Мэг Кэбот - Мир теней Страница 8

Для меня нет ничего хуже старых зданий: чем старее дом, тем больше вероятность, что там кто-то умер и что он или она все еще обитают там в ожидании торжества справедливости или надеясь передать кому-нибудь какое-нибудь прощальное послание. Поэтому иногда при поиске новой квартиры мы, с точки зрения стороннего наблюдателя, вели себя достаточно странно. Мы могли прийти в отличную, на первый взгляд, квартиру, и я, по причинам, о которых уже рассказала, и которые, разумеется, не могла никому объяснить, говорила примерно следующее: «Не-а. Не пойдет». Просто удивительно, что мама ни разу не попыталась избавиться от меня, отослав в какой-нибудь интернат.

- Правда, мам, - сказала я. – Здесь здорово. Мне нравится.

Услышав это, Энди принялся суетливо бегать по комнате, показывая мне систему освещения, которую можно включать и выключать хлопком ладош (о Господи!), и всякие другие прибамбасы, которые он установил. Я ходила за ним, ахала от восхищения и старалась при этом не смотреть в сторону призрака. Энди так старался, чтобы я была здесь счастлива, и это действительно было очень мило. Из-за того, что он так сильно этого хотел, я была вынуждена бытьсчастливой. По крайней мере, счастливой настолько, насколько может быть счастливым такой человек, как я.

В конце концов Энди исчерпал запас наворотов, которые хотел мне показать, и убежал делать барбекю. В честь моего прибытия на обед планировалось жаркое «море и суша»[12]. Соня с Балбесом сбежали на пляж, чтобы «поймать волну», прежде чем мы сядем обедать, а Док, загадочно бормоча что-то насчет «эксперимента», над которым он сейчас работает, исчез в другой части дома, и я осталась наедине с мамой… ну, почти наедине.

- Сьюз, ты уверена, что все в порядке? – переспросила она. – Знаю, в твоей жизни все переменилось, ты многим пожертвовала…

Я сняла кожаную куртку. Не помню, говорила ли я, но для января было жарковато. Градусов двадцать, не меньше. Я чуть не поджарилась в машине.

- Все замечательно, мамуль, - заверила я ее. – Правда.

- Я имею в виду, просить тебя оставить бабушку, и Джину, и Нью-Йорк… Это слишком с моей стороны, я это знаю. И понимаю, что тебе было… ну, непросто. Особенно с тех пор, как умер папа.

Маме нравится думать, что причина, по которой я не похожа на обычную девчонку, то есть на нее в моем возрасте, – а она была членом группы поддержки, королевой выпускного бала и предметом воздыхания толпы мальчишек, – в том, что я очень рано потеряла отца. Она возлагает на его смерть вину за все: начиная с того, что у меня нет друзей, – за исключением Джины, – и заканчивая тем, что я иногда чрезвычайно странно себя веду.

И, наверное, некоторые мои поступки в прошлом действительно выглядели немного странновато для тех, кто не знал, почему я это делаю, или не мог видеть, для кого я это делаю. Меня не раз заставали там, где мне нельзя было находиться. Несколько раз домой меня доставляла полиция, выдвигая обвинения в незаконном проникновении на чужую территорию, вандализме или взломе с проникновением.

Несмотря на то, что дело ни разу не дошло до суда, я провела долгие часы в кабинете маминого психотерапевта, где мне объясняли, что моя привычка разговаривать с самой собой совершенно нормальна, а вот склонность разговаривать с людьми, которых, кроме меня, никто не видит, – все-таки нет.

То же самое касалось моей антипатии к зданиям, построенным более пяти лет назад.

А также количества времени, проведенного на кладбищах, в церквях, храмах, мечетях, квартирах и домах (как правило, запертых) других людей и на территории школы во внеурочное время.

Должно быть, сыновья Энди что-то случайно услышали по этому поводу, отсюда и возникли все эти расспросы про банду. Но как я уже говорила, меня все же ни разу не сажали за решетку.

А двухнедельное исключение из школы, имевшее место в восьмом классе, даже не попало в мое личное дело.

Так что, возможно, все эти посиделки на моей кровати и разговоры о том, чтобы «начать все с начала» и тому подобном, уже стали для мамы чем-то обыденным. Как-то странно было слушать ее рассуждения, в то время как в нескольких шагах от нас сидел наблюдающий за нами призрак. Ну и ладно, неважно. Мамочка, похоже, нуждалась в этой беседе о том, как хорошо теперь все у меня сложится здесь, на Западном побережье.

И если это все, чего ей хочется, то я из кожи вон вылезу, чтобы этого добиться. Я еще раньше решила для себя, что не буду совершать никаких действий, могущих повлечь за собой арест, – в любом случае, начало было положено.

- Ну что, - сказала мама, когда разговор на тему «у тебя не появятся друзья, пока ты сама не станешь вести себя более дружелюбно» был исчерпан. – Если тебе не нужна помощь в распаковке вещей, я, наверное, пойду гляну, как там дела у Энди с обедом.

Мало того, что Энди мог построить буквально все на свете, он к тому же был замечательным поваром, в отличие – увы! – от моей мамочки.

- Да, мам, - согласилась я, - иди погляди. Я только немножко осмотрюсь здесь и через минуту спущусь вниз.

Мама кивнула и встала… но зря я подумала, что легко отделалась. Подойдя к двери, она обернулась ко мне, глянула глазами, полными слез, и выпалила:

- Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, Сьюзи. Это все, чего я хочу. Как думаешь, ты сможешь быть счастлива здесь?

Я крепко обняла мамулю. Мы с ней почти одного роста, когда я в ботинках.

- Конечно, мам. Конечно, я буду здесь счастлива. Я уже чувствую себя здесь как дома.

- Правда? – Она шмыгнула носом. – Честное слово?

- Честное слово.

И я даже не солгала. Ведь дома, в Бруклине, в моей спальне тоже постоянно ошивались привидения.

Мама ушла, и я тихо закрыла за ней дверь. Подождав, пока на лестнице не стихли ее шаги, я повернулась к окну.

- Ну ладно, - обратилась я к созданию, сидящему на подоконнике. – Кто ты такой, черт тебя побери?

Глава 3

Было бы огромным преувеличением сказать, что парень удивился, услышав подобное обращение к себе. Он не просто удивился. В действительности, он оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что я говорю именно с ним.

Ясное дело, единственное, что он мог увидеть позади себя, – это окно, а в нем – потрясающий вид на залив Кармел. Поэтому призрак развернулся, чтобы посмотреть на меня, и, должно быть, заметил, что мой взгляд устремлен прямо на его лицо, поскольку тоном, который заставил бы неравнодушную к латиноамериканским парням Джину потерять голову, вдруг выдохнул:

- Nombre de Dios[13].

- Взывать к твоему Богу бесполезно, - сообщила я парню, подкатив поближе к своему новому туалетному столику стул, украшенный розовыми кисточками, и оседлав его. – Если ты еще не заметил, ты Ему вообще не интересен. В противном случае Он не оставил бы тебя гнить здесь… – Я окинула взглядом его одежду, очень похожую на ту, что носили в «Диком, Диком Западе»[14]. – Сколько? Лет сто пятьдесят? Ты действительно дал дуба так давно?