Лорен Де Стефано - Увядание Страница 9

Звук ее голоса тонет в водовороте описаний, изменчивом пламени свечей, деталях организации предстоящего ужина и даже указаниях на то, как тихо мне следует разговаривать.

Перестаю различать слова. В сознании пульсирует лишь одно: свадьба сегодня вечером. Сегодня! И нет ни малейшей возможности сбежать до ее начала. Мне не удалось открыть окно, да чего уж там, я даже не знаю, как это проклятое место выглядит снаружи. Меня мутит, я задыхаюсь. Жаль, что я не могу открыть окно. И не для того чтобы выпрыгнуть – мне просто нужен глоток свежего воздуха! Только я собираюсь сделать глубокий вдох, как Дейдре быстро кладет мне в рот красный леденец.

– Это сделает твое дыхание приятным, – объясняет она.

Конфетка сразу растворяется, и рот наполняется слегка приторным вкусом клубники. Сперва он чересчур сильный, но потом слабеет и приобретает более натуральный оттенок. Я немного успокаиваюсь.

– Ну вот, – говорит довольная собой Дейдре.

Она легонько подталкивает меня к зеркалу. Я бросаю первый взгляд на свое отражение и не верю своим глазам.

На моих веках розовые тени, но их цвет не имеет ничего общего с поросячьим безумием моей ванной. Он скорее напоминает персиковый оттенок предзакатного неба. В его перламутровом блеске, словно в сиянии звездочек, мелькают белые и светло-фиолетовые искорки. На губах – помада в тон, кожа нежно мерцает.

Я впервые выгляжу взрослой. В зеркале будто отражается мама в выходном платье. Иногда вечером она наряжалась и, отправив нас с братом в кровать, спускалась в гостиную, где в упоении танцевала с отцом. Потом, думая, что я крепко сплю, она заходила ко мне в спальню, чтобы поцеловать. Мама была разгорячена, от нее веяло духами и всепоглощающей любовью к папе.

– Маленькие ручки, маленькие ножки, – шептала она мне на ушко. – Только сладких снов моей любимой крошке.

Когда она уходила, я всегда чувствовала себя немного околдованной.

Что бы сказала мама этой девушке, почти женщине, любующейся своим отражением в зеркале?

Я вот, например, не могу проронить ни слова. У Дейдре поразительное чувство цвета: мой голубой глаз сияет ярче, чем прежде, а взгляд карего приобрел ту пронзительность, которая напомнила мне о Роуз. Меня мастерски подготовили к предстоящей роли печальной невесты Коменданта Линдена.

Мне кажется, все понятно без слов, но я замечаю в зеркале, что Дейдре нервно потирает руки, переживая, понравилась ли мне ее работа.

– Все прекрасно, – только и могу сказать я.

– Мой отец был художником, – говорит она не без гордости. – Он постарался меня всему научить, но я не уверена, что у меня получится так же хорошо, как у него. Папа говорил, что рисовать можно на чем угодно. Выходит, сейчас ты мой холст.

Больше она о своих родителях ничего не рассказывает, а я и не спрашиваю.

Она еще немного колдует над моей прической: волосы, завитые в тугие локоны, убраны под простую белую ленту. Когда часы на запястье Дейдре начинают пищать, она помогает мне надеть туфли на невообразимо высоких каблуках и, подхватив шлейф моего платья, следует за мной из комнаты. Спустившись на лифте, мы проходим через лабиринт коридоров и, когда я уже почти отчаиваюсь добраться до конца нашего путешествия, останавливаемся перед большой деревянной дверью. Шагнув вперед, Дейдре приоткрывает створку, заглядывает внутрь и заговаривает с кем-то.

Дейдре делает шаг назад, и из-за двери показывается голова мальчугана. Ростом он примерно с мою помощницу. Окинув меня с головы до пяток оценивающим взглядом, он заявляет:

– Мне нравится.

– Спасибо, Эдер. А мне твоя, – по-деловому отвечает Дейдре. – Можем начинать?

– Все уже готово. Глянь, как там Эль.

Дейдре вслед за мальчуганом скрывается за дверью. Слышится шум голосов. Створка распахивается, на этот раз я попадаю под изучающий взгляд пары зеленых, широко раскрытых глаз. Их обладательница, еще одна маленькая девочка, восторженно хлопает в ладоши и, пронзительно выкрикнув «Какая прелесть!», снова исчезает.

В следующий раз из-за двери появляется Дейдре и, взяв меня за руку, заводит в комнатку, выполняющую, насколько я понимаю, роль швейной мастерской. Маленькое помещение без окон завалено рулонами ткани и заставлено швейными машинками. Повсюду разбросаны ленты: они свисают с полок или в беспорядке лежат на столах.

– Остальные невесты готовы, – сообщает Дейдре, оглядывается и, убедившись, что никого рядом нет, шепотом продолжает: – Но я думаю, ты самая красивая.

Мои подруги по несчастью стоят в углах комнаты, друг напротив друга. Нанося последние штрихи, вокруг суетятся их помощники в белых нарядах. Мальчуган по имени Эдер поправляет белоснежный бархатный корсет на темноволосой невесте с изящной, как у статуэтки, фигурой. Девушка понуро смотрит в сторону и никак не реагирует на болезненные уколы булавок.

Девочка, которую, если я не ошибаюсь, зовут Эль, закрепляет жемчужными заколками прядки волос второй девушки, худенькой, как тростинка. Рыжие волосы невесты уложены в высокую пышную прическу. На ней белое платье, которое неуловимо переливается всеми цветами радуги при каждом ее движении. К спинке платья пришиты прозрачные крылышки. Кажется, что их трепетание оставляет в воздухе мерцающий след. Я понимаю, что это всего лишь обман зрения, потому что блестящие искорки так и не долетают до пола. Девушке явно тесно в корсете, хотя в области груди он ей немного великоват.

Даже привстав на цыпочки, рыжеволосая невеста вряд ли достанет мне до плеча. Она слишком юна для замужества. А статуэтка – чересчур несчастна. Что до меня, я сделаю все, чтобы его избежать.

Тем не менее все мы здесь.

Платье приятно облегает фигуру, Дейдре довольна. Я стою посреди комнаты, в которой мне до конца моих дней будут шить всю одежду. Но все, о чем я могу думать, это как мне отсюда сбежать. Через вентиляционную шахту? Незапертую дверь?

И еще я думаю о моем брате Роуэне. Мы, словно две половинки одного целого, не можем подолгу друг без друга. Невыносимо представлять его себе совсем одного в подвале ночью. Заглянет ли он в каждый публичный дом в квартале красных фонарей в поисках меня? Или позаимствует с работы на время грузовичок, чтобы объехать все окрестности, высматривая на обочинах мое окоченевшее тело? Что бы он ни делал, где бы меня ни искал, ему не найти этот особняк, окруженный апельсиновыми рощами, конюшнями и садами, в сотнях миль от Нью-Йорка.

А вот я смогу его найти. Я не свожу бессмысленного взгляда с вентиляционного отверстия. Все надеюсь на чудо.

Помощники выводят невест в центр комнаты, и мы наконец можем рассмотреть друг друга поближе. В фургоне было темно, хоть глаз выколи, потом, когда нас оценивали, мы слишком боялись, чтобы вертеть головами по сторонам. Добавим к этому еще и усыпляющий газ – получается, мы впервые видим друг друга.