Царская невеста, или По щучьему веленью! (СИ) - Калинина Кира Владимировна Страница 7

Так что есть у тебя, Эмилюшка, добрый шанс царевишной стать, а там, глядишь, и царицей. Молодцу ты явно по сердцу пришлась. Сам на смотрины позвал!

— Это он так, — отмахнулась Миля, — из популистских соображений. Чтобы перед народом красиво выглядеть.

И зевнула. День был долгим — спать пора.

— Ты бы сперва поужинала, — забеспокоился щук. — Весь день крошки во рту не было.

— А мне и не хочется, — призналась Миля. — Странно, да? Это потому, наверное, что устала очень. И переволновалась. Ты мне спокойной ночи пожелай и плыви по своим делам. Завтра свидимся.

Устроилась Миля поудобнее, но только веки смежила, полезли ей на ум страшилища болотные, злобные да поганые. Глазищи таращат, ручищами загребают, зубищами клацают...

— Это чтобы мне всю ночь такая гадость снилась? — пробормотала Миля. — Нет уж. Хочу сон поинтересней.

И про щучье веление прибавила. А после забылась вмиг.

Снится Миле дворец вида затейливого, весь цветной да расписной. Такие не в жизни строят, а в мультфильмах рисуют. Вокруг дворца — парк дивной красоты. Зелень в том парке пышная, цветы роскошные, и диковинных растений видимо-невидимо. Над цветами бабочки летают всех цветов радуги, в ветвях птицы заливаются, что твои оперные дивы, на лужайках павлины гуляют. Посреди парка — пруд с кувшинками, меж кувшинок лебеди плавают, и всё парами, парами...

Залюбовалась Миля благолепием этаким и не сразу заметила, что платье её золотыми узорами выткано, на руках перстни самоцветные, на ногах сапожки не хуже Жиронежкиных.

Захотелось Миле как следует себя разглядеть. Вышла она на бережок, чтобы в воду посмотреться, глядь, в траве под ногами — зеркальце. В рамке овальной узорчатой да с ручкой изящной. Будто кто желание Милино подслушал и исполнить поспешил.

Подняла она находку: я ль на свете всех милее?..

А ведь и правда мила. Да не просто мила, красавица писаная! Нет, Миля и раньше знала, что собой вполне ничего, а тут просто обомлела: само совершенство, ни прибавить, ни отнять.

Любуется она красой своей, ничего кругом не видит, не слышит, аж дышать забыла от восхищения. Вдруг у самого уха голос скрипучий, старческий:

— Прощеньица просим, государыня-царица…

6.1

Миля с испугу подпрыгнула, чуть зеркало не выронила. Смотрит, перед ней карга старая, горбатая, крючконосая. Одета в лохмотья, страшна, как ночной кошмар, грязна, как трубочист, глаза — бляшки оловянные.

От такой бежать без оглядки надо бы, а Миля во сне улыбнулась ей:

— Чего тебе, бабушка?

Шмыгнула карга носом, гляделки свои тусклые скосила:

— Да вот обронила я зеркальце. Битый час хожу, ищу, чуть не падаю… Спасибо тебе, государыня-царица, что сыскала пропажу, а не то уходилась бы я до смерти.

И в ноги Миле поклонилась — с охами да ахами, с всхлипами да стонами.

Тут бы вопросом задаться, откуда у оборванки такая вещица непростая и кто вообще нищенку в царский парк допустил. Но во сне Миля ничего с собой поделать не смогла и, как бы жутко ни было, кинулась старуху поднимать да успокаивать. И находку свою лично в уродливые клешни вложила.

Поднесла старуха зеркало к самому носу, вроде как убедиться — то ли.

А что дальше приключилась, Миля понять не успела. Застило ей глаза поволокой, ломота во всё тело вступила. А как взор прояснился, обнаружилось, что место старухи заняла юная красавица в одеяниях богатых.

Миля же… А что Миля? Одежда её обветшала и клочьями повисла, кожа тёмной стала и морщинистой, пальцы скрючились, спина согнулась.

— Что со мной? — пролепетала Миля и голос свой не узнала: скрипит, как телега несмазанная, блеет, как овца немощная.

А красавица зеркало в широкий рукав сунула, брови соболиные нахмурила да как крикнет:

— Стража!

Выскочили невесть откуда воины в малиновых кафтанах:

— Что случилось, государыня?

