Ольга Горовая - Жажда ночи Страница 9

Он не понимал… Вампир заскулил, ощущая, как ломается каждая косточка в его руке, которой он дотронулся до этой твари. Завыл, когда его отец, перешел к ноге, ломая, круша все, что было еще целым в его теле. Делая со Стефаном то, что сам вампир так любил делать со своими жертвами.

Стеф заорал, когда ощутил, как вспарывается его живот, и все внутренности обжигает болью и воздухом…

— За что? — Едва смог прохрипеть он, раскрошенной глоткой. — Ведь она тварь, — вампир закашлялся, захлебнувшись своей кровью, — мразь, жертва…

Новый удар раскрошил его челюсть, заставляя глотать собственные зубы…

Теодорус нависал над ним, и его лицо — оно ужасало своим чистым, незамутненным ничем, бешенством. Он никогда не смотрел так на Стефана, и вампир скукожился, не имея возможности противостоять этому. Ни капли сожаления или сомнения. Приговор, приводимый в исполнение с максимальным мучением.

Не меняя выражения, ни дрогнув ни единой чертой, его творец беспощадно крошил его тело своей силой, не удостаивая собственное создание ответом.

Это было хуже всего! Теодорус предал его! Из-за чего? Из-за какой-то сволочи, грязной девки!

Разум Стефана взорвался ненавистью, но он ничего не мог уже поделать.

В один момент, все изменилось…

Стефан валялся на холодной промерзшей земле, обдуваемый холодным, пронизывающим, леденящим его вспоротые кишки, ветром. Являясь жалким комком порванных мышц и осколков того, что некогда было костями. Униженный тем, кого почти боготворил. Преданный тем, кто сотворил его…

Он смотрел кровавыми глазами в ночное небо, ощущая, как сменяется время. И знал, что не успеет в достаточной мере восстановиться до рассвета…

***

Это было полным абсурдом. Совершенно противоречило всему его опыту и всякой логике. И все же, он поступил именно так.

Тео сжал кулаки, пытаясь унять свою тьму, возвращая себе контроль над яростью.

Стефана надо было убить. Бесповоротно. Окончательно. Гнев, бушующий внутри требовал, настаивал на том, что Тео должен уничтожить, испепелить того, кто посягнул на его Лилию.

Но разум терзало сомнение. Впервые за тысячу лет он испытывал такое.

Лилия тихо вздохнула за его спиной, и вампир почувствовал колебания воздуха от того, что она пошевелилась, меняя позу.

После того, как он ей дал свою кровь, им не было нужды в прямом контакте, чтобы Лили видела через Теодоруса. И сейчас, мужчина знал, что она наблюдала все, каждое его действие, каждый момент расправы над Стефом, через призму гнева и ярости вампира, дикой, неконтролируемой потребности в муке того, кто угрожал его женщине.

Что она чувствовала теперь? Как она отнесется после этого к Тео?

Тысячелетний древний боялся… Это было невероятно, именно так все и было.

Не то, чтобы ее отторжение, если таковое произойдет, будет иметь значение. Теодорус никогда не отпустит ее. Никогда…, пока это слово отражает хоть сколь вероятное действие, пока он будет существовать. Даже, если ему придется подавить ее, воздействовать на сознание, заставить забыть все, что только что случилось.

Он пойдет и на это…

Вот только, за какие-то жалкие дни, которые не были и секундой в его вечности, ее мнение, отношение Лилианы к нему, стало иметь значение. И вероятность того, что Лили может возненавидеть его или испугаться…, была не тем, что он желал бы сделать действительностью. Нет, определенно, он готов был уничтожить кого угодно, лишь бы не допустить подобного. Пойти на любой компромисс, заключить договор с кем угодно…

Она знала, что он вампир. Лилия выросла в клане Карателей, и не могла не знать того, что творили ему подобные.

Но…, но…, все логичные доводы Тео разбивались о стену абсурдного и иррационального опасения того, что она не захочет подойти к нему после всего, чему стала свидетелем.

Теодорус медленно повернулся и посмотрел на Лилиан, так и стоящую в углу, куда ее загнал Стефан…

Гневный, грубый рык завибрировал в его груди при мысли об этом, заставляя оскаливаться вампира.

Но Теодорус пытался взять себя в руки. Овладеть своим бешенством.

Никогда и никому, даже себе, он не признался бы в том, чем было то ощущение, что жидким льдом сейчас растекалось по его венам при виде страха в ее слепых, обращенных на него глазах…

Кого она боялась? Его — Тео? Или же отголосков пережитого ужаса?

— Лилия… — Ему удалось проговорить ее имя недрогнувшим голосом, не показывая того, что сковывало тело. В конце концов, он умел убеждать, но Теодорус не смог продолжить…

Лилиана стремительно преодолела разделяющее их расстояние, обвивая дрожащими руками его торс. Прижимаясь к мужчине так тесно, словно именно этим определялся факт ее существования, тем, сколь крепко она держалась за него. Как тогда, на скале. Именно так, как он говорил ей…

И тот, кто прожил десятки столетий, едва не задохнулся от осознания того, что эта девушка, ставшая для него мерилом всего, не боялась вампира. Не отрицала того, кем был Теодорус, просто принимала это…

— Лилия. — Он погрузил свое лицо в тяжелые пряди волос, цвета горького шоколада, наслаждаясь тем, как крепко девушка обнимала его. Не скрывая своего благоговения от этого факта. Не стыдясь и не боясь подобного.

И, обхватил ее в ответ, почти впечатывая в свое тело, испытывая дикое желание быть еще ближе к Лили. Слиться с нею. Струиться своей кровью в ее венах. Наполнять свои сосуды этой женщиной.

— Моя Лилия…

Теодорус накрыл своим ртом дрожащие губы, так безоглядно прижимающиеся к его, поражаясь тому, сколь стремительным может быть низвержение в ад, и вознесение к воротам рая.

Лишь неделю назад, он расхохотался бы над тем, кто сказал бы вечному, что весь смысл тысячи лет, всего его существования, в один миг — сведется для Теодоруса к хрупкой девушке, прожившей на этой земле в сотни раз меньше, чем он сам.

Но именно так и было…

Она стала тем, чего Теодорус никогда не стремился иметь. Что считал нелогичным и обременяющим. Лилиана стала смыслом и… тем понятием блаженства, которое он никогда не стремился достичь, зная, что ни единым поступком не был достоин ее безоговорочного чувства к нему.

Но Теодорус никогда не был глупцом. И ни за что во вселенной не откажется от того, что она добровольно отдавала.

Он был эгоистом. Но кто решился бы его обвинить? Теодорус знал, что уничтожит любого, кто попытается разъединить их. Так же безжалостно, как несколько минут назад крушил того, кого сам сотворил.

— Он хотел убить меня? — Лилиана уткнулась лицом в плечо мужчины, и тот ощутил, как медленно расслабляется ее напряженное, скованное страхом, тело в его руках.