Анастасия Романчик - Прощенные Страница 9

Девушки переглянулись. Марина пожала плечами, а Лима, покраснела и решилась.

— Вы сказали, что можете забрать?

— Да.

— А вы можете помочь нам снова стать людьми?

— Нет, это ваша судьба, мне она не подвластна.

— А лишить жажды крови?

— Нет.

— Ну, тогда. Вы знаете… я… мне отвратительны мужчины, чем больше я о них узнаю, тем сильнее они мне противны…

— Ты хочешь, чтобы я забрал страсть, которая тянет тебя к ним?

Марина открыла искореженный рот. Девушка настолько сильно удивленна, что лишалась дара речи. Она не могла поверить, что после того, что с ними произошло, Олимпиада может еще думать, как ей ненавистны мужчины. Насколько же сильна ее неприязнь? Почему терпя физическую боль, она говорит подобное? Чудо что они живы, могут разговаривать, ходить, наконец, не сошли с ума. А она… она… может Лима действительно лишалась рассудка?

— Да, я этого хочу, — решительно ответила Олимпиада.

— Я не могу полностью забрать твою страсть, — усмехнулся старичок. — Ты не будешь чувствовать ничего ни к одному мужчине. Никто не сможет из них разжечь в тебе огня. Но ты станешь уязвима для одного единственного мужчины во всех мирах.

— Это для кого? — нахмурилась Лима.

— Мужчина и женщина — две половины одного существа. Когда они влюбляются, по-настоящему, их души находят друг друга и поэтому они счастливы. У тебя тоже есть своя половина и именно перед ним ты будешь слаба. Я избавлю тебя от любви земной, но не смогу отобрать любовь небесную. Это не в моих силах и не меня нужно просить об этом. Нельзя влюбиться второй раз, лишь земная любовь дает такой обман, потому что половина только одна, что подходит только тебе.

Марина нахмурилась. Ей все больше казалось, что у старика поехала крыша. Разговаривал он странно, непривычно. Нередко пропускал буквы, и тогда становилось трудно понять, что старец хотел сказать. Иногда нескладно, как ребенок с маленьким словарным запасом.

— Значит, вы заберете, то о чем я попросила? — уточнила Лима.

— Уже забрал, и не будет больше обмана, сердце подскажет, когда ты встретишь его.

— Надеюсь что…

— Не говори этого слова, глупая, только не в моем доме!

— Ну, хорошо.

— А теперь проси дар себе.

Лима задумалась.

— Я не знаю, что просить. Я хочу вернуть себе человеческий облик. Но вы отказали нам. Если я что-то попрошу, то оно может повернуться против меня. Это как плохое желание, которое причиняет вред пожелавшему его человеку. Вдруг я не смогу правильно объяснить того, что хочу? И вы меня не так поймете? Нет, я лучше не буду рисковать, пусть останется все так, как есть.

— Я не даю ничего нового. Я лишь пробуждаю то, что дано тебе с самого начала. Я не всемогущ как хранители равновесия.

— Все равно, ничего не надо.

Старичок кивнул и повернулся к Марине, которая так и не закрыла рта.

— А ты чего пожелаешь? Может того, что и она?

— Нет, мне этого не надо, — закашлялась девушка, стукнув кулаком себя по груди. — Я не хочу ничего лишаться, я в этом не вижу смысла. И просить ничего не стану, какой мне толк от дара, если я стану вампиром?

— Отлично.

Он хлопнул в ладоши и девушки потеряли сознание. Безвольно опустились на пол. Старичок заскрежетал в смехе.

— Воля твоя сильна. Мужчин-то ты не любишь, — говорил сам себе, — а когда встретишь его, страсть вернется втройне и сопротивляться, лишь ему не сможешь. Я чувствую его ярость, силен твой мужчина, тебе от него не уйти, не сбежать. А все-таки дар я ваш пробужу. Пусть и проклинать вы меня будете за это. Но иначе не могу. Пройдут годы, ваши способности все равно пробудятся, но я ускорю этот процесс.

Старик встал и оперся о серый посох, практически сливавшийся с серым одеянием старца. Подошел к стенке, постучал по ней. Она отъехала, открывая стеллаж с книгами настолько древними, что неизвестно как они еще не рассыпались.

— Так-так, одна синим огнем дышит, будто кометы пускает, другая кричит, так что стекла лопаются, а стены сносит словно ураганом. Это интересно, — рассуждал старик, рассматривая книги и перелистывая некоторые из них. — Знаю-знаю вот оно. У той, что огнем дышит, синим, пробудиться облик, страшен будет, но сильна в нем будет дева. А второй дар — исцеление, к кому не прикоснется дева, излечится больной от любой проказы.

Положил книгу на место и взял другую.

— А вот у той, у которой крик подобен грому, дар еще прекрасней! Коже дракона завидует каждый. Крепче металла, потому что она. Да и силу его любой забрал бы себе. Пусть же дева кожу такую обретет. Надо же! Даже хвост есть! Ну, а второй дар такой — есть волос длинный, есть короткий, у тебя же дева он длинный и будет еще длиннее. Жаль лишиться он цвета, белее снега он станет. Друга не тронет, а врага, словно копьем пронзит. В любую щель залезет и откроет замок. Чем длиннее он будет, тем сильнее станет, а раз цвета белого будет, то пусть морозит любого, кто зла деве пожелает и кого она невзлюбит.

Старичок снова заскрежетал в смехе, прекращая свою странную и нескладную речь с самим собой.

— Кажется, никого не обделили. Лучшего дара никому не давали, и проклятьем такие дары никогда не будут, в опасных делах спасет жизнь не раз и не два…

На утро девушки пробудились сами, дрожа всем телом. Старика и след простыл, словно его и не было никогда. Маг исчез, и ничего не напоминало о его пребывании в старом полуразрушенном здании. С потолка капала вода. Камин давно потух, внутри помещения сыро и холодно. Свет пробивался сквозь мелкие щели.

— Кожа зажила, посмотри, Лима, — внимательно осмотрела себя.

— Да, ты хочешь есть?

В глазах Марины отразился ужас, когда она заметила клыки подруги.

— Мы все-таки стали ими.

— Неважно, нужно выйти отсюда. Жажда-то слабая. Может, мы все-таки не стали ими до конца и сможем сдерживаться?

На дворе светило солнце. Девушки остановились возле выхода в нерешительности. Страшась ярких солнечных лучей, оставались в тени.

— Снова будет больно? — спросила, закусив губу, Марина.

— Не знаю.

Олимпиада первая вышла на солнце, зажмурившись и… с удивлением посмотрела наверх. Ничего не произошло. Развернулась к подруге, пожала удивленно плечами. Марина присоединилась к ней и вдохнула запах чеснока на шее.

— Странно, не жжет и кажется вполне аппетитным.

— Ты что, будешь кушать чеснок сырым? — расширились покрасневшие глаза Лимы.

— Ну да, есть-то, все равно хочется. А он кажется таким аппетитным.

Оторвав одну головку от переплетения, она почистила зубик и осторожно откусила от него кусочек, прожевала и проглотила.