Фаворитка (СИ) - Цыпленкова Юлия Страница 78

— Стало быть, семьям со второго корабля стоит выплатить компенсации. Особо тем, в которых покойный являлся кормильцем. Если такие семьи многодетны, предложить вдовам устроить детей подходящего возраста в пансионы, мы возьмем на себя их содержание. Матерям и детям старшего возраста предложите помощь в поиске работы или обучении в наших училищах. За наш счет, разумеется.

— Вы чрезвычайно щедры, ваша светлость, — немного укоризненно заметил наместник, и я отмахнулась:

— Боги с вами, ваше сиятельство, у нас на такие случаи заведена статья, которая исправно пополняется за счет налогов. Погибшие отцы уже оплатили содержание своим детям. К тому же мои пансионы существуют за счет пожертвований, составляющих немалую часть вложений. Государственные деньги идут на оплату работы учителей, воспитателей и прочей обслуги,  еще на учебные пособия. Продукты, белье, одежда и содержание зданий – это деньги меценатов. Что до казны герцогства, то из нее мы выделим пособие родителям и женам, если о них более некому позаботиться.

— Я вас понял, ваша светлость, — склонил голову граф. — Что прикажете далее?

— Далее надо помочь пострадавшим от шторма на берегу, — ответила я. — Обездоленным выделите материалы на восстановление их домов, назначьте пособие на время, пока люди не приведут свои дела в порядок. Пусть проведут ревизию и дадут заключение по нанесенным убыткам, отсюда и рассчитаете сумму.

— А коммерсанты?

— Господин Каас в силах пережить нанесенный ему ущерб. К тому же наведите справки о его состоянии. Если оно достаточно велико, чтобы не только покрыть убытки, то обяжите выплатить такую же компенсацию, какую мы выплатим семьям вольнонаемного корабля. В конце концов, эти люди работали на него, и он должен позаботиться не только о себе, но и о семьях погибших. Что до торговой компании, то мы им их субсидируем.

— Будет исполнено, ваша светлость, — снова поклонился наместник. — Продолжим?

— Разумеется, — кивнула я.

Граф Нестдер на миг прикрыл свою папку и улыбнулся. Я вопросительно приподняла брови, и его сиятельство пояснил:

— Не думал, что буду рад служить под началом женщины. Не в обиду вам, ваша светлость, но когда государь прислал мне письмо с уведомлением, кто ныне является хозяйкой герцогства, и что вы вступили в права управления Канатором, я был поражен и уязвлен. Мне виделись споры, капризы, надменность и, простите, глупость. Я даже хотел просить назначить на мое место кого-нибудь другого, но после того, как получил письмо от вас, мне подумалось, что стоит еще немного потерпеть. Теперь же я готов признать, что был несправедлив к вам, госпожа герцогиня. Скажу больше, я всегда бываю рад узнать, что вы уже выехали к нам. Жаль, что подобное случается так редко, и ваши визиты так недолги. Я в это время, хоть и продолжаю служение, но отдыхаю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— И мне жаль, ваше сиятельство, но стребовать большего с государя невозможно, — улыбнулась я в ответ. — Зная нашего короля, уже и этот срок можно считать великой милостью.

А срок и вправду был мал. Мне было позволено два раза в год навещать свое герцогство и оставаться на его землях не больше месяца. Так продолжалось те три года, которые прошли с момента получения мною Канатора. В начале осени и в конце зимы я приказывала закладывать карету и отправлялась в путь под ворчание моего августейшего любовника. Однако деваться ему было некуда, потому что между нами был заключен договор и не на словах, а самый настоящий, скрепленный большой королевской печатью.

