Елена Яворская - Госпожа Страница 8

— Раб не может любить. Раб просто следует инстинкту повиновения, — с безразличием вымолвил Учитель. — Я устал и иду спать.

Но под утро, когда Эрн уходил, все-таки вышел проститься. И повторил:

— Небо любят свободные.

Помолчал и добавил:

— Говорят, где-то там, очень высоко, живут боги. Если это и вправду так, Эрн, то… боги должны любить свободных.

7

Глядясь в маленькое зеркало, Идма с удовольствием укладывала свои густые каштановые волосы в высокую прическу — почти такую же, как у господ. Конечно же, это дерзость — пытаться подражать господам. Но Эрну точно понравится!

В повозку, нагруженную сундуками и тюками, Идма садилась очень аккуратно, чтобы не помять или, того хуже, не запачкать замечательное новое платье. Мар, камердинер господина, посмеиваясь, помог ей устроиться поудобнее.

— Кто же в дорогу лучшее-то одевает? Ну, ты девчонка молодая, тебе наряжаться — самое занятие.

— Дядечка, правда, красивое?

— Красивое, красивое… Ну, господа в путь тронулись, и нам мешкать нельзя.

Сидя на мягких тюках, Идма с удовольствием глядела по сторонам. Но только поначалу. Вдруг подумалось: вот приедут они домой, нужно будет распаковывать все это богатство, да и вообще лишний раз из дому не уйдешь — госпожа может хватиться, позвать. А когда госпожа на прогулке, ее сопровождает Эрн… Да если бы он даже и оставался, ему все равно запрещено входить в дом!..

— Дядечка!.. Дядечка, а как бы мне с Эрном свидеться… ну, половчей?

Мар недовольно вскинул голову: вот, только задремал, а тут — девчонка с ее глупыми мыслями девчачьими.

— Приедем и свидишься. Попросишь у госпожи разрешения, как же еще?

— Дядечка, миленький, а далеко до дома?

— К вечеру будем. Прекрати болтать, поспать не даешь.

Ох, какими же мучительными были для Идмы последние несколько часов пути!

И вот повозка, поотстав, как полагается, от господского экипажа, въезжает во двор. Эрн… да вот он, Эрн, среди слуг. Идме кажется — он посмотрит на нее, непременно посмотрит, и… Но из экипажа выходит госпожа, слуги преклоняют колени. Идме хочется дождаться, пока госпожа войдет в дом, — может, удастся перекинуться парой слов с Эрном. Но госпожа зовет:

— Идма!

Идме ничего не остается, как последовать за госпожой в дом.

Только вечером, когда господа сели ужинать, Идма улучила минутку, чтобы проведать Эрна.

Эрн задавал корм коню госпожи. Пришлось подождать. Недолго, но все же… все же она ушла без разрешения. Идма почувствовала обиду — не на Эрна, нет, он делал то, что должен был делать, а… неужели на госпожу? Идма похолодела от этой жуткой мысли. Правильно тогда сказал Эрн: даже думать нельзя! Нельзя — и не нужно!

Подошел Эрн.

— Прости, что заставил ждать.

— Да чего уж там… — смутилась Идма. Эрн говорил так, как говорят господа: господин Эрмант постоянно извиняется перед госпожой Виритой, хотя, вроде, и не за что извиняться, просто у господ это считается признаком хорошего воспитания. Вроде бы и приятно, что Эрн говорит с ней по-особенному, но… лучше бы они поговорили, как говорят между собою слуги, тогда ей проще было бы…

— Хочешь, пойдем к реке? — вдруг спросил Эрн.

Еще бы!

Но…

— Мне надо попросить позволения у госпожи.

— Да, — Эрн вздохнул. — Да, конечно.

Идма не думала, что госпожа откажет, но… вечно эти проклятые «но»! В ответ на просьбу служанки Вирита недовольно поморщилась:

— Сегодня никуда не ходи. Подошьешь мне платье, я хочу надеть его завтра. А завтра — завтра пожалуйста, хоть с утра… Нет, с утра мне понадобится Эрн… — задумчиво проговорила она, вновь погружаясь в привезенный из столицы роман. Как замечательно, что она не ошиблась, попросив Эрманта помочь ей в подборе книг для пополнения библиотеки. Эрмант купил именно то, что нужно, — наверное, потому, что у него прекрасный литературный вкус, сонет, посвященный ей, Вирите, просто великолепен. «А может быть, потому… — ласково шепнул внутренний голос, — …что он влюблен…»

А она? Она ведь могла бы сделать прекрасный сюрприз — сочинить стихотворный ответ… а еще лучше — положить стихи на музыку, и…

С этими приятными мыслями Вирита уснула. И проснулась в отличном расположении духа, проснулась непривычно поздно, но Идму не позвала. Сидя в кровати, принялась записывать на полях книги строчки, которые появлялись будто бы сами собой… и пелись, да-да, пелись!..

Идма, несмело заглянув в комнату госпожи, услыхала:

— Завтракать пока не буду. Одеваться — тоже. Не мешай. Ах, да… можешь погулять с Эрном, вы оба мне пока не нужны. Только к обеду вернись.

— Слушаюсь, госпожа…

Вирита дописала последнюю строчку. Но отпускать чудо не хотелось. И она взяла с резного столика янтарно-золотой флакончик духов, подарок Эрманта, открыла. Знакомый горьковатый аромат, драгоценное воспоминание. Такое недавнее… и такое хрупкое…

Вирита не успела сообразить, как это случилось: флакончик выскользнул из ее пальцев и раскололся надвое.

Окно открыто. Сладкий запах садовых роз сильнее, чем… Вирита вдруг поняла, что ненавидит розы.

— Ну, Идма, расскажи о столице.

Они сидели на берегу реки под розовым кустом, посаженным Эрном для Вириты.

— Да чего рассказывать-то? — Идма смущенно улыбнулась. — Ну, дома большие, и все — представляешь, все до одного! — господские, хижин вообще нет. Много экипажей. Много господ, много рабов…

— Вот, а говоришь — ничего не видела, — ободряюще улыбнулся Эрн.

— А еще — смех да и только — собак много … не таких, как у нас, мелких каких-то, лохматеньких, их господа для красоты держат, представляешь?.. И они, собаки эти, не бегают, как у нас, где хотят, к ним рабы приставлены — ухаживают за ними, выгуливают на поводках таких длиннющих, разноцветных, как ленты… — Идма рассмеялась. — Ой, Эрн, представляешь, я сперва и не поняла, что это рабы. Там, в столице, рабы на улицу в лохмотьях не выходят, вроде как неприлично. Одеты почти как господа, представляешь?.. Я с одной служанкой в лавке разговорилась — у нее двадцать платьев, представляешь? Может и прихвастнула, но… Вот и мне госпожа денег на платье подарила…

— Красивое платье. Ты красивая, Идма… Идма, милая…

Он бережно обнял ее за плечи, его обветренные сухие губы коснулись ее губ. Она потянулась к нему — и стыдливо отстранилась.

— Идма…

— Надо возвращаться, Эрн…

— Возвращаться… — эхом отозвался Эрн. И глаза у него стали грустные-грустные.

— Эрн… — Идма привстала на цыпочки и поцеловала его. Не в губы — в щеку. И первая пошла к дому.