Эми Плам - Пока я не умерла Страница 9

Звук свистка проводника пронзил морозный воздух. Поезд вздрогнул и тронулся. Наша разномастная компания махнула вслед тонированным окнам, прежде чем молча поплестись обратно в направлении выхода со станции. Все, казалось, погрузились в свои мысли, как зазвонил сотовый Винсента. Он посмотрел на дисплей и ответил:

— Bonjour, Женевьева. — После того, как он выслушал, что говорит ему та по ту сторону телефона, он остановился как вкопанный, а лицо его посерело. — О, нет. Нет.

Услышав его скорбный тон, все замерли и посмотрели на него в ожидании.

— Просто оставайся там. Мы скоро будем.

Он отключил сотовый и сказал:

— Сегодня утром, муж Женевьевы умер. Он лег вчера вечером спать, а утром не проснулся.

Вся группа, как один, вдохнула, и ошеломленно застыла.

— О, моя бедняжка Женевьева, — сказал, наконец, Гаспар, нарушая тишину.

— Она уведомила… — начал было Жан-Батист.

— Доктор уже констатировал, что Филипп мертв, и его тело увезли патологоанатому. Она бы позвонила раньше, но боялась, что Шарлотта узнает и та бы не уехала.

Жан-Батист кивнул.

Несмотря на то, что Женевьева жила на другом конце города и не так часто захаживала в Ла Мейсон, они с Шарлоттой дружили на протяжении десятилетий. Шарлотта как-то мне обмолвилась, что тяжело постоянно тусоваться с парнями. До того времени, как я переехала во Францию, Женевьева была единственной подругой Шарлотты и последняя частенько сбегала к Женевьеве, когда у них с Чарльзом случались размолвки.

— Она надеялась, что кто-нибудь из нас смог бы приехать, чтобы помочь с похоронами. Кейт, хочешь поехать со мной? — спросил Винсент.

Я кивнула.

— Я поеду, — в один голос сказали Жюль с Амброузом.

— Амброуз, я надеялся на твои услуги в помощи с переездом Виолетты с Артуром в их комнаты, — сказал Гаспар. — Но, конечно… — Он поднял дрожащий палец, как будто он не был уверен в учтивости своей просьбы.

Аброуз заколебался, разрываясь, но затем принял решение.

— Нет, ты прав, Гаспар. Я поеду с тобой обратно домой. Передайте Женевьеве мою любовь и скажите, что я буду позже, — сказал он нам, а затем, перекинув мотоциклетный шлем на другую руку, хлопнул Винсента по плечу и ушел вслед за Гаспаром и Жан-Батистом.

Мы с Жюлем и Винсентом залезли в одно из такси, припаркованного снаружи у станции и через пятнадцать минут были уже у дома Женевьевы на крошечной улочке "Мужая" по соседству с "Бельвиль".

Пока мы выбирались из машины, я в изумлении оглядывалась по сторонам. Несмотря на то, что мы всё еще были в пределах города, вдоль улиц стояли двухэтажные кирпичные домики, укомплектованные крошечными двориками — вместо привычных и типичных многоэтажных многоквартирных парижских домов. Мы прошли через белую оградку и тенистый дворик к крыльцу, где нас ждала Женевьева, облокотившись о дверной косяк, как будто она не могла стоять без поддержки.

Как только Жюль с Винсентом приблизились к ней, она упала к ним на руки.

— Он умер во сне. Я читала, когда он ушел, а я даже не заметила, — призналась она удивленно.

Ее голубые глаза блестели от слез и усталости.

— Все будет в порядке, — успокоил её Винсент, передавая Женевьеву на руки Жюля.

Мы последовали за ними в холл и в светлую, просторную гостиную.

Жюль усадил её на белый диван, будто та фарфоровая куколка и уселся рядом с ней. Она прижалась к нему, вытирая раскрасневшиеся глаза салфеткой, в то время как мы с Винсентом сели на пол у их ног.

— Что нужно сделать? — мягко спросил Винсент.

— С юридической точки зрения? Ничего. Мы с Филиппом приготовились к этому заранее. Дом и деньги мои — мы перевели все бумаги на моё имя, некоторое время назад, — сказала она Винсенту, кивая головой, со слезами на глазах.

— Юридическая степень не поможет, когда у вас есть регистрация имущества и банковский счет на имя покойницы, — он мрачно улыбнулся.

— Филипп принял решение о своих собственных похоронах. Никакой церковной службы, никакого объявления, только небольшая церемония среди наших на Père Lachaise.

Единственное самое известное кладбище в Париже, подумала я с трепетом, вспоминая наш с мамой тур, включающий посещение могил Виктора Гюго, Оскара Уальда, Гертруды Стайн и Джима Моррисона, среди прочих. У Филиппа, или скорее у Женевьевы, должно быть мощные связи, чтобы заполучить там место и захоронить его там.

— Я бы выпила чая, — сказала Женевьева ни к кому конкретно не обращаясь.

— Я займусь этим! — Я вскочила на ноги, благодарная тому, что появилась возможность хоть чем-то занять себя. — Только покажи мне, где кухня.

Оказавшись на кухне, я зажгла газовую конфорку, ставя кипятить воду и порылась в буфете в поисках чайника, чайных пакетиков, чашек.

Пока я ждала, когда закипит вода, я рассматривала фотографии в рамках, висевших на стенах, подходя то к одной, то к другой.

Первой был старый черно-белый снимок Женевьевы в свадебном платье, на котором её вносил на руках через ворота этого дома мужчина в смокинге. Платье и прическа Женевьевы соответствовали времени Второй Мировой Войны. На фото они оба смеялись, и выглядели, как любая другая обычная счастливая пара в свой свадебный день.

На следующем снимке был всё тот же мужчина, стоявший рядом с гаражом. Одет он был в светлый костюм, заляпанный масляными пятнами. Он склонился над машиной, с поднятым в верх большим пальцем, зажав в одной руке ключ. Его лицо не отличалось от лица на свадебной фотографии — я предположила, что эта наверное 1940 или 50-х годов.

Я перешла к следующему фото, которое, судя по прически Женевьевы, в стиле Джеки О, была сделана в 1960. Она выглядела точно такой же, но вот её муж уже был седым, а лицо его было, как мужчины лет сорока…однако…он мог сойти за человека средних лет и его жену, намного моложе мужа.

Но не на следующих снимках. На цветных фотографиях их разница в возрасте слишком очевидна. Я наклонился, чтобы прочесть надпись в нижней части последнего портрета: "60 лет на тысячелетие. Моя любовь к тебе будет длиться вечно. Филипп". На фото мужчина сидел в кожаном кресле с одним из тех, металлические ходунков, стоявшего рядом с ним. Женевьева сидела на подлокотнике, и, наклонившись, целовала его в щеку, а он улыбаясь смотрел прямо в объектив камеры. Он выглядел древним стариком, а она двадцатилетней девушкой. И они смотрелись такими же влюбленными друг в друга, как на фотографии в день свадьбы.

Я подпрыгнула, когда чайник начал у меня за спиной свистеть. Я забыла где я, когда погрузилась в их историю — историю полную любви и счастья, но которая закончилась трагедией достойной Гомера.