Последнее пророчество Эллады (СИ) - Мария Самтенко Страница 9

Тогда мнение супруга её не особо беспокоило. Персефона прятала хтоний ото всех — и от него в том числе. Но в прошлом столетии до Ареса все же дошли слухи о загадочных исчезновениях царицы, и Персефона решила выдать за шлем-невидимку самый обычный шлем.

Ей, конечно, пришлось повозиться. Не так-то просто было уговорить подземных дружно не замечать Ареса, когда тот ходит в своём новом шлеме (а кое-кого — ещё и не ржать). Слишком лояльных Аресу пришлось тайком опаивать зельями Гекаты и выманивать клятву Стиксом. А ещё понадобилось убедить самого Ареса в том, что шлем почти потерял свою силу и действует только в Подземном мире.

Зато какой был эффект! Каждое появление Ареса «под покровом невидимости» дискредитировало Неистового примерно на том же уровне, что и десяток «гениальных идей» вроде повернуть реку Стикс (не спрашивая при этом мнения самой титаниды Стикс) или назначить Харона душеводителем вместо попавшего в опалу Гермеса (без комментариев).

Вот и сейчас, вдоволь порезвившись в зале, Арес плюхнулся на свой трон, ущипнул Персефону за бок и драматическим жестом сорвал с головы шлем.

Подземные дружно изобразили изумление, а Трёхтелая Геката вдобавок щёлкнула себя по центральному горлу.

— Я сразу поняла, что это ты, — произнесла Персефона самым глубокомысленным тоном. — Обычно в тронном зале нет ветра.

— Да-да, — отмахнулся Неистовый. — Афина тоже делает умное лицо, когда проигрывает. Скажи-ка лучше, с каким это смертным ты путалась, пока я решал важные вопросы на Олимпе?

Когда он повернулся в её сторону, пахнуло крепким запахом Дионисова вина, берущего даже богов, и царица наконец поняла, на что намекала Геката — Арес был пьян. Персефона мысленно добавила к его антирейтингу еще десять пунктов.

— Пока ты решаешь на Олимпе, какой рукой лучше снимать одеяние Афродиты и под какой тост дегустировать напитки Диониса, я с самого утра развлекаюсь с этими смертными, и они все никак не заканчиваются!

Арес нахмурился и замахал рукой на подземных. Через минуту в зале не осталось ни одной души, и даже тени, ожидающие суда, переместились в коридор.

— Не смей отпираться! Тебя и Таната видели с каким-то смертным!

— Танат постоянно с какими-то смертными, — фыркнула царица. — Такая уж у него работа. А если ты в чём-то меня обвиняешь, то не юли, а говори сразу.

— Ты мне не верна, — мрачно икнул Арес.

Персефона возвела глаза к потолку:

— С чего ты взял?! И неужели тебе есть какое-то дело до моей неверности, если ты сам называешь меня куском мрамора и ищешь удовольствий в объятиях Афродиты?! Видит Стикс, что когда-нибудь… аххкхх, — волосатая лапа сдавила ее горло; Персефона на мгновение растерялась, и Арес навалился сверху, прижимая ее к трону.

Её глаза подернулись пеленой, зелёного цвета — сквозь бурый ковёр проросли могучие лианы, отбрасывая Неистового куда-то под потолок.

— Да как ты смеешь?! — взревел бог войны, превращая кусты и лианы в буро-зеленую кашу, кажется, одним только усилием воли.

— Это как ты смеешь! — прохрипела Персефона, едва отдышавшись. — Я не какая-то смертная! Я такая же Владычица Подземного мира, как и ты!

— Да неужели?! — расхохотался Арес. — Ты Владычица Подземного мира, это верно, а я с сегодняшнего дня повелеваю морями! Повелеваю сушей! Повелеваю Олимпом!

— С чего это вдруг?

— А с того! Вот, смотри! — он сунул руку куда-то под доспех и швырнул на пол серебристую молнию. Следующим на пол полетел блестящий нагрудник, обнажая мускулистый волосатый торс. — Ты больше не будешь мне перечить! Иначе отправишься за своим папочкой!

— Зевс мне папочка не меньше, чем тебе, — растерянно пробормотала Персефона, пытаясь как-то осмыслить новости.

Арес тем временем наступал, и одежды на нем оставалось все меньше, ровно как и осмысленности во взоре.

— Иди-ка ты лучше проспись!

Арес её не слушал: он бормотал «это, конечно, не Афродита» и слышал только себя. Даже пьяный, Неистовый мог быть быстр, если хотел — вот и сейчас Персефона и моргнуть не успела, как это, казалось бы, вяло бредущее тело рванулось вперед и подмяло ее под себя.

Царица не успела вовремя среагировать и повалилась на спину. В голове с треском и искрами взорвался Везувий.

Взорвался — и осыпался на пол грудой черепков.

Владычица осторожно приподняла голову — в затылке словно заворочалось бронзовое копье — и попыталась столкнуть куда-то в сторону распластавшееся на ней тело.

— Тише, тише, — тяжесть, прижимавшая её к земле, вдруг исчезла, но туман, плывущий перед глазами, развеиваться не спешил. И боль тоже никуда не делась.

— Лежи спокойно, — все тот же тихий, уверенный голос. — Ты неудачно упала, головой на ступеньку. У смертных в таких случаях даже лекаря не зовут — бесполезно. Но ты не волнуйся, все заживет. Поболит немного, и всё.

Персефона вспомнила, что это Аид, и хотела попросить его не болтать, но он прижал пальцы к ее чуть шевельнувшимся губам:

— Не надо.

— Нужен… Асклепий…

— Нам совершенно незачем посвящать в это Асклепия, — пробормотал Аид. — Я тоже умею немного лечить.

Спорить не хотелось, и царица сомкнула веки. Голос бывшего царя доносился до неё как будто сквозь толщу воду. Сосредоточившись, Персефона разобрала, что Аид недовольно бормочет «ну почему так не вовремя», и еще что-то на незнакомом языке, а потом зачем-то приподнимает её голову (новая вспышка боли) и начинает петь.

Когда она снова открыла глаза, затылок уже не болел. Царица хотела повернуть голову, осмотреться, понять, что вообще происходит, но тихий голос экс-Владыки снова спутал ