Марина Ефиминюк - Бесстрашная Страница 7

— Катарина Войнич, газетный лист «Уличные хроники», — произнес Кастан, привлекая мое внимание.

— Простите?

Он продемонстрировал мою личную карточку с гербом «Уличных хроник» в уголке, врученную мною Жулите.

— Давно вы в ремесле?

— Около трех лет, — копируя светский тон собеседника, ответила я.

— Чем занимались прежде?

— Училась игре на клавесинах и заграничным языкам в Институте благородных девиц.

— Почему не доучились? — От ледяных глаз судебного заступника, наверное, замерзла бы вода в стакане.

— Видимо, оказалась не столь благородной, как требовали правила, — отозвалась я. — О чем вы хотели поговорить?

Губы Кастана тронула усмешка, едва заметная, как будто только дрогнул уголок губ, но аристократическое лицо немыслимым образом приобрело столько мужской привлекательности, что, наверное, у монашки екнуло бы сердце. Не зря за Стоммой-младшим ходила слава сердцееда.

— Могу я называть вас Катарина?

Я кивнула.

— Так вот, Катарина, хочу прояснить одну вещь, чтобы просто понимать, что мы оба верно расцениваем ситуацию.

Изображая живейший интерес, я изогнула брови.

— Завтра утром «Уличные хроники» расскажут слезливую историю о несправедливо оговоренной ниме актерке, которая очень хочет вернуться на сцену. Иначе я вас засужу.

— Конечно, никакой самодеятельности, — согласно кивнула я. — Но есть одна проблема.

— Какая же?

— Вдруг суниму Стомме не понравится заголовок?

— Тогда я засужу не только газетный лист, но и вас лично.

— Может, сразу выберем название для колонки? — без иронии предложила я. — А то страх перед судом начисто лишает меня воображения.

В лице Кастана на мгновение мелькнуло странное выражение, а потом он расхохотался. Отворачиваясь, я пробормотала:

— Вот теперь вы меня точно испугали.

В «Жирной утке» набилась толпа народа. За окном стемнело, и помещение, озаренное лишь тусклыми масляными лампами, утопало в полумраке и глубоких тенях. Духота пахла дешевым элем, и с каждым часом, проведенным за длинным добротным столом в компании спиртного, газетчики говорили все громче.

— За завтрашний день! — в очередной раз провозгласил шеф и поднял тяжелую кружку с солодовым напитком. После того как утренний номер «Уличных хроник» с интервью заплаканной Жулиты ушел в печать, контора вздохнула с облегчением. Отчего-то все были уверены, что завтра утром я проснусь знаменитой, а газетный лист заслуженно переместится с рыночных площадей в центральные переулки.

А мне, измотанной бессонной ночью и долгим днем, хотелось просто заснуть. Сидя за общим столом, я подпирала щеку рукой и клевала носом, хотя не сделала ни глотка эля.

— Уйдешь ты теперь от нас, Катарина, — с мрачной решимостью пророчил шеф. — Сбежишь в «Вести Гнездича».

— Куда я денусь, шеф? Не уйду! А если еще помощника личного дадите, так буду вас до самой отставки мучить, — зевнула я и с тоской оглянулась к большим настенным часам, не представляя, как сбежать хотя бы с затянувшегося веселья.

Со второго этажа, где располагались комнаты для постоя и закрытые трапезные, по деревянной лестнице спустилось несколько человек. Неожиданно среди прочих я узнала Пиотра Кравчика. Наши взгляды встретились, и вдруг на нервическом лице газетчика мелькнула нехорошая ухмылка. Он вышел за дверь, а у меня окончательно отпало желание праздновать. Под благовидным предлогом я сбежала из едальни.

— Не смей завтра опаздывать! — проводил меня полупьяным замечанием шеф.

— Приду тютелька в тютельку!

— Не надо в тютельку! Надо в восемь! — отрезало хмельное руководство.

— Про помощника я серьезно! — на всякий случай напомнила я. Вдруг пообещают?

Небо было беззвездным, а воздух — ледяным. Холодный ветер звенел в маковках фонарных столбов, тревожил худенькие огоньки уличного освещения. Улицы опустели, в будках мерзли ночные постовые. И я бы обязательно добралась до омнибусной станции без приключений, если бы на Горбатом мосту, какой в народе прозвали «мостом самоубийц», не заметила худенькую девушку, с пугающей смелостью забравшуюся на парапет.

В панике я покрутила головой, надеясь позвать кого-нибудь на помощь, но, как назло, вокруг не было ни души. Девица вытянулась в струнку, расставила руки, словно приготовилась взмахнуть ими, как крыльями. Злой ветер рванул подол платья, обрисовал контуры тела: ноги, талию, грудь.

Внизу плескались черные ледяные воды Вислы.

— Стой!!! — заорала я как чокнутая и сорвалась с места. — Нима, стой где стоишь!!

Тяжело дыша, я подскочила к самоубийце и, к собственному изумлению, узнала актерку Жулиту.

— Нима Жулита! Меня зовут Катарина Войнич, я сегодня с утра к вам приходила с судебным заступником Кастаном-как-его-там-фамилия!

Она не слышала меня, точно в трансе смотрела в беззвездное небо пустыми глазами, не замечала, что стоит на самом краешке парапета. Один неверный шаг — и под ногами разверзнется ледяная Висла с неровным, илистым дном.

Забравшись на каменную ступеньку, я протянула трясущуюся руку.

— Хватайтесь, нима! Отставка из театра — не повод топиться. Знаете, сколько в королевстве театров, где вы еще не выступали? На полжизни хватит…

Злой порыв ветра заставил девушку пошатнуться.

— Держись!

Ловко изогнувшись, я вцепилась в самоубийцу и со всей силы сдернула с парапета. Вместе мы шибанулись о мостовую. От сильного удара в плече что-то нехорошо хрустнуло, а из глаз посыпались звездочки.

Жулита слабо пошевелилась, потом села. Она диковато огляделась вокруг, точно сомнамбула, заснувший в теплой постели, но неожиданно обнаруживший себя посреди холодной улицы.

— Нима, вы очнулись? — потирая ушибленное плечо, промычала я.

Она пару раз моргнула, видимо, пытаясь собраться с мыслями. Дотронулась до рассеченной брови, с недоумением посмотрела на испачканные кровью пальцы, а потом пролепетала с полубезумным видом:

— Пожалуйста, помогите! Он хочет меня убить!

II

ОХОТНИКИ И ЖЕРТВЫ

— Я понимаю, раньше ты домой притаскивала раненых собак… но актерок? — пробормотал отец, наливая успокоительный отвар из ковшика в кружку. Снадобье окрасило стенки посудины темным налетом.

— Я чувствую ответственность за нее… — тихонечко отозвалась я и добавила, не желая вдаваться в подробности: — Кое за что.

Пытаясь проверить, не услышала ли гостья перешептывания, мы одновременно оглянулись к столу, где, понурившись, сидела растрепанная Жулита и куталась в клетчатый плед. Вид известной актерки, завернутой в одеяло, каким еще вчера вечером отец оборачивал ноги, чтобы от холода не ныли суставы, казался диковатым.