Муж-озеро - Ирина Андрианова Страница 69

И вдруг все захлопнулось, как пыльная книга. Улетела толпа несуществующих оценщиков. Исчезли чужие взгляды — как презрительные, так и завистливые. Во всем мире остались только она и ее муж. Теперь Танюша не смотрела на себя — она смотрела только на него. Ей в самом деле стало все равно, как она выглядит. Тело Иона она воспринимала острее, чем собственное; можно сказать, что у них теперь было одно тело и одно лицо на двоих. Ей было забавно, что другие люди этого не понимают. Они наделяли Танюшу какими-то особенными, «женскими» потребностями — считали, что она, как и все, мечтает хорошо выглядеть, покупать себе одежду, делать прически и т. п. Это было так смешно, ведь никакого отдельного танюшиного лица и танюшиного тела на самом деле не было. Вся Танюша свелась к ощущениям — зрения, слуха, прикосновений и запаха, с помощью которых она получала Иона. Ион — это и была Танюша, ее наконец обретенное истинное бытие. Он был ей и муж, и брат, и сын, и отец. Он и дом, где она жила, и лес, в котором она любили гулять, и воды озер, в которых она купалась. Он сам и его любовь были такими же естественными измерениями ее жизни, как пространство и время. Его просто не могло не быть. А значит, его любовь не нужно было обретать, не нужно добиваться, и уж точно невозможно утратить. Как он тогда сказал: «я сделан специально для тебя, а ты — специально для меня». Их близость была столь органичной, что, как казалось Танюше, разрушить ее они не смогли бы даже сами, если бы вдруг захотели. Танюша не просто упивалась восторженным счастьем; это было намного большее, это было спокойное и радостное следование судьбе, в которую она наконец-то поверила.

У них было мало денег. Ион подвизался на стройке в своей любимой должности «подай-принеси», а она приносила мало дохода. Поначалу Танюша удивлялась, как же оно так: в походе она привыкла восхищаться мужниной мастеровитостью — он мог починить все, что угодно, и даже при отсутствии запчастей. Однако монетизировать эти навыки он не то чтобы не умел — как поняла Танюша, он не хотел этого делать. В ответ на ее вопросы он как-то мялся, и Танюша почувствовала, что он стесняется своих способностей, так же как в лесу среди товарищей он стеснялся показаться «шибко умным». Отчего-то он считал не вправе требовать себе высокой оценки. При этом нельзя сказать, чтобы он низко себя ценил. Видимо, способность к самооценке тоже входила в список отсутствующих у него органов, также как и способность бояться. Просто он почему-то знал, что его место на стройке — это именно подсобный рабочий, и искренне радовался своей работе. Когда Танюша приходила встречать его к воротам очередного «объекта» (с термосом и пирожками в рюкзачке, трепетно стилизуя образ крестьянской жены), она замечала, что и в бригаде он ведет себя точно так же, как в походе: всем угождает, всем помогает, всех развлекает, и все это — совершенно искренне. И угрюмые жадные мужики, говорившие только о деньгах и обильно пересыпавшие речь матом, в его присутствии невольно светлели лицами. Даже те, что были друг с другом в непрерывной ссоре, едва не доходившей до драк, с Ионом становились снисходительно-дружелюбны. Они принимали его услуги, как должное, добродушно подшучивали над ним (а он и не подозревал, что можно обидеться), и, несомненно, обкрадывали его сплошь и рядом. При этом каждый из них наверняка был убежден, что оказывает этому вечно улыбающемуся молдавану большое благодеяние. Сам Ион тоже полагал, что у него все прекрасно, и в результате возникала нерушимая гармония отношений. Танюша чувствовала, что ему недоплачивают: Ион приходил на работу самым первым, уходил последним, и в течение дня непрерывно носился туда-сюда с ведрами, мешками, досками и тому подобным, заменяя по очереди всех «спецов» и едва-едва выкраивая время для перекуров. Однако она не смела ничего сказать, приняв раз и навсегда уверенность, что «раз Ионушка так делает — значит, так нужно». При этом Ион, похоже, страшно боялся, что кто-то заметит его умения: поэтому свои успехи он, как всегда, компенсировал простодушным хихиканьем, за что «спецы» определенно считали его дурачком, хотя и прикольным и полезным.

Танюша продолжала заниматься тем же, что и раньше — переписывала тексты для разных сайтов и «вконтактовых» групп, стесняясь слова «копирайтер». Денег выходило иногда сносно, иногда — совсем ничего, особенно, если заказчики вдруг резко меняли «концепцию» и передумывали ставить ее уже готовые работы. Она уже бессчетное число раз обещала себе бросить эту «унизительную и убыточную», как она говорила, деятельность, однако всякий раз с неудовольствием бралась за очередной заказ — потому что альтернативы все равно не было. Она ничего не умела; точнее, не имела специальности, конвертируемой в достойные доходы. То, чему она научилась на экоактивистском поприще (например, умение консультировать по проблематике берегозахватов) — к сожалению, на рынке не оплачивалось. Когда появился Ион, искать что-то лучшее в части карьеры и вовсе показалось ей кощунством: ведь Бог и так подарил ей чудо. А самое главное, она действительно была совершенно удовлетворена их финансовым состоянием, и если иногда и роптала в душе, то лишь потому, что Иона, на ее взгляд, на стройке обманывали. Но эта мысль никогда не задерживалась в ней надолго. Дождавшись Иона, на закате дня выходящего из ворот стройплощадки — при виде Танюши его лицо освещалось улыбкой — и с веселым визгом кинувшись ему на шею, она успокаивалась в уверенности, что «так оно и должно быть». Ибо могла ли она затуманить эту прекрасную улыбку разговорами о чем-то столь бренном, как деньги?

В результате, когда задержки танюшиных выплат совпадали с задержкой ионовых (между тем его матерящиеся коллеги почему-то все исправно получали), с деньгами становилось совсем туго. Тогда уже не по танюшиной нерадивости, а по физическим причинам приходилось переходить на хлеб и картошку; в качестве «витаминов» к этому прилагался репчатый лук, а сдабривалось меню сладким чаем. Брать в долг Танюша страшно боялась, и решалась на такое только в исключительных случаях, когда нечем становилось платить за квартиру. Задерживать коммунальные платежи она считала признаком наинизшего социального падения; должно быть, она унаследовала это от своих законопослушных