Убежать от заклятья или Моя чужая жизнь - Элина Литера Страница 7

Я переоделась. Если не присматриваться, дубильщик едет с двумя сыновьями.  — Главное, братик, чтоб платья не выпали, — повеселился его сын, за что схлопотал еще один подзатыльник.

Вечером мы добрались до села. Дубильщик уложил меня спать в своем доме в общей комнате на лавке. Я так устала, что ни думать о приличиях, ни искать места поудобнее не стала. 

***

В селе встают рано, особенно летом, и этот день не стал исключением. Я поднялась, выспросила, где тут можно умыться, набрала в колодце полведра воды и ушла в огород приводить себя в порядок. Переодевшись в хозяйской спальне за занавеской, постирала одолженную одежду и предложила помочь с завтраком. 

Работу я нашла быстро — в пекарню искали помощницу. — Только платье городское сними, — сказал мне пекарь, господин Рогалио. — Сходи к вдове Гизелии, синий дом на соседней улице, у вдовы дочь в прошлом году померла, от нее должно быть что-то осталось. Уступит за малые деньги, ей теперь внука поднимать. Зять некудышный, и-эх...

Я сглотнула — донашивать вещи за умершей женщиной совсем не хотелось. Я была готова к работе с утра и до вечера, к жизни в тесной каморке вместо просторной квартиры, к простой еде вместо затейливых блюд, и к тому, что я сама буду себе готовить, никогда больше не наняв кухарку. Я была согласна никогда больше не носить украшений, хотя мне нравилось рассматривать, как металл переплетается с камнями разного окраса. Все это осталось в прошлом. Но когда я представляла себе свою одинокую жизнь, в мечтаниях я ходила в простеньких, но хорошо сшитых, новых и чистых платьях.

Вздохнув, я поплелась в синий дом на соседней улице, где обзавелась двумя добротными простыми сарафанами свободного кроя под пояс, тремя рубахами и передником. Нашла лавку кожевника и заказала простенькую обувь — в городских туфельках по сельским дорогам долго не пробегать, придется раскошелиться. Перестирала одежду, натирая руки до красноты, развесила во дворе пекарни и поднялась к себе на чердак — десять шагов в длину, восемь в ширину, но выпрямиться можно только в середине. Темнело. Я сняла городское платье и посмотрела на него, будто в последний раз. Сегодня я попрощаюсь с Арабеллой Марцио, в замужестве Малинио, в разводе Вишнео. Завтра я стану Беллой, просто Беллой-булочницей. 

***

— Три булочки с сыром и плюшку с творогом.

Я положила сдобу в корзину и закрыла салфеткой, которую госпожа Наринио заблаговременно положила на дно. Жена старосты каждый день заходила за свежей выпечкой. Хоть и пекли деревенские хлеб сами, но такими булочками побаловаться многие любили. Богатое село, скорее, напоминало маленький городок на пересечении двух трактов. Скоро местные сеять бросят — проезжающие и так деньги несут. Старостин дом уже некоторе в шутку называли ратушей.

С оказией я отправила дяде весточку, что со мной все хорошо, хоть я и не в Риконте.

Не могу сказать, чтоб мне было легко. Я никогда не вставала так рано и никогда столько не работала. Верней сказать, я вообще не работала — сначала училась хозяйству, помогала матушке и занималась с домашней учительницей, потом училась в Институции при Обители, после, когда матушка умерла, приглядывала за экономкой, читала стихи и благонравные романы, посещала театр и оперу, наносила визиты и вышла замуж. И снова — приглядывала, читала, посещала и наносила. 

Но Белле-булочнице некогда было жалеть себя. С утра под присмотром пекаря замесить тесто, поставить свежую выпечку, месить, печь, месить, лепить пирожки, принимать покупателей, под вечер считать выручку и снова месить на завтра. В комнате обмыться (среди местных уже хихикали про городские замашки), постирать одежду и упасть в кровать. Первые дни к вечеру у меня отваливались руки и ныла спина, но вот уже неделя прошла, и я стала двигаться быстрее, точнее и ловчее (особенно, когда хватала первый заработок). Белла-булочница бодро вставала, с улыбкой встречала покупателей и без слез ложилась спать, наскоро сполоснувшись в тазике. И только задув свечу, лежа в темноте я думала: неужели это все? Неужели теперь я Белла-булочница навсегда? А если нет, кто я?

Ответа я не находила. 

С дубильщиком мы виделись всего однажды. Обычно занятые ремесленники посылали за провизией мальчишек, но однажды старший из невеликого семейства зашел сам и перекинувшись со мной парой слов со значением посмотрел на Рогалио: — Не обижай ее, по-соседски прошу.

Тот только хмыкнул. Он меня, и правда, не обижал, платил достаточно и вовремя. Хлеба ешь, сколько хочешь. Но это все, что можно сказать про господина Рогалио. А мне, признаться, больше и не надо было.

Поселянам, конечно, было интересно, кто я такая и откуда. Была ли замужем? Была. Есть муж? Нету. Тетушки качали головой и уходили, думая о своем. Только однажды старая Марселина, доверительно наклонившись ко мне через прилавок, шепотом спросила: — Ты мужа порешила али как? — Как можно, что вы такое говорите? — искренне изумилась я. — Живой, значит?  — Он мне больше не муж.

К моему удивлению Марселина одобрительно покачала готовой и ушла.

***

— Что надо, старый хрыч? Чего опять пришкандыбал к порядочным людям?

Я выглянула из кладовки. Пекарь навис над пожилым человеком с редким венчиком седых волос. Тот сгорбившись опирался на суковатую палку и смотрел на господина Рогалио добрыми серыми глазами. — Зашел, думаю, авось у господина пекаря есть для меня чего? — Хрен тебе. Проваливай отсюда, пока бока твои тощие не намял.

Старик разжал ладонь, на которой лежало два медяка. Пекарь ухватил его за плечо, чтоб вытолкать наружу. Я не выдержала: — Господин Рогалио, у нас остался вчерашний хлеб, вы его хотели на сухари пустить и по дешевке продать, как раз за эту цену получится. Давайте я дам булку хлеба, возиться не придется. — Ладно, пусть возьмет хлеб и выметается. Присмотри, чтоб пирожки не сгорели. Отбери полдюжины ситного, придет мальчишка из таверны, отдай ему, — отдав распоряжения, пекарь вышел наружу.

Я достала приговоренный к высушиванию хлеб и протянула старику. Тот принял его, улыбнувшись самой светлой улыбкой, но уходить не стал. Посмотрев на меня немного, он тихо прошептал: — Как солнце зайдет, приходи к клену у пруда, — и застучав