Вероника Мелан - Путь к сердцу. Баал Страница 7

После Похода к Дее мать Ташки мужа заводить не стала – не пожелала осквернять тело мужскими прикосновениями, и потому в доме часто царила тишина – сама она читала наверху, дочь находила дела внизу. А еще, наверное, из-за отрицательного отношения матери к мужскому полу, Ташка приобрела к нему же интерес исключительно положительный – ей во что бы то ни было хотелось «попробовать мужчину», но она пока не решалась.

– Ешь!

Тощая рука с веснушками решительно пододвинула к Альке йогурт; крыльцо задней веранды утопало в саду – не ухоженном, как в родном доме, а диком, заросшем всем подряд и оттого почему-то уютным. Натуралистичность нравилась и Ташке, и Альке, но только не хозяйке дома, однако денег на садовника все равно не было – управляя химчисткой, Эльза Геннадьевна зарабатывала немного. И неубранный сад шумел, колыхался листьями лопуха, пестрел цветущим осотом.

Алька посмотрела на йогурт, поджала колени теснее к груди и отвернулась. Прищурила глаза, процедила отрывисто:

– Я не хочу. Туда. Идти.

Они обе знали «куда».

– Так не ходи!

Подруга уже облизывала ложку, причем не как все, поворачивая ее выпуклостью вниз, а наоборот – бугорком кверху, языком снизу. Когда-то Альку злила подобная «неправильная» манера, потом привыкла.

– Я не могу. Я должна.

В «должна» пролилось все накопленное за последние месяцы отчаяние.

– Да никому ты ничего не должна, – вскинулась Ташка.

– Должна! Матери. Я ей все должна.

– Нет.

– Да.

– Нет.

– Да!

– Просто возьми и слейся.

– Что значит «слейся»? – удивилась Алька.

– Ну, возьми денег сколько сможешь, билет на автобус до дальнего города и начинай новую жизнь, свою жизнь – для себя, не для нее.

– Ага, чтобы она занесла меня в список «отвергнутых»?

– Ты что?! – Ташкины глаза стали круглыми. – Она такого не сделает!

– Сделает, – Алька в этом даже не сомневалась. Если дочь пойдет наперекор приказам, оскорбленная Ванесса Терентьевна пойдет на все, чтобы показать, насколько она обижена и оскорблена, в том числе и жестко отомстит – поместит собственного отпрыска в список тех, кто не «уважил» волю родителей, чем лишит последнего права на любую достойную должность и зарплату во веки веков, аминь.

– Ну, не изверг же она?

Это Алька комментировать не стала, лишь вздохнула, потерла чешущийся глаз и проморгалась. Опять подумала о том, что неухоженный сад – это чем-то красиво. Не все и всегда должно быть ухожено, рафинировано.

– Ну, тогда вариант номер два, – пустой стаканчик от йогурта стукнул донышком по поверхности стола и под порывом ветра едва не перевернулся. – Ты будешь?

Ташка указала на второй йогурт; каштановая голова качнулась.

– Тогда я съем. Так вот, вариант номер два – просто сделай так, как тебе удобно, и выдай все это за случайную ошибку.

– Не понимаю тебя.

– Ну, смотри. Тебе ведь не хочется идти к Храму?

– А тебе хочется?

– Я еще не решила.

На самом деле Ташке уже решила – ей хотелось мужа. И секса. И они обе об этом знали.

– Ладно-ладно, – замахала руками рыжая хитрюга, – мне не хочется к Дее. Но меня и не заставляют.

– Везет…

– Ты слушай! Делаешь проще: находишь мужчину, который тебе не противен, ложишься с ним в постель, как бы случайно беременеешь, затем приводишь его к матери и говоришь: «Прости, маман, так получилось – я хотела просто развлечься, но залетела».

– Она меня удавит!

– Не удавит! Все женщины развлекаются, так? Она сама, типа, не развлекалась до Похода?

– Не знаю.

– Так она тебе и сказала, если спросишь. Я почти уверена, что развлекалась. Так вот, ей придется принять тот факт, что сначала ты родишь сына, остепенишься, повременишь с получением крутой должности, заведешь мужа, а потом уже сама решишь, нужна тебе Дея или нет. Вот голову даю – твоя маман к тому времени остынет, размякнет из-за внука, поумерит амбиции…

Насчет последних двух пунктов Алеста сомневалась кардинально: чтобы мать размякла от мальчика? Рожденного не от Деи, а от какого-то мужика? Да ее инфаркт хватит. Сначала инфаркт, а потом накроет приступ бешенства. И амбиции к тому времени не уменьшатся, а точно увеличатся, ведь Алеста своим проступком станет должна втройне.

К тому же мысли о сексе с незнакомым мужчиной не рождали в голове Алесты ничего, кроме смутной тревоги.

– Как-то все это… противно.

– Мой план противный?

– Да план, может, и не плохой, а врать противно.

