Елена Вавилкина - Размывая грани Страница 8

Город, залитый светом ярких солнечных лучей. Толпа, снующих по своим заботам людей, и она невидимая незримая вместе с ними. Каждый вдыхает ее аромат, а она уносит частичку его или ее сути, воспоминание, чувство, а может и кусочек плоти.

Почему он решил, что она – Тьма?

Нет, она могла быть и Светом.

Как, например, сейчас, она смешалась с воздухом и последними теплыми солнечными лучами осени, и если кто-нибудь знающий пригляделся, то увидел бы, как она сверкает и переливается, наслаждаясь этим погожим днем и охотой. Это любовно-ностальгическое настроение передалось ей от девушки, спешащей к своему другу в парк. Она так восхищалась всем вокруг и одаривала, прохожих своей лучезарной улыбкой, глубокими вдохами втягивала в себя запах осенней листвы, а вместе с ней и ее. Девушка так щедро делилась с окружающими своим теплом, желая чтобы всем вокруг было также светло и радостно на душе, как и ей, что смогла даже осчастливить Тьму, без урона для себя.

Тьма задумалась над своими ощущениями, ей было хорошо, очень хорошо, от этого щедрого добровольного дара чистой души, и как ни странно впервые голод не терзал ее. Она могла контролировать его, сдерживать.

На ум пришла ее первая особенная жертва, та тоже была в какой-то мере добровольной. И в тот вечер Тьма чувствовала небывалый душевный подъем, и голод так же надолго отпустил свои тиски.

Идиотка! Всю эту неделю она искала и охотилась не на тех!

Если она хочет, подобраться к Валентину незамеченной, то ей нужно научиться контролировать свой аппетит. А ей очень хотелось продолжить знакомство и, значит, следовало попытаться продержаться хотя бы день на таких вот щедрых дарах. Неважно злость, ненависть, любовь ей все сгодится, главное чтобы добыча изливала это из себя сама.

Она искала маячки в потоке людей и устремлялась за ними, просто окружая и впитывая чистую энергию, не давая ей добраться до адресатов. Это было ново, это было вкусно и питательно, и, пожалуй, впервые она действительно почувствовала себя Светом. Ведь от той дозы негатива, которую она сожрала сегодня, можно было бы свалить не одну группу чародеев. Она была сыта и довольна собой, и лишь один большой ковш дегтя в бочке с медом все портил – это никак не приближало ее к цели, и наоборот отдаляло. Тьма чувствовала, как трудно ей сгруппироваться сегодня.

Внезапно в поток ее мыслей вклинился зов, его зов. Валентин думал о ней. Его глаза как будто нарезали душу на мелкие кусочки, отделяя, сортируя. Сегодня это была не ласка, сегодня это была боль резкая и сильная, ему надоело ходить кругами, и он бросился в омут с головой. От этого проникновения ему было также плохо, как и ей. Она чувствовала это.

Да что же, этот придурок творит! Разве так можно! – Успела подумать она в промежутках между приступами.

Она этого не вынесет, ей нужно остановить, вразумить его. Она неслась быстрее ветра, оставляя за собой разреженные белые полосы в вечернем розово-голубом небе, видя перед собой только его льдистые решительные глаза, и губы, сначала невнятно, а потом более уверенно произносящие Эфира.

У нее было такое ощущение, словно перед ней выросла стена, которая не поддавалась ее разъедающему воздействию. И каждая ее бесцветная частичка на огромной скорости влетела в нее, настолько плотно прилегая к первым, что Тьма почувствовала себя куском глины, который медленно сползал вниз на землю, размазанным по этой непонятной преграде.

Впервые эй стал понятен смысл, что значит вышибить дух, или в ее случае утоптать.

Он дал ей имя?!

Тьма пробовала и смаковала его воздушность и резкость на слух, и оно нравилось ей. Как ни странно боли больше не было, но и его глаз тоже. Чародей снова закрылся от нее. Но она уже была рядом совсем рядом с ним. И не собиралась поворачивать назад.