Добилась я этого еще в пору, когда получила должность королевского советника. Признаться, меня тогда захлестывали двоякие чувства. С одной стороны благодарность за это назначение. Для меня и моего дела открывались немыслимые перспективы. Во-первых, я, как и мечталось когда-то,  могла на своем примере показать, что женщина способна мыслить не только о нарядах и увеселениях, но и приносить пользу в служении своему государству. А во-вторых, теперь в Совете у меня был свой собственный голос и поддержка из голосов тех, с кем я успела сойтись близко. Я имела возможность лично выдвигать свои замыслы, отстаивать их и склонять советников к принятию нужного мне решения. И пусть последнее слово было за королем, но если мне удастся доказать разумность и необходимость очередной перемены, то и он охотней поддерживал реформы, заведомо видя согласие своих подданных. Мне уже не требовалось что-то выпрашивать у него, доказывать и вести долгие безрезультатные споры, но можно было смело поднимать вопрос о поправках в законодательстве там, где вершилась судьба Камерата. Так что, да, я была благодарна монарху.

Но с другой стороны эта милость доводила меня до неистовства, потому что все предшествующие договоренности были уничтожены одним махом. Нет, Ив не стал бы мне отказывать, раз уж обещал, но нашел бы тысячу причин, чтобы оставить под боком. Вплоть до того, что небо расколется над Камератом, если в нужный момент Совет не сможет собраться в полном составе. Я это прекрасно осознавала, а потому злилась до невозможности.

Однако ни ругаться с королем, ни показывать ему своего недовольства я не стала. День своего назначения я провела с улыбкой на устах. Сначала в резиденции находились мои дети, а после был бал, устроенный опять же не мной, но для меня. И там я развлекалась от души, танцевала с государем, шутила и смеялась с Дренгом, выслушивала льстивые речи придворных и поздравления сановников. От кого-то сдержанные, от кого-то искренние. В общем, день провела в добром расположении духа, а вечером закрыла двери своих покоев перед носом алчущего особой благодарности монарха. И никакие призывы, возмущенные послание и прямолинейные намеки на то, что Его Величество желает быть использованным для расслабления моей светлости, действия не возымели. Я слишком устала за этот насыщенный событиями день.

Так продолжалось с неделю. Днем я была занята тем, что вникала в те дела, в которые раньше не совала носа. Разговаривала с другими советниками, посещала кабинеты министров, читала газеты и доступные мне донесения и документы, выданные по моему требованию и с одобрения государя. Последний сверлил меня свирепым взглядом, кажется, мечтал забрать обратно цепь советника, но стоически терпел мое возмутительное пренебрежение его особой и всяческими поцелуями, кроме воздушных, не говоря уже о чем-то большем.

Вечерами я вновь стала посещать салоны. То слушала музыку, то участвовала в обсуждении нового творения какого-нибудь модного художника, композитора или писателя, а то играла в карты. С одной такой игры меня вынесли вместе со стулом два гвардейца под предводительством Дренга.

— Если он не сожрет нас живьем, то, клянусь, я буду изводить вас, бессердечная светлость, нытьем, жалобами и призывами защитить нас, ваших друзей от злобного чудовища, пьющего наши души.

— Это шантаж, — уведомила я Олива.

— Самый настоящий и беспринципный, — заверил меня его сиятельство. — Вот уже шестой день вы не обращаете на государя внимания, и он, собрав нас, начинает выплескивать нам на головы свою желчь. С меня довольно. Я доставлю вас к нему, и нас помилуют, хотя бы меня, что уже немаловажно.

И меня доставили в королевские покои вместе со стулом, с которого не позволили встать. Злобный оглиф, оглядев дар шантажиста Дренга, мило улыбнулся и объявил:

— Все вон. Кроме ее светлости.

— Хвала Богам, — буркнул королевский виночерпий – барон Скальд.

Менее, чем через минуту, в покоях остались только мы с Ивом. Он раскинул руки, уместив их на спинке дивана, и устремил на меня пристальный взгляд, я ответила взглядом, полным внимания, но молчания нарушить не спешила.

— Поговорим? — наконец спросил монарх.

— Как угодно Вашему Величеству, — ответила я.

— Любопытно, кого здесь, кроме моего величества, заботят мои желания? — проворчал государь, я не ответила, и он вопросил: — Что, в конце концов, происходит? Мне казалось, что ты будешь довольна…