– А тут вранья будет мало. Ты и скажешь, что хотела все сделать, как «ты велела. Знаю, мама, ты была права – ты всегда во всем права, – но так получилось…»

– Лизнуть предлагаешь?

– А кто на это не велся?

– Все равно противно.

– Ну, если противно, тогда тебе остается только одно.

– Что?

Неужели существовал еще вариант номер три? Алька взглянула на подругу, но, к своему удивлению, наткнулась не на смешливые, а на совершенно серьезные серые глаза:

– Тогда учись драться. Драться так, чтобы, – она запнулась, – …если уж не отбиться, так хоть помереть достойно.

– Тьфу! Чего бы доброго!

И Аля, пытаясь проплеваться, принялась издавать губами неприличные звуки.

– Говорю же, родить легче! – захохотала Талия. – Ты только скажи, а там мы тебе приличного мужика найдем!

И она с удовольствием принялась доедать второй йогурт.

Глава 3

Баал

– Вставай.

Это слово могло прозвучать мягче, будь в него добавлена нотка ласки, прошения, нежности или хотя бы заискивания, но Баал не вложил в него ничего, кроме равнодушия.

Он сел на край кровати, сложил мощные руки на голые колени и принялся ждать.

За спиной зашуршали простыни.

– Уже?

Он не стал оборачиваться – и так знал, что там лежало: пара хороших титек; крепкие, как у гнедой кобылы, слишком жилистые, на его вкус, ноги и приятное, если бы не исказившее его в этот момент раздраженное удивление, личико. Другой бы описал гостью иначе – жгучей томной рыжеволосой красавицей; Баал же описал ее парой титек, за которые пять минут назад держался. Вот они были хорошими, все остальное – так себе.

– Одевайся.

Девица (он забыл, как ее звали. Или не спросил?) приподнялась и уселась за его спиной.

– Но еще только полночь. Давай я уеду утром, как все приличные девушки.

«Приличные девушки не раздвигают ноги перед первым встречным», – этого он вслух говорить не стал. В конце концов, ему нужна была «неприличная», потому что у нее имелось то, куда можно было воткнуть вставший член – он виноват, что член у него время от времени стоял? Родился бы просто демоном и не испытывал бы подобных мук, но Регносцирос родился наполовину человеком и, значит, имел человеческое тело. А у мужских человеческих тел, черт бы подрал их физиологию, иногда стоял член. Не все же время терпеть?

Гостья, тем временем, решилась сменить тактику и протянула руку к его голове, попыталась погладить.

– Не трогай мои волосы.

Теперь разозлилась она. Не надула губы, как сделала бы при другом – поняла, что при Баале подобный номер не сработает, – попросту скинула маску и изменилась в лице.

– За волосы трогать нельзя! Книги твои трогать нельзя! К камину подходить нельзя! Продукты в холодильнике можно потрогать?

– Потрогаешь в магазине, когда выйдешь.

И он, чтобы избежать прикосновений, поднялся первым. Поддел брошенные на кресло джинсы, прошел в ванную, заперся, включил воду. Уже стоя под тугими горячими струями услышал, как в комнате что-то разбилось, а затем хлопнула, едва не обрушив стену, входная дверь.

Они всегда что-нибудь разбивали – человеческие женщины. Слишком много эмоций испытывали, слишком часто злились.

Вазу с кофейного стола он нашел в виде осколков на ковре, когда вышел из ванной. Сходил в кухню за совком и веником, принялся убирать беспорядок.

Нет, человеческие женщины не были плохими, просто созданы они были для человеческих мужчин и подходили ему лишь телом. Если бы одна из них могла просто прийти, раздвинуть ноги, позволить кончить в себя, а после молча уйти, Регносцирос был бы счастлив, но таких он пока, увы, не нашел. Все о чем-то просили, и все чего-то хотели: слов, комплиментов, чувств, свиданий, отношений, обещаний, совместного время провождения, подарков. И если первое он попросту не мог им дать, то последнее не хотел – зачем? Лицемерить и платить за секс? Но ведь они сами на него соглашались – на голый секс без обязательств. Он при этом не врал: один, скучаю, готов трахнуть. И они шли следом – зачем, если знали правду? Все равно на что-то надеялись, во что-то верили, думали, он шутит.

Но Баал никогда не шутил – не умел.

Осколки отправились в урну. Наверное, часть из них – мелких – до сих пор утопала в ковре – пригласить, что ли, завтра уборщицу, пропылесосить? Недолго думая, Баал откатил столик к стене, быстро скатал ковер рулоном и выбросил его на газон в сад – проще заменить новым. Не любил он уборщиц, как не любил и гостей в своем доме. Эту-то привел первой за год. И то лишь потому, что устал терпеть жжение в яйцах, устал ждать, что кончит во сне, устал пытаться распалить фантазию, чтобы сработали собственные руки… Тьфу.