Валентин, несмотря на предупреждение Закиры, все же решился открыть замурованную дверь в своем сознании. Пусть сейчас был и не самый удачный момент для этого, но что-то внутри подгоняло его, настойчиво требовало сорвать цепи и выпустить на волю свою ярость, безудержность и бесшабашность. Попытаться примириться с ними и обуздать их вновь, но прежде ощутить полную свободу, как в те далекие времена, когда он был еще ребенком. Он мало, что помнил из детских лет, но внутри сохранился отпечаток испытанных когда-то чувств или их тень.

Однако это оказалось сложнее сделать, чем он предполагал. Ему никак не удавалось воссоединиться в единое целое с отринутой частью себя, слишком привык он к контролю за последние четыреста лет, а, может, и не в нем было дело.

Каждую свободную минуту Вал, посвящал поиску маленького мальчика в глубинах сознания. Блуждая по тусклым коридорам сознания, он забывал обо всем. На сон и еду просто не оставалось времени. Он намеренно доводил себя до крайней степени истощения, пытаясь отрешиться от всего насущного, земного, и сосредоточиться на внутреннем мире. Пробираясь сквозь лабиринты загнанных вглубь и отринутых воспоминаний о его слишком длинной жизни, он не прекращал думать о Тьме. Его маячками в длительном пути познания были чувства и ощущения.

От мыслей о ней ласкающее тепло разливалось по телу, и он как мотылек стремился на жар, чем сильнее жгло сознание, тем ближе он был к цели. Но насущная действительность всякий раз врывалась в его поиск, прекращая скитания, и каждый раз ему приходилось проходить весь лабиринт заново, однако с каждым днем это отнимало все меньше времени, и дорога все глубже уводила его, пока, наконец, сегодня он не столкнулся с объятой пламенем дверью, которая пугала и притягивала, как магнитом.

Вал потянулся к ней рукой, и миллионы жалящих искр впились в нее, заставляя сознание стонать от боли. Пальцы отказывались сжиматься на тяжелом раскаленном добела засове. Но он не сдавался, обращая, разъедающую боль в силу, заставляя сокращаться мышцы и резко открыть задвижку. Он сгорал заживо, но упорно тянул на себя разрушающую его дверь, отыскав в себе тот холод, лед который составлял его суть все последние годы, он резко рванул ее на себя. И та, жалобно скрипнув, поддалась, и как по волшебству пламя потухло.

Он устало сполз у двери, ноги не держали его, а руки так и продолжали держаться за злосчастную ручку двери. Откуда-то издалека доносилось: - Вал! Вал, придурок чертов, очнись! – и смутные ощущения крепко встряхивающих его тело рук.

«Это Закира пытается помешать мне», - пришла в голову отрезвляющая мысль, и, почувствовав как звуки действительности, отдаленным гулом нарастают в его ушах, он со злостью отгородился от них. – «Ну, уж нет, только не сейчас, когда я так близко к своей цели».

С трудом подтянувшись на негнущихся руках, Валентин встал, тяжело облокотившись на дверь, и заглянул в проем, влекущий своей неизвестностью. Нетвердый шаг, и вот дверь с грохотом захлопывается за ним, отрезая путь назад, а перед ногами пугающая воронка из кадров его жизни, только в обратном порядке, и где-то в самом начале ее был исток всего. Он не знал, хватит ли у него сил опуститься на самое дно и не потерять себя, но выбора уже не было, воронка разрасталась и засасывала его вглубь, как сводящая своей мельтешащей пестротой бездна. Все цвета и краски слились в одну черную точку, так что чародею, показалось, что еще немного и он ослепнет, но вот время замедлило бег, и он как зритель в кинозале увидел последний кадр, после которого его жизнь изменилась, изменилась навсегда, а прошлое осталось в небытии, как будто и не было его вовсе.