Лэйни Тейлор - Дни Крови и Звездного Света Страница 9

Прим. переводчика: *Музей естественной истории им. Филда, англ. The Field Museum of Natural History находится в г. Чикаго, Иллинойс, США, на ул. Лэйк-Шор-Драйв у озера Мичиган. Учрежден в 1893 году. Входит в состав комплекса, известного как Музейный кампус Чикаго.

12

Я ЧУВСТВУЮ СЕБЯ СЧАСТЛИВОЙ

От: Кару <голубоволосаякару@девушканосящаясятудасюда.com>

Тема: Пока еще не умерла.

Кому: <оголтелаяфея@трясеткрошечнымкулачком.net>

Пока еще не умерла («Не хочу отправиться в корзину!»)

Где я и чем занимаюсь?

Хороший вопрос.

Чумовая девчонка, говоришь ты?

Ты и представить себе не можешь.

Я жрица песчаного замка в землях праха и звездного света.

Постарайся не переживать.

Я скучаю по тебе так, что словами не передать.

Мои слова любви Мику.

(P.S.:Я чувствую себя счастливой... Я чувствую себя счастливой...)

13

АСИММЕТРИЯ

Свет сквозь ресницы.

Кару лишь притворяется спящей. Пальцы Акивы чертят дорожку по ее векам, мягко скользя по изгибу ее щеки. Она чувствует на себе его взгляд, опаляющий жаром. Находиться под взором Акивы то же самое, что находиться под палящим солнцем.

— Я знаю, что ты проснулась, — шепчет он ей в ухо. — Думала, я не пойму?

Она не открывает глаз, но улыбается.

— Шшш, мне снится сон.

— Это не сон. Это реальность.

— Тебе откуда знать? Тебя же в нем нет, — она чувствует игривость, подкрепленную счастьем. Со справедливостью.

— Я в каждом из них, — говорит он. — Это место, где я живу теперь.

Она не улыбается больше. Некоторое время она не может вспомнить, кто она или в каком времени. Она Кару? Мадригал?

— Открой глаза, — шепчет Акива. Его пальцы возвращаются на ее веки. — Я хочу показать тебе кое-что.

В один миг она все вспоминает и понимает, что он хочет, чтобы она увидела.

— Нет! — она пытается отвернуться, но он держит ее. Акива с усилием пытается открыть ей глаза. Его пальцы нажимают и царапают, но голос не теряет своей мягкости.

— Смотри, — упрашивает он. Нажимая, царапая. — Смотри.

И она смотрит.

Кару задохнулась. Это был один из тех снов, что вторгаются в пространство меж секундами, доказывая, что у сна есть своя физика. Там время сжимается и раздувается, вся жизнь сворачивается в один краткий миг, а города сгорают до тла лишь от взмаха ресниц. Выпрямившись, проснувшись (или ей так казалось), она вздрогнула и уронила коренной зуб тигра, который держала. Ее руки метнулись к глазам. Она все еще чувствовала давление пальцев Акивы на них.

Сон, просто сон. Черт побери. Как до такого дошло? Притаившиеся сны-стервятники кружат и ждут, когда она начнет клевать носом. Она опустила руки, пытаясь успокоить яростно бьющееся сердце. Больше нечего было бояться. Она уже видела самое худшее.

Страх было легко изгнать. Ярость была чем-то иным. Для того, чтобы всплеск идеальной справедливости одолел ее, после всего... Это была наглая ложь. Там не было ничего об Акиве. Это ощущение проскользнуло из прошлой жизни, когда она была Мадригал из Кирина, которая любила ангела и умерла ради него. Но она больше не Мадригал, не химера. Она была Кару. Человеком.

Вроде того.

У нее нет времени на сны.

На столе перед ней, в тусклом свете от пары свечей, лежало ожерелье. В нем вперемешку были собраны человеческие и оленьи зубы, сердоликовые бусы, восьмигранные железные опилки, длинные кости летучей мыши, и то, что делало его асимметричным — длинный коренной зуб тигра. Этот приятель и закатился под стол, когда она уронила ожерелье.

Когда дело касалось потустороннего ожерелья, в асимметрии не было ничего хорошего. Каждая составляющая — зуб, бусина или кость — имела решающее значение для воспроизводимого тела. Малейшая ошибка его искалечит.

Кару отодвинула стул и опустилась на колени, чтобы пошарить в темноте под своим рабочим столом. В трещинах холодного грязного пола ее пальцы нащупали мышиный помет, отрезанные концы веревки и кое-что, что, как она надеялась, было подгнившим виноградом.

«Пусть это будет тайной, — подумала она. — Оставим, как есть». Но зуба там не было.

Где же ты, зуб?

У нее не было запасного. Она достала этот в Праге несколько дней назад, половинка от требуемого набора. «Прости за то, что потеряла твою ногу, Амзаллаг, — она представила, как говорит это. — Я потеряла зуб».

Кару рассмеялась, что прозвучало вымученно. Она могла лишь представить себе, как все это будет происходить. Ну, Амзаллаг, пожалуй, жаловаться не станет. Как химера-солдат без чувства юмора, которого воскрешали во множестве разных тел, он просто примет это как должное — необходимый шаг (какая игра слов) и научится обходиться без ноги. Однако не все солдаты стоически переносили крутые виражи ее обучения. На прошлой неделе, когда она сотворила грифона Минаса, его крылья были слишком малы, чтобы нести его вес, и он не был снисходительным и выдержанным.

— Бримстоун никогда не совершил бы такой смешной ошибки, — кипел Минас от злости.

Что ж, Кару хотела возразить со всей серьезностью и взрослостью, на которую была способна. Еще бы!

Это была не та наука, с которой следовало начинать изучать соотношение крыла к весу, например. Если бы Кару знала, кем она станет, когда вырастет, она бы брала совсем другие уроки в школе. Она была художницей, а не инженером.

Я — воскреситель.

Мысль выплыла из задворок сознания, как обычно унылая и странная.

Она поползла дальше под стол. Зуб не мог просто исчезнуть. Потом сквозь трещины в камне по ее костяшкам пальцев пробежал ветерок. Там оказалось отверстие. Зуб, должно быть, провалился сквозь пол.

Она села. Девушку наполнило ледяное спокойствие. Она знала, что ей делать сейчас. Ей придется спуститься вниз и попросить разрешения у того, кто снимает комнату, поискать зуб. Большое нежелание приковало ее к полу. Все, что угодно, только не это.

Кто угодно, лишь бы не он.

Был ли он сейчас там? Она думала, что был; иногда ей казалось, что она может ощущать его присутствие, излучаемое вверх, сквозь пол. Он, наверное, спит — ведь была середина ночи.

Ничто не заставит ее пойти к нему посреди ночи. Ожерелье может подождать до утра.

В конце концов, это был хоть какой-то план.

А потом в ее дверь — стук. Она сразу поняла, кто это. Он-то не стеснялся приходить к ней по ночам. Стук был мягким, и эта мягкость тревожила ее больше всего. В ней чувствовалось что-то интимное, тайное. Она не хотела, чтобы между ними были общие тайны.

— Кару? — его голос был ласковым. Она напряглась всем телом. Она знала лучше, чем кто бы то ни было, какой уловкой была эта мягкость. Она не ответит. Дверь была заперта. Пусть думает, что она спит.