Красная Шкапочка - Жнецы Страданий Страница 8

Незадолго до сумерек путники въехали в небольшое село. Здесь был праздник! Однако гости приехали к самому его завершению — жители торопились убрать с улиц столы, но креффов и их подопечных встретили со всем почтением и препроводили в избу старосты.

Юношу и девушку определили в другой дом. К тому времени сумерки уже совсем сгустились, поэтому, как ни мечтала Лесана о бане — пришлось только поплескаться в ушате. Зато ужин усталым странникам собрали поистине роскошный. Хозяйка хлопотала, собирая лучшие яства: наваристую похлебку, печеную рыбу, пироги.

— Да вы ешьте, ешьте, — приговаривала она, — вот ведь, радость у нас какая — дочку отдаем учиться! Уж сколько лет стоит село, никогда здесь креффы детей способных не находили. И надо ж, моя Айлиша, слава светлым силам, теперь поедет в Цитадель! Выучится, людей лечить будет!

Та, о ком шла речь, сидела на другом конце стола, стыдливо потупив очи. Лесана перехватила восхищенный взгляд Тамира. Девушка и впрямь была хороша: темные волосы, забранные в две косы, вились мелкой волной, трогательно взведенные брови над огромными глазами делали лицо беззащитным и каким-то детским, а кожа у нее была чистая, нежная, с едва заметным пушком.

Будущая целительница застенчиво покраснела, словно стесняясь выпавшей на ее долю чести и обхватила руками узкие плечи. От этого движения Тамир вдруг подался вперед, стягивая с себя вязаную безрукавку:

— Озябла?

Селянка залилась мучительной краской стыда и замерла, позволяя набросить мужскую одежду поверх своей нарядной вышитой рубахи. То ли парень ей и вправду понравился, то ли не хватило смелости возразить, Лесана не поняла, но прониклась к девушке симпатией. Она так мило стеснялась!

Устраиваясь спать не на жесткой земле, а на устланной сенником скамье, дочка бортника впервые за последние дни вдруг подумала, что все еще, возможно, будет хорошо. Тоска по дому за время странствия настолько высушила ее душу, что сейчас в ней родилась другая потребность — радоваться, хоть чему-нибудь. Потому что нельзя только страдать и сокрушаться. Не на казнь же ее везут, на обучение! Вон деревня Айлиши как ликует, да и сама она рада выпавшей на ее долю удаче. Интересно, кто ее крефф? С этими мыслями измученная странница провалилась в сон.

Уезжали они наутро. Креффом Айлиши оказалась молодая женщина с таким же холодным выражением лица, что и у двух ее спутников-магов. Но… рядом с обезображенным Клесхом, рядом с застывшим, словно высеченным из камня, Донатосом, волшебница смотрелась… как нежный ландыш на фоне двух чертополохов. У нее была белая подсвеченная изнутри нежным-нежным румянцем кожа, тонкие высокие брови и такие длинные ресницы, каких Лесана в жизни своей не видела. Казалось, моргай чародейка быстрее и чаще — взлетит. А еще она была такая хрупкая и тонкая, что казалась совсем уж неземным созданием, однако когда красивые руки отбросили с головы капюшон, дочка бортника едва сдержала удивленное восклицание — льняные волосы женщины оказались остриженными так же коротко, как у мужчин.

Но главное потрясение настигло будущих учеников Цитадели тогда, когда стали рассаживаться по седлам. Крефф Айлиши, оказалась одетой… в штаны. Обычные кожаные мужские штаны! Тамир густо покраснел, поскольку отчетливо увидел то место, где сходились ноги волшебницы. Впрочем та, словно не заметила смущения юных спутников, спокойно разобрала поводья и тронула свою кобылицу пятками, направляя прочь из деревни.

Лесана с ужасом смотрела женщине в спину, сама-то она, как полагается, была одета в рубаху, широкую юбку за запахом и вязаные чулки. И в голову бы ей отродясь не пришло напялить мужские портки и в этакой срамоте явиться на люди. Однако целительница спокойно покидала деревню, словно не замечая, как провожающие их бабы и мужики, стыдливо отводят взгляды.

Маги ехали впереди, а за ними тянулись будущие ученики.

Жеребец Тамира шел стремя в стремя с Айлишиным, и юноша уже о чем-то негромко беседовал со спутницей. Лесана почувствовала себя брошенной. Нет, не потому, что уже забыла Мируту, просто… ей стало одиноко оттого, что она была словно лишней рядом с этими двумя. Но Айлиша, почувствовав уныние будущей однокашницы, придержала лошадь и поравнялась с кобылкой новой знакомой. Робкая девушка еще накануне заметила, что у Лесаны на щеках темнеют следы застарелых кровоподтеков.

— Хочешь, полечу? — предложила, краснея от собственной смелости.

— А ты можешь? — удивилась спутница.

Она-то сама ничего этакого не умела, да и не думала никогда, будто спит в ней какой-то особенный дар.

— Чуть-чуть, — призналась собеседница, краснея еще гуще, — но синяки уберу.

— А больно будет? — с детской робостью уточнила Лесана.

— Нет, — замахала маленькими ладошками девушка. — Дай руку, не бойся.

Дочка бортника протянула ей ладонь, и от пальцев до скулы словно пробежали по крови пузырьки воздуха. Щекотно!

Но вот она прикоснулась к щеке.

— Не болит! — восхитилась исцеленная. — Совсем!

— Я знаю, — потупилась Айлиша, — я так скотину лечила…

И тут поняв, что сказала глупость, закраснелась пуще прежнего, а Тамир отчего-то посмотрел на Лесану с такой гордостью, словно сам избавил ее от синяков.

Оставшиеся дни пути прошли незаметно и однообразно. С той лишь разницей, что теперь место ночлега заговаривал Донатос, и Лесане больше не приходилось пить кровь Клесха и засыпать с измаранными в ней же щеками. Колдун читал какое-то заклинание, очерчивал место привала ножом и путники спокойно ложились.

А дочка бортника с удивлением ловила себя на том, что впитанный с молоком матери страх — очутиться ночью за пределами дома, как-то притупился. Да и глупо было бы, имея в спутниках троих магов, бояться Ходящих В Ночи. И вообще, за день она уставала так, что засыпала без всяких сновидений, и если даже кто-то и подходил к месту их привала под покровом тьмы, измученные путники этого не слышали.

При этом, как ни странно, целительница, которую звали диковинным именем Майрико, вела себя так же, как и мужчины. Спутники-маги не пытались облегчить ей — нежной и хрупкой — тяготы пути, впрочем… несмотря на свою кажущуюся уязвимость, крефф Айлиши не выглядела слабой. Она без боязни уходила вечером в чащу и — о, ужас! — даже без стеснения переодевалась при мужчинах, демонстрируя восхитительное нагое, белое, словно кость тело. Тамир каждый раз заливался такой отчаянной краской, что становилось страшно — не брызнула бы из щек кровь.

День прибытия в Цитадель выдался не по-весеннему теплым. Солнце грело так ласково, словно на смену месяцу таяльнику пришел даже не зеленник, а сразу цветень. Теплые свитки показались жаркими, как овчинные тулупы, и будущие колдуны с облегчением сбросили их, втайне радуясь, что не видят матери, которые обязательно бы принялись бранить. Креффам же было все равно, а Лесана с Айлишей, пользуясь тем, что никто из деревенских кумушек не закудахчет над ухом, сняли с голов платки и даже слегка распустили волосы.