Стала было Миля объяснять, но у ведьмы, что из старухи в красавицу обернулась, голос был звонче, бойчее, враз Милино бормотанье перекрыл:

— Возьмите эту босячку сумасшедшую и бросьте в узилище подземное! Она к нам сад без спроса пробралась, царицей себя величает, а меня самозванкой, да ещё убить грозится. Заприте её в темнице навеки вечные! Пусть сгниёт да сгинет в мешке каменном!

Кинулась Миля спорить, да кто ж оборванке поверит? Схватили стражники её за руки, повели к башенке расписной. Снаружи-то башня весело смотрится, сказочно, а каково там внутри?..

Миля тихо идёт, не упрямится, и вот стражник один другого спрашивает:

— Что это матушка-царица на нищенку убогую взъелась? Прежде бы пирожком угостила да серебром подарила, а тут — в темницу на веки вечные! Не по-людски это.

Другой в ответ плечами пожал:

— Велено в темницу, значит, в темницу. Посидит малость, в разум придёт… А там видно будет, — и товарищу подмигнул.

На этом Милин сон оборвался. Она ведь об интересном просила, а какой интерес в тёмном узилище сидеть да о судьбе своей горькой печалиться? Так что остаток ночи у Мили без сновидений прошёл, а утром увиденное показалось ей далёким и не особенно важным. Ясно же, что это её подсознание рассказ Ярилкин на свой лад переработало.

Как проснулась Миля, сей же час голод лютый ощутила. Велела костру разжигаться да каше вариться, а сама пока за сухари принялась.

Сухари здешние лёгкими были да хрусткими, грызть их — одно удовольствие. Хрустела Миля и невольно раздумывала, отчего в лице красавицы-царицы её, Милины, черты с другими смешались — чужими, но будто бы знакомыми, и почему злая ведьма-старуха на добрую бабку-травницу из деревни походила. Может, потому что в жизни Миля других ведьм не встречала?

* * *

После завтрака нырнул Ярилка обратно в бочку, и поехали они с Милей дальше. По дороге завёл щук серьёзный разговор:

— Ты, Эмилия, меня от погибели спасла, и за это я тебе век благодарен буду. Но коли хочешь впредь дар чудесный от меня получать, знай вот что: невместно людей памяти лишать. Щучье веление многое исполнить может. Но всякой силе предел положен. Нельзя человеческую природу изменять. Захочешь, допустим, злодея к добру направить, из лучших побуждений, или любовь внушить холодному сердцу, или вот, как ты, — память отнять. Вроде пустяк. Что тут дурного? А только три таких желания загадаешь, и пиши пропало: ко злу обратишься, назад не воротишься. Таков закон волшебства.

Задумалась Миля — и что возразить, не нашла. Правильный закон. Не хотела бы она на месте того очутиться, кому память стёрли или чувства подменили. Быть собой — первейшее право личности, даже дурной и глупой, и преступно на право это посягать.

Затем её мысли дальше двинулись, и родился у Мили вопрос:

— Вот ты — волшебный щук. Всем желания исполняешь...

— Не всем, только добрым людям.

— А откуда известно, что человек — добрый? Вот я, допустим, не добрая, не злая — самая обыкновенная.

— Это ты себе цены не знаешь, — усмехнулся Ярилка. — А добрый человек или нет, выяснить легче лёгкого. Попросил я тебя не губить мою щучью жизнь, отпустить обратно в речку, ты и отпустила, сжалилась. А могла бы торг начать: мол, какая мне от этого выгода? Или просто на уху порубить, потому как лучше щука в котле, чем посулы несбыточные, хоть в небе, хоть на земле.

— На уху? Вот, значит, как, — озадачилась Миля. — Опасная у тебя работа. И неблагодарная.

— Отчего ж неблагодарная? Я людей счастливыми делаю. А коли человек счастлив, то и мне удовольствие.

— Так я и говорю: ты чужие желания исполняешь. А самому-то чего хочется? Если надо, чтобы я за тебя желание высказала, так это без проблем. Только дай знать!

— Мне желать не положено, — щук насупился.

— Как это не положено? Всем положено.

— А мне — нет! Служба моя такая и доля рыбья — о чужих желаниях заботиться.

— Так, может, ты хочешь, чтобы тебя от службы освободили? Как в сказке про Аладдина и джинна! Своим последним желанием Аладдин дал джинну свободу. Хочешь, и я тебя на волю отпущу? Ну, как только узнаю способ домой попасть...