Проклятие зверя: 3 дочь, 13 невеста (СИ) - Ермакова Александра Сергеевна "ermas" Страница 71

— Что значит переродиться? — моё сердечко глухо забилось.

— Наверное, я поспешила назвав тебя смышлёной, — покривилась Герта. Я закусила от стыда губу, но то, что она говорила, я правда с трудом понимала.

— Отныне ты нечто иное… Не человек более. У нас получилось то, что никто не мог, — значимо кивнула, но видя всё тоже непонимание в моих глазах, процедила сквозь зубы:

— Обратить человека волколаком! — нетерпеливо махнула рукой. — Я ему с детства велела тобой заниматься и приручать. И кровью напаивать!

Я обомлела. Шумно втянула воздух, неспешно выдохнула:

— Я что, теперь как вы? — ахнула прозрению.

— Не совсем волколак, но да… — размазала объяснение Герта. — Я сама в это вникаю, пытаюсь осознать, — помотала головой, опять веток подбросив в огонь. Несколько секунд мы сидели в тягучем молчании.

— Значит я…

— Да теперь ты больше готова к союзу с Рагнаром, чем он думает. Вот только он тебя так любит, что боится сделать решающий шаг! Почему и говорю, дожми его!

— Он очень упрям, — пожевала губу, раздумывая, как бы провернуть дело. Как убедить…

— Это не было бы проблемой, будь у вас время, а его нет! — припечатала ровно Герта. — Соблазни его, — опять меня смутила прямотой. — Не до стеснений и нежности. Обольсти, соблазни. Он слабее, чем пытается казаться, — фыркнула громко. — Любой кобель побежит, ежели сука пожелает. А он тебя желает…

— Отталкивает.

— Потому что желает, — настаивала Герта. — Потому не давай ему больше шанса. Дай себя вкусить, и тогда он сорвётся, — умолкла, метнув взгляд на выход. Да и я уже знала, что Рагнар шёл. Откуда? Кто ж его ведал? Но сердце застучало неистовей. Волнение душу затопило.

— Я не умею, — шикнула Герте.

— Тут нечего уметь. С волколаком проще простого, — улыбнулась коварно. — Беги… Брачный гон не просто так придуман. БЕГИ!

Я кивнула задумчиво и торопливо схоронилась в маленькой пещерке.

Рагнар

— Набегался? — Герта как всегда меня встретила прямотой.

— Да, — буркнул я, зайца и дрозда близ костры положив. Мать глянула на дичь, на меня… и так понимающе осуждающе кивнула:

— Вот сам и приготовь, — что я скрипнул зубами.

Я бы побурчал, но с ней этот номер не проходил, поэтому безмолвно начал потрошить дичь.

— А она ничего, — буркнула Герта, будто я нуждался в её одобрении. — Мне нравится. И сильна, — а это добавила со смыслом, коего я пока не понимал.

Разделал тушки, и пока мать великодушно взялась их приготовить на костре, — с нами человек, и мы, дабы не пугать её своей кровожадностью, были готовы еду опалить огнём, — пошёл к ручью, что близ пещеры резвился.

Ополоснулся в ледяной воде. Хорошо стало, бушующая кровь ход замедляла… Вот тогда и среагировал на движение.

Носом жадно повёл.

Славка?

Быть не может, что дура вышла из пещеры в ночь!..

И не просто вышла подышать свежим воздухом — шаг ускорила, перейдя на бег… Что творила, дура?!

Зубы сжал до скрежета, сражаясь со Зверем. Жилы кожу натянули от того, как сдерживал его в себе. Кости затрещали, норовя тело моё изменить.

Призывность самки опалила ноздри, помутнело все перед очами. Сознание потекло, лишь инстинкты низменные и звериные оголяя… Скрутило меня жестокой судорогой обращения.

Обречённо вскинул голову к небесам, зову Луны не смея перечить и даже чувства, притуплённые травой и водой ледяной, вновь обострились. Зверь в радости животной завыл, извещая мир, о голоде своём и начале охоты.

И когда впереди, меж деревьев в чащобе силуэт Славки заметил, осознал, что уже её преследовал…

Моя!!!

Зарычал в предвкушении самец, чья самка игру коварную затеяла.

МОЯ!!!

Порыкивал Зверь, признавая, что слаб перед хитростью человечки.

А мчалась Славушка так быстро, что даже мне приходилось надрывать жилы, дабы нагнать её… Уж ничего более лакомого не видал — лишь самку шалую, что со огнём играла, да заигралась… Выслеживал, позволяя удрать, и вновь нагонял, порыкивал, зубами клацал… И на поляне заловил — в пряжке завалил свою дичь, клыками в плечо вонзаясь, дабы не рыпалась жертва.

