Дрозд и малиновка - Марианна Красовская Страница 7

— Успокойся и прекрати реветь, ничего страшного не случилось, — сурово сказала Рене. — Подумаешь, пара дней в объятиях моего братца! Тебе крупно повезло, я считаю. Во-первых, ты больше никогда не сможешь полюбить простого смертного, это хорошо. Всегда с трезвой головой. Во-вторых, ни один из наших тебя больше не тронет. Никогда. Гарманиону я, конечно, передам, чтобы он никого тут больше не трогал… но я его понимаю. Ты потрясающе красивая. Эти волосы, веснушки, золотые ресницы… этот запах невинности… он не устоял. Впрочем, даже и не пытался. Для него это все естественно. Он так получает энергию. Считай, что ты для него — лишь пища.

Я протестующе замычала, но «плюсы» еще не закончились.

— А если ты от него понесла, то и вовсе великолепно! Родишь дивное дитя, а сама будешь жить долго-долго и стареть не будешь. Разве это не великолепно? Отчего ты снова плачешь, глупая, радуйся! Люди мечтают о вечной молодости, а к тебе она пришла сама!

Я же рыдала и не могла успокоиться. Насилие всегда останется насилием, даже если оно принесло удовольствие!

Рене оказалась права во всем. С того дня я словно разучилась любить, стала холодной и бесчувственной. И еще я понесла. И мне пришлось объясняться с Ивгеном. В восторг он, разумеется, не пришёл.

Как и я, он всем сердцем полюбил Ильхонн и все вообще говорил о том, что хотел бы здесь остаться надолго. Тем более, его невеста теперь вполне обеспеченная женщина и сможет содержать обоих. Шутил, конечно, но про свадьбу заговаривал все чаще. Срок его службы подходил к концу, он изо всех сил искал новую работу и вот, примчался ко мне с охапкой цветов (в моем саду они красивее) и добрым известием: ему предложили сразу две должности. Одна — в дипломатическом крыле Императорского дворца переводчиком, другая — в местном посольстве офицером. Я думаю, во многом ему помогла привлекательная внешность. Будь он коротконог, или лыс, или сутул, никогда не оставили б его в Ильхонне. Но теперь он метался по комнате, заламывая руки и хохоча, и рассказывал, что ради меня он откажется от службы Императору, ведь у меня школа, не могу же я ее бросить и уехать в столицу?

А я смотрела на этого статного кудрявого молодого человека и совершенно ничего не ощущала, только горечь и разочарование. Я приехала в Ильхонн более четырёх лет назад. У него было так много времени на то, чтобы сделать меня женой, и тогда бы меня не тронул этот проклятый Гарманион, и мне не пришлось бы выбирать слова и мучиться от того, что я внезапно разлюбила своего жениха. Наверное, я разозлилась тогда и оборвала его пламенную речь одной сухой фразой:

— Я беременна.

Он словно налетел на невидимую стену. Замер нелепо с воздетыми руками и приоткрытым ртом, удивленно и даже обиженно на меня посмотрел. Мне было его нисколько не жалко. Мне было жаль только себя.

— То есть как? От кого?

Сухо и коротко я ему рассказала обо всем. Клянусь, если бы он мне поверил, если бы поддержал, я бы стала ему самой верной и ласковой женой! Пусть я его не любила, но заботиться о своём муже могла и хотела. Но я видела по его лицу: он не верил. Он, верно, вообразил меня в объятиях другого, подумал, что я вру, чтобы оправдать себя.

Ивген сказал, что мы не можем больше быть вместе. Что на хороших, честных женщин никакие демоны не нападают. Наверное, я сама виновата во всем. Что ж, вероятно, так оно и было. Никто не привёз меня в Ильхонн силой. Никто не заставлял устраиваться на работу, а потом бродить в одиночестве по Дивному Саду. Ну и в конце концов, я всегда могла поставить Ивгену условие, что хочу замуж немедленно, прямо через неделю. Не думаю, что он особо сопротивлялся бы. Но мне нравилась моя работа, нравились воспитанницы, нравилась свобода и независимость, а теперь, похоже, я останусь свободной навсегда.

Как там сказала Рене? Никогда больше мне не полюбить обычного человека? Значит, не быть мне ничьей женой. Ну и ладно. Теперь мне это и не нужно.

6. Новые знакомства

С того дня прошло уже много лет. Шестнадцать, если быть точной. Стало быть, мне уже сорок, а моему единственному ребёнку — пятнадцать лет. Рене не обманула: выгляжу я очень молодо, лет на двадцать пять, а то и меньше. Время не властно надо мною.

Впрочем, ильхонцы тоже поголовно долгожители. Матушке Ши уже за восемьдесят, а она порхает по саду аки мотылёк и всегда занята делом. Старик Пако уверяет, что ему совершенно точно миновало сто лет, но он бодр, весел и ещё может надрать зад Тайхану.

Да, волчонка пришлось оставить в школе. Во-первых, он был слишком мал, чтобы выжить самостоятельно, а взрослых диких оборотней вокруг как-то не наблюдалось, во-вторых, в то время меня охватило какое-то сумрачное оцепенение. А маленький щенок умудрялся меня из него раз за разом вытаскивать, то дергая зубами за юбку, то опрокидывая ведро с водой, то роя нору в грядке с моими любимыми львиными лилиями. Невольно мне приходилось вскакивать со скамейки, где я могла молча сидеть часами, не шевелясь даже, и бежать устранять последствия его хулиганства. Матушка Ши за этим понаблюдала и приняла судьбоносное решение. Тайхан остался с нами. Сейчас и не скажешь, что он был диким — единственное его отличие от наших учениц в факте его рождения в зверином обличии. Но об этом не знает никто, его с самого начала поместили в закрытую часть дома, куда не было прохода для девочек.

Сегодня Таю доверили командовать утренней гимнастикой. И оборотень, и девочки очень любят эти моменты, а старый Пако все чаще говорит, что ему пора на покой. Я с любопытством наблюдаю из окна своего кабинета, как молодой человек выстраивает в ряд воспитанниц, а потом разбивает их по парам. Сверху они все кажутся одинаковыми: в чёрных широких штанах и белых рубашках, босые, с туго заплетенными косами. Но я могу большую часть из них различить по движениям и жестам.

Чуть позже девочки переоденутся в учебную форму: те, кому нет ещё тринадцати — в рубашку и длинную юбку, старшие — в традиционный ильхонский наряд: широкие штаны и длинный