Карин Эссекс - Похищение Афины Страница 75

Диотима подняла чашу с вином и осушила ее. Затем, опустив глаза, заглянула на дно, будто хотела прочесть по осадку так же, как читала по внутренностям жертвенного овна. Я ждала ее слов, но она просто молча улыбнулась.

— Вам было дано откровение? — спросила я.

Она рассмеялась, выплеснула из чаши последние капли и, опрокинув, показала мне осадок на дне.

В карикатурном виде фигурка очень напоминала обнаженного атлета, державшего в одной руке метательный диск, а в другой свой огромный эрегированный пенис.

Как могла она забавляться такими вещами, когда только что принесла мне столь радостное и одновременно столь тревожное известие?

— Аспасия, я всего лишь передаю людям то, что позволила мне узнать богиня, поэтому вам не следует задавать мне вопросы. Афина — покровительница мудрости, поэтому как философы, так и искатели правды и знания могут надеяться на ее помощь. Вы вполне можете полагаться на ее расположение.

— Значит, вы не считаете, что она разгневана на меня?

— Я не могу ответить на этот вопрос сейчас. Но ваши намерения были довольно безобидны. В конце концов, Фидий хотел лишь как можно лучше воплотить ее образ.

— Могу я в таком случае спросить вас о намерении Немезиды?

— Ответ потребует от меня размышлений, а от вас — подношения, которым придется почтить богиню мщения. Возможно, и не одним. Это будет стоить расходов, — заключила она.

— Я готова к ним.

Я тут же решила сказать Периклу, что мне нужно новое платье, в таком случае он, пожалуй, даст мне денег.

— Но даже и в этом случае богиня может дать ответ далеко не сразу. Боги беседуют с нами не тогда, когда этого хотим мы, а когда считают нужным. Придется набраться терпения.

Внезапно мои мысли устремились к Периклу. Чем он сейчас занят? Не поднялся ли наверх с публичными женщинами? Мне страстно захотелось выбежать из комнаты. Возможно, я еще успею задержать его, а если расскажу о том, что беременна, то он, может, и не захочет уходить с ними.

— Темное облако омрачило лоб Аспасии, — заметил Сократ.

— Мне нужно разыскать Перикла и сообщить ему новость.

Я встала, надеясь, что они поймут меня и распрощаются.

— Сядьте, — сказала Диотима.

Я послушно села. Мне не хотелось возражать жрице Афины. Сократ приподнял чашу, как бы требуя еще вина.

— Когда мы вошли сюда, я заметила взгляд, которым вы смотрели на Перикла, когда с ним были те женщины, — продолжала она. — Вам не следует об этом беспокоиться.

— Я беспокоюсь потому, что Перикл, как и остальные мужчины, склонен позволять себе удовольствия, когда предоставляется такая возможность.

Меня расстроило то, что она подметила мое настроение и прочитала мысли. Я не думала, что они так очевидны.

— Не разделяю вашего мнения, — сказала она и вздохнула. — И намерена просветить вас обоих, но вам придется напрячься, чтоб понять меня. Каждый нерв вашего тела должен отзываться на мои слова.

Сократ, подобно усердному ученику, кивнул, а я не чувствовала желания спорить с ней.

— Вы можете думать, что Периклом движет жажда наслаждения, в то время как на самом деле это жажда душой бессмертия.

Я ахнула. Если до этих слов меня томило желание броситься поскорей к Периклу и выложить ему мою новость, то сейчас эта мысль вылетела из головы. Мой мозг с присущей ему склонностью анализировать все услышанное тут же ухватился за нее.

— Но по-моему, жажда наслаждения прочно коренится именно в мужском теле, — попыталась найти возражения я.

— Мечта о бессмертии не оставляет душ смертных. Мы не можем чувствовать себя удовлетворенными, не обладая бессмертием.

— С этим я согласна. Именно потому мы надеемся обрести бессмертие, рожая детей, — сказала я и про себя подумала: «Научит ли меня этот философ любви чему-нибудь новому?» — Потому я так и тороплюсь сообщить Периклу новость.

— Да, ему она будет приятна, — кивнула Диотима. — Но люди, подобные Периклу, имеют и более важные желания в жизни.

— Какие же это?

Признаться, я была несколько раздосадована ее тоном, она говорила о Перикле так, будто знала его лучше, чем я.

— Любовь к славе. Он ищет своего места в славном свитке имен бессмертных.

Она произнесла это с такой убежденностью, что я усомнилась в ее готовности отвечать на мои вопросы.

— Не понимаю, почему вы рассказываете мне это, — призналась я.

— Философ вы или нет, Аспасия? Подумайте. Для того чтоб обрести славу, мужчины способны на самые отчаянные и опасные дела. Ради этого они могут пойти даже на большее, чем ради своих детей. Ради славы они способны истратить все до последнего, способны умереть от изнеможения. Разве вы не замечали такого за своим Периклом?

Мне пришлось признать ее правоту. Перикл имел двоих взрослых сыновей, которых горячо любил, но рискнуть своим высоким положением в городе он отважился только ради осуществления своего проекта строительства на Акрополе. И Диотима заставила меня понять это.

— Да, вы правы, — протянула я. — Во всяком случае, в отношении Перикла.

— Конечно права. Думаете, Ахилл согласился бы умереть из-за своей любви к Патроклу, если б не было предсказания о том, что это принесет ему бессмертную славу? Нет мужчины, не тоскующего по ней. И чем благороднее он, тем грандиознее его запросы.

— То есть мужчины влюблены в славу, — подытожила я.

— Нет! — Диотима почти вскричала. Кажется, теперь она уж никогда не поверит в мою репутацию умной женщины. — Только потому, что влюблены в мечту о бессмертии.

Ее глаза сверкали; хоть говорила она тихим, но и твердым голосом, интонации все время менялись, будто она стремилась изъясняться убедительно и быть понятой.

— Эротическая любовь и желание иметь детей — вот ставки на достижение бессмертия. Но и наши дети, и дети наших детей всего лишь смертные, и через несколько поколений память о нас угаснет. В то время как созданное Периклом на акропольском холме будет более верным залогом достижения этой цели, залогом бессмертия. Воздвигнутый храм простоит века, если не тысячелетия. И все это время он будет нести имена своих творцов.

— Понимаю.

Я и вправду поняла. Но для чего она стремится донести до меня свою философию? Может быть, на этом настаивал Сократ, стремясь получить возможность обсуждать затем поднятую тему со мной, как мы с ним делали по другим вопросам? Но может, цель, которую преследовала Диотима, была более скрытой?

— Вы говорите, мне следует считать, что для Перикла строительство в Афинах более важно, чем наше будущее дитя?

— Нет, Аспасия. Я говорю вам лишь следующее. Ваше дитя не переживет ни одного из его зданий. Вы понимаете, что женщина, производя на свет ребенка, может прикоснуться к вечности, но мужчина — мужчина-мыслитель, конечно, — должен возводить памятники в поисках славы.