Вопль девки на хрип сменился, а я её уже под себя замял. Она ещё пыталась брыкаться и даже по морде мне кулачком долбила:

— Пусти!.. — когтями царапала.

Но для Зверя это — нелепые телепания, и только.

Перехватил за плечо близ шеи поудобней, топчась по земле, но девку под собой меж лап удерживая.

— Раг… нар! — хрип лишь на миг в сознание прорвался, но так же быстро животная похоть взяла вверх. Зверем рыкнул утробно, самку вверх дёрнул, на колени ставя.

Ткань затрещала, когда цапнул и потянул, заголяя и без того обнажённый зад. Взбрыкивала, ударить пытаясь, и это дико заводило Зверя. Строптивая, ретивая… кобыла не объезженная.

Голое невинное тело самки, призывной запах, Луна…

Меня уже трясло от низменной похоти, всадить перевозбуждённое хозяйство в девчонку: от нетерпения смазка текла по обнажённым ляжкам…

Это был конец: я знал, и она поняла… Я не остановлюсь.

Пристраивался грубо. Моя измученная желанием плоть пульсировала и дёргалась, задевая открытую промежность с заветной целью. И стоны боли, причитания, увещевания жертвы не имели силы. Контроля не было уже… Лишь покорная самка под Зверем. И Зверь… призванный в полнолуние!

Прикусил поудобней за плечо, чтобы не брыкалась, наметился членом во влажное лоно и с рыком утробным ворвался, ослеплённый нездоровой похотью. Вдалбливался, оглушённый хриплыми воплями самки и боем собственного сердца. Всаживал остервенело, желая быстрее напряжение снять.

Хозяйству узко было, влажно и до сумасшествия хорошо. Скользил легко, входил глубоко. И такого наслаждения никогда не получал от акта.

Яростными толчками довёл себя первой вспышки удовольствия, рыча блаженно и удерживая клыками самку, ибо слаба была, уж не брыкалась и не орала.

Секунду насыщался яркими чувствами, что близость давала и вновь продолжил спаривание.

Она!

Долбилось яростно сердце.

Она!

Бурлила отравленная хмелем похоти кровь.

Она!!!

Сдавался Зверь на милость истинной.

И брал! Раз за разом…

Ещё…

И ещё!

И ещё… пока запал дикого Зверя, наконец, заловившего вожделенную самку, не утих. И только когда дурман от животной похоти сошел: когда ощутил приятную пустоту в животе, слабость в лапах, негу в жилах и лёгкость в башке, я осознал, что натворил…

Разжал челюсть, страшась дышать. Соступил, покидая лоно мелкой.

Шаг, второй, сморгнул багровую пелену с глаз, глядя на распластанное на траве тело девчонки… На кровь, струящуюся по ляжкам, спине, рукам…

— Славк, — задохнулся ужасом, обернувшись человеком. — Славк! — подвыл, боясь коснуться. — Славк!!! — завопил, разрывая тишину леса. Метнулся к ней, крутанул лицом к себе и задохнулся, счастью не веря — моргала… непонимающе, рассеянно…

— Славк, Славк, — затрясло меня мелко и сильно. Бледная, зарёванная, с губами в кровь искусанными и глазами кровью налитыми…

Едва жива. НО ЖИВА!

Сгрёб в объятия, к себе прижимая, и впервые ощутил на губах что-то солёное.

— Маленькая моя, — голос не слушался, дрожал. Псом виноватым лизнул рану на плече. Ещё и ещё, проклиная себя за животную суть, как никогда презирая Зверя в себе.

Зализывал её раны, пока запоздало не вспомнил совет матери. Торопливо прокусил мякоть на ладони и ко рту Славушки приложил.

Славку себе на колени перетащил, голову на руку согнутую, и ладонь на губы, заставляя кровь мою глотать. Вот так и сидел, ждал…

* * *

Не ведал, сколько просидел, но когда зашлась кашлем, я чуть не разрыдался от счастья…

Частично порвана, местами покусана, но живая ведь. Я и на такое не рассчитывал!

— Раг… нар… — с тяжкими вздохами обронила Славушка.

— Я… тут, — сглотнул сухость во рту. Глазами жадно обшарил чудо своё ненаглядное. — Идиотка ты, — вторил рыком отчаянья. — Выкарабкаешься, я тебя… пришибу… — меня опять заколотило. — Ох, накажу, — в лоб губами уткнулся, подыхая от радости, что жива.