Ее темный секрет (СИ) - Риган Хэйс Страница 8

— Тебе никогда не понять, каково это, когда соплеменники видят в тебе лишь подобранную на дороге шавку, без рода, без статуса. Когда все, что бы ты ни делал, воспринимается с неприязнью и недоверием, потому что я не их крови. Я чужак для них и всегда им был. А такой, как я, в их глазах недостоин дочери старейшины. Они скорее предпочтут пронзить меня копьем, чем отдать мне первую деву поселения, за чьей лучезарной улыбкой готовы выстраиваться в очередь женихи.

— Арден, да перестань ты, — буркнула Ниррен, явно недовольная, что он вновь запел старую песню.

— Да нет же, послушай! — Арден не выпускал ее из объятий и продолжал: — Если я и мог заслужить их одобрение, то только достигнув чего-то.

— Ты ученик знахаря и делаешь успехи — чего еще им, по-твоему, нужно?

— Этого мало. — Арден отстранился и заглянул ей в глаза. — Я должен был… должен был обрести великую силу и поразить их ей.

Слова его вызвали у девушки нервную улыбку. Она не понимала смысла, заложенного в его слова, не сознавала, как он серьезен в эту минуту.

— И мне кажется, что сегодня я ее обрел.

В темных омутах радужек вспыхнул живой интерес. Ниррен коснулась кончиком носа его собственного и спросила:

— И что же это за сила?

— О, Ниррен, — он благоговейно вздохнул. — Ты даже не можешь вообразить.

Не желая пустословить, Арден вынул из-за пояса нож с кожаной рукояткой, который захватил с собой. Он мечтал показать ей свои способности еще когда бежал к хижине Гладуэйт, но поймет ли она его? Если Ниррен будет вторить старику Альвейну, он этого не вынесет.

Взгляд Ниррен упал на сверкнувшее лезвие ножа, и улыбка сошла с ее лица. На нем поселилась тревога.

— Зачем тебе нож?

— Ударь меня им, — он повернул его костяной рукоятью и протянул девушке.

— Арден, ты точно не помутился умом, пока помогал Альвейну? — она нахмурила лоб. — Не буду я тебя резать.

— Не резать, нет, царапины даже ты залечишь, особенно не напрягаясь. Всади его в меня.

Твердой уверенности, что он сумеет излечить себя, у Ардена не было, зато было огромное стремление раздвинуть границы своей силы. Чутье подсказывало ему, что все возможно, если он того пожелает. Но Ниррен не захотела ранить любимого.

— Ты что, с ума сошел?! Ни за что, никогда! Ты ведь тотчас же умрешь. Прекрати эти свои… Боги, нет!

Не дождавшись ее согласия, Арден повернул нож лезвием к себе и одним резким движением всадил в живот. Он издал глухой стон, дернув рукоять обратно, и рухнул на колени. Ниррен кинулась к нему и что-то прокричала, но он ничего не слышал. Все внимание его было приковано лишь к открытой ране, даже боль вдруг отступила, оттененная его верой. И тьма явилась мгновенно, по первому его требованию. Она, точно костяная игла, незримой нитью сшивала разорванную плоть, и вскоре кровь перестала сочиться. Когда он почувствовал, что исцелен, то, невзирая на вопли Ниррен, выпростал рубаху из штанов и задрал ее, дабы показать, что цел и невредим.

— Что… Что ты сделал?.. — бормотала Ниррен, завороженно глядя на девственно-чистую кожу на торсе. Она дотронулась пальцами до его живота и провела по месту, где всего миг назад зияла кровоточащая рана. — Как ты это сделал? Альвейн так не умеет, а ему очень много лет! Он не мог тебя этому научить.

Арден поймал ее растерянный взгляд и самодовольно улыбнулся.

— Ты права: Альвейн — ничтожество по сравнению с этой мощью. Он бы никогда не осмелился вкусить темной силы и завладеть ею. А я осмелился. Ради тебя и нашего будущего.

Девушка словно пропустила его слова мимо ушей, ухватив лишь то, что ее заинтересовало:

— Темной силы? — она сдвинула брови. — Арден, что ты сделал, чтобы получить ее? И от кого?..

Испугавшись, что Ниррен, как и его наставник, примется поучать, чего можно, а чего нельзя, Арден приложил палец к ее губам, пресекая любые домыслы и расспросы.

