Очаровать дракона - Аманда Мило Страница 8

И я имею в виду то, что выходит за рамки того, как она, вероятно, выглядит на вкус.

Даже если бы материя могла быть обращена вспять — а это невозможно — я не верю, что смогу когда-нибудь проглотить морскую деву после этого.

(Хотя я определенно могу съесть тритонов. Если не считать их удивительно сильных ударов молотком, я даже не страдал от несварения желудка).

Часть меня знает, что я должен забрать Аделлу обратно в ее бухту, но только что спаренный дракон не делится своей парой. Это небезопасно, даже если единственные угрозы — это братья и сестры этой русалки. Особенно если эти другие самки попытаются отвратить от меня мою пару.

И почему бы сестрам не попытаться спасти ее из лап дракона?

Конечно, они только взглянут на нее и попытаются заставить ее уплыть. К сожалению, в этом сценарии русалки могут задерживать дыхание в глубине гораздо дольше, чем дракон.

Я не смогу вернуть Аделлу обратно, если она сбежит от меня.

Я не могу потерять свою пару теперь, когда она у меня есть. Не имеет значения, что я недолго наслаждался ею; она моя пара. Потерять ее — значит погубить себя.

Но больше всего я боюсь, что заберут ее обратно в семью — удовлетворяя свою потребность угодить ей — только для того, чтобы почувствовать, как вспыхивают мои защитные инстинкты, и в безумной ярости я могу уничтожить ее сестер, которые пытаются принять меры, чтобы спасти ее от меня.

Если я уничтожу ее близких, Аделла возненавидит меня.

Я хочу всем своим существом, чтобы она была счастлива, но мне нужно, чтобы она осталась со мной. Мы даже свернулись калачиком, чтобы заснуть, и я образовал живую стену вокруг Аделлы, когда она пыталась удержаться в засыпанной солью яме, которую я сумел неуверенно помочь ей выкопать.

Аделла заметила, что у меня дрожат обе пары лап. Я видел это в ее встревоженном взгляде. Но она не настаивала, чтобы остановился, и я бы не стал этого делать, даже если бы она попросила. Ей нужна вода, а со мной что-то не так, но я не знаю, что. Я рад, что не попытался унести ее отсюда, потому что теперь я знаю, что мне это не удалось бы. Но это не безопасно.

Прежде чем Аделла засыпает рядом со мной, она делает это тихо, но мои уши улавливают заминки в ее дыхании.

Она тихо плачет.

Мое сердце сжимается, огромная мышца сжимается достаточно болезненно, чтобы я потер чешую на груди, чтобы облегчить это ощущение.

В нашу первую ночь супружества моя самка не получает удовольствия и удовлетворения, как подобает новоиспеченной супруге. Это просто немыслимо.

Как ее супруг, особенно во время брачной лихорадки, я должен был бы посвятить все свое внимание утолению нашей похоти и удовлетворению наших потребностей в движении. Я не обеспечиваю ее должным образом, и мне приходится винить только себя. Когда я лежу, свернувшись вокруг нее, прижимая свой хвост все ближе и ближе, пока он не коснется ее, и стараясь не чувствовать укола печали, когда она пытается не вздрогнуть от прикосновения моего хвоста, я клянусь всем, что есть во мне дракона, что с первыми лучами солнца я должен прийти в себя достаточно, чтобы доставить ее в новый залив, бухту или куда угодно, где достаточно проклятой морской воды.

Без всякого предупреждения я превращаюсь в мужчину.

Это так неожиданно и так тихо, что я в шоке смотрю на себя, а Аделла ничего не понимает, пока не смотрит на меня краем глаза — и вглядывается.

— Калос? — задыхается она, и это вопрос, как будто она пытается примириться с тем, как мужчине удалось подкрасться к взрослому дракону и бесшумно подкрасться к его паре.

— Ага, — подтверждаю я, отводя взгляд от покрытых чешуей человеческих рук с почти тупыми человеческими когтями. Я бросил изумленный взгляд вокруг нас — потому что все только что стало гигантским.

Либо так, либо я просто сжался до чего-то беззащитно маленького.

Мне претит сама эта мысль. Я — дракон — и мне никогда не следует знать, каково это — быть маленьким.

Кроме того, я никогда не узнаю, каково это, когда какая-то часть меня становится уязвимой. И все же, между моими очень человеческими ногами, у меня нет покрытого чешуей покрытия, чтобы защитить довольно уязвимое место, не говоря уже о том, чтобы скрыть мое растущее желание к женщине, к которой я был прижат.

Аделла видит доказательство моего лихорадочного голода и отводит взгляд, широко раскрыв глаза.

Мои глаза, однако, скоро прикованы к примерному месту на русалке, где человеческий мужчина мог бы соединиться с ней. У Аделлы самая маленькая передняя щель. Я не исследовал хвост тритона, кроме того, чтобы повесить его на расщепленный конец, прежде чем уронить его в глотку, но мне сказали, что у них есть небольшой копулятивный орган, называемый гоноподий, который складывается в их плавники, которые растут у них впереди.

Эта давным-давно накопленная информация говорит мне, что Аделла вряд ли будет рада моим достижениям, когда мой собственный орган, даже размером с человека, вероятно, в десять раз толще и больше, чем у мужчины ее вида, и, судя по тому, что я вижу, слишком велик, чтобы поместиться в ее крошечную щель.

А брачная лихорадка длится целый жгучий, огненный месяц.

Я рычу в свои человеческие руки, заставляя Аделлу подпрыгнуть.

— Извини, — бормочу, устало потирая лицо.

Я думаю о том, чтобы проверить свои новые конечности, вероятно, по этой причине я чувствовал себя так не согласованно полдня; кажется, они двигаются более независимо, чем конечности моего дракона, но я решаю вообще не двигаться с этого места. Если я встану, то боюсь упасть на Аделлу, в обоих смыслах этого слова. Не хочу возбуждать себя, прикасаясь к ней дальше, и не уверен, что смогу овладеть человеческими движениями без некоторого смущающего размахивания руками. Я также не хочу пугать ее авансами, которые она не захочет или не сможет удовлетворить.

Так что я остаюсь на месте, сидя наполовину позади своей пары, жадно глядя на нее, пока она пытается удержать свою чешую от высыхания в этом ужасном месте, которое не отвечает ее потребностям.

Напоминание о том, что я плохо обеспечил свою женщину, несколько охладило мой