Сергей Лукьяненко - Холодные берега Страница 7

Никого вокруг не было, и, проклиная себя за глупость, я все же вернулся к мальчишке.

Марк жадно ловил ртом воздух.

– Больно?

– Да…

Штанина вся в крови была – неужели кость наружу вышла? Тогда все, тогда конец ему. Потом я сообразил, что у мальчишки ладони изрезаны, вот сам себя и замарал. Засучив брючину, прощупал кости. Да, вроде целы. Мышцу потянул сильно.

Только какая разница – сломал, потянул, – если погоня следом, и медлить нельзя?

– Попробуй встать.

Он встал. И даже шаг сделал, перед тем как рухнуть.

Мы оба молчали.

– Судьба твоя такая, Марк, – сказал я. – Понимаешь?

Он кивнул. На глазах уже слезы блеснули – не от боли, от страха.

– Может, и обойдется, – утешил я. – Вон, в развалины отползи, и укройся. К вечеру нога отойдет, дальше сам думай…

Марк молчал.

Я плюнул с досады.

– Ну не могу же я тебя тащить! Сам посуди! Тут уж так… каждый за себя, один Искупитель за всех… Не поминай злым словом.

Мальчик начал медленно отползать к развалинам.

– Если духу хватит, так соври стражникам, что я туда убежал, – я махнул рукой к морю. – Тебе все равно, а мне поможет.

– Я… – он замолчал.

Ну и правильно. Чего уж тут. Я б его не гнал, даже помог бы. Сам виноват, надо под ноги смотреть.

Развернувшись, я пошел по улице, восстанавливая дыхание перед новым рывком.

– Ильмар!

Все-таки я обернулся.

Марк взмахнул рукой, и в воздухе сверкнула сталь. На мгновение я уверился, что нож летит мне прямо в лоб, и сейчас я улягусь рядом с пацаном.

Нож упал к ногам.

– Мне… ни к чему теперь…

Приловчившись, Марк на четвереньках потащился к выбитым, осевшим на прогнивших деревянных петлях дверям. Вот дурашка. След за ним тянется, только слепой не заметит.

Я нагнулся и подобрал кинжал.

По выпачканной кровью костяной рукояти шла узорная вязь. И лезвие было протравлено тем же узором, в котором какой-то герб угадывался. Старая работа, настоящий металл, подлинная сталь. А главное – не отнимал я его, мальчик сам отдал. Значит – приживется нож.

Как там Сестра сказала Искупителю, когда кинжал ему в тюрьму принесла? «От меня откажись – не обидишь, а нож возьми…»

– Сволочь ты Марк, душегуб, убивец, – беспомощно выругался я. – Оба ведь сдохнем!

Вот так всегда оно бывает, когда удача сама в руки идет. Удачи – птица насмешливая, капризная, не удержишь при себе. Я давно знаю, если повезло в чем – следом жди беды.

По любому разумению сейчас следовало мне бежать из города, то ли в холмах затаится, то ли в береговых утесах, но не прятаться в пустом доме. Пустят хоть одну собаку вслед – пропаду. Стражник повнимательнее пройдет – тоже не спастись. Много ли навоюю, пусть даже с кинжалом дареным? Да и дюжина моя давно располовинена… что Искупителю скажу, когда в петле отболтаюсь?

Но забивать голову переживаниями было некогда. Первую залу я пробежал с Марком на руках, не останавливаясь – очень уж грязно тут было. Люди тут ночевали, и крысы, и собаки бродячие. И каждый что-то жрал, и каждый гадил.

Во второй зале оказалось почище. Наверное потому, что потолок тут давно провалился, пол весь в деревянных обломках и осколках черепицы. Кому охота под открытым небом ночевать?

Опустил я Марка на балку, что с виду покрепче казалась, хотел еще разок высказать все… да некогда, некогда. Только махнул рукой и побежал обратно.

Перед выходом, плюнув от омерзения, набрал две пригоршни сухого крысиного помета, вышел на улицу. Разбросал вокруг, растер подошвами. Лучше бы в руках растолочь, как старый Ганс учил, да совсем уж было невмоготу. Чистоплюй я, что поделаешь.

Собаки, они крыс не любят. Да и побаиваются – кроме мелких шавок, что специально охоте обучены. Едкая вонь запах наш перешибет… опять же, если Гансу верить.

С чахлой акации, что росла у стены, я обломил ветку, стараясь, чтобы не видно было слома. Затер ранку на стволе грязью, и стал заметать следы.

Сколько еще времени у меня? Минута, десять, или полчаса Сестра отпустит?

Ох, не знаю.

Пыль вилась, лениво оседая. Я побежал по улице, нарочито тяжело ступая. Потом, метрах в ста, где журчал у дороги мелкий арычок, остановился, и пошел назад по своим следам.

Пусть решат, что по воде ушел. Пусть поверят, пусть поищут. Арык, если повезет, до холмов дотянется, а то, глядишь, впадет в какую ни на есть речку и доползет с нею до моря.

Добежав обратно, я одним прыжком влетел в распахнутую дверь. Притворил ее, потом еще в зале прибрал немного. Точнее, восстановил прежний вид. Вроде нет следов. Вроде все сделано.

Ветку я забросил в дальний темный угол, где целая гора хвороста высилась – листья у ветки теперь пыльные, от засохших и не отличить. Вот тут кто-то и ночевал. Неужто не противно было?

– Марк, живой там? – спросил я вполголоса.

– Да, – голосок у мальчишки был напряженный, но больше от страха, не от боли. – А вы… вы не ушли?

Как будто он своим поступком оставил мне шанс уйти! Это ведь плевком в лицо Покровительницы стало бы!

– Не ушел, – сказал я, притворяя за собой вторую дверь. Марк баюкал ногу, смотрел на меня испуганно и тревожно. – Лучше помоги.

– Да… а в чем?

– Думать помоги! – рявкнул я. – Что дальше делать? Следы я замел, только все равно сюда заглянут. Пока меня не поймают – не остынут стражники.

Марк морщил лоб, честно пытаясь помочь. Эх, не от тебя, бастарда, помощи ждать…

– Ильмар… вы вор?

Надо же. Не только я о нем обидное подумал.

– Да.

– Это дом… богатый? Был богатый?

Как будто сам не видит! Залы громадные, в два этажа вышиной, стены до сих пор стоят, на потолке рухнувшем вроде как остатки фресок проглядывают. Хороший был дом, и хозяин не бедствовал.

– Да. Купеческий дом, или офицерский. Купеческий, пожалуй, офицер бы такое богатство не бросил. Да и планировка купеческая.

– Если бы вы здесь воровали… где искали бы тайники?

Я секунду молчал. Надо же. То ли и впрямь мне весь ум отшибло…

– Жди, – велел я. И бросился из залы.

Сразу у входа, ясное дело, торговый зал был. А эта, где потолок проломлен, гостевая зала. Купец не то второй, не то первой гильдии, крепкий, таким положено приемы устраивать.

Я словно увидел этот дом прежним, каким он был лет двадцать назад. И стены в гобеленах, и потолки в росписи, и двери с железными замками…

Вот в этих комнатенках прислуга жила. Немного, два-три человека, по хозяйству работать, охранять… торговлю купец чужим не доверит.

Эти комнаты получше, тут обитали дальние родственники, приживалы. Те же работники, только дармовые, за стол и кров.