— Я никого не убивал, если ты об этом. Я получил ее вполне… законно. Могущественный некто откликнулся на мои мольбы и подарил мне способ сделать наши жизни лучше, разве не стоит этому порадоваться? Давай же радоваться, любовь моя: скоро все изменится!

Он схватил Ниррен и закружил по полянке. Все вокруг заливал ее искристый смех, а он наполнялся счастьем, подпитываясь им. Даже луна, казалось, засветила ярче обычного, освещая их смеющиеся лица. Еще никогда он не испытывал такой уверенности. Она переполняла его до краев и грозила выплеснуться наружу. Арден совершенно точно знал, что скоро Колесо повернется и изменит их жизни навсегда.

Каждая свободная минута отныне приносилась в жертву постижению новых знаний. Арден нуждался в них, как в воздухе, он жадно впитывал все, что нашептывала ему древняя тьма. Ему одному, единственному достойному среди прочего неученого люда, погрязшего в предрассудках. Он действительно чувствовал себя избранным и почти что мнил Богом.

По ночам, когда старик сид спал, и днем, когда тот покидал хижину, Арден извлекал тьму из тела и преобразовывал ее, начинял ею настойки из трав и придумывал десятки новых эссенций: от головных болей, от гноящихся ран, от ночных кошмаров. Каждую из них он хранил в склянках из слюды, чтобы не выпарилась на свету и при жарком зное; каждую испробовал на себе, не боясь ни последствий, ни побочных эффектов. Да и чего было бояться, если все заживало на нем, как на собаке? Даже боль в скором времени притупилась, бессильная перед новой темной энергией, что росла в его теле ежечасно.

Исследовав тьму внутри себя, он готовился преобразить внешний мир. Он горел идеями, что брали его напалмом, и ощущал, как стремительно растут навыки.

Разумеется, скрыть свои опыты от наставника не было возможности. Альвейн, конечно же, все видел и старался не вмешиваться, но и интереса к его методам не проявлял. Арден старался спрятать от мастера хотя бы следы увечий, заживающих дольше прочих, однако и их вскоре старик обнаружил, после чего пришел в исступление.

— Совсем себя заморишь, несносный дурень! Гордыня твоя тебя погубит, попомни мое слово.

И чем больше наседал на него сид, тем яснее становилось Ардену, как остро он нуждается в своем собственном угле, подальше от скривившейся физиономии наставника. Все больше эта мысль овладевала юношей, и очень скоро он принял решение покинуть знахаря.

Только вот идти ему было некуда. Променять знахарское ремесло на иное другое не имело смысла, даже ради нового угла в чужой хижине. Да и кто его пустит на порог? Ардену нужен был свой дом. Но как отстроишь дом, если нет ни средств, ни лояльной рабочей силы?

Хоть ученик Альвейна и прослыл достойным преемником, соплеменники все еще настороженно и неоднозначно относились к его фигуре. Чтобы убедить на него работать, Ардену необходимо было скопить серебра или золота, а в довесок, что куда важней, — заработать репутацию. Он мог быть сколь угодно богат по меркам общины, но, если люди во дворе ему не улыбаются, а зубоскалят, ничем ему золото не поможет. В их общине уважение за золото купить было невозможно.

Арден не только достиг уровня сида, но и поднаторел в хитрости. Чтобы убить двух зайцев одним выстрелом, он принялся «перехватывать» больных у Альвейна. Ардена больше не волновали простые случаи, вроде глубокого пореза или сломанной ноги. Ему нужно было большее, с чем мог справиться только настоящий мастер своего дела. Потому-то, когда кто-то из односельчан оказывался на пороге жизни и смерти, Арден был тут как тут: мчался, опережая время и своего наставника, чтобы тот не успел вставить ему палки в колеса и взяться за больного первым. Отдельным видом удовольствия было наблюдать изумление с примесью раздражения на лице Альвейна, когда он приходил вторым и оставался с носом.

Жить в общине — нелегко, поэтому больных всегда было в достатке, и сколь плохо это для соплеменников, столь почетно и прибыльно для их врачевателя. Арден рос в глазах людей, удивлял их неведомым прежде талантом и копил серебро да золото в укромном месте, чтобы Альвейн более не покусился на вознаграждение, которое он полноправно заслужил. И когда люди потеплели к нему, заговорили меж собой о его мастерстве, а карманы набились доверху за свершенные труды, Арден нанял людей, чтобы отстроить простенькую хижину. Двое крепких соплеменников охотно согласились, памятуя, какие сложные он принял роды у жены первого, и как прирастил отхваченный топором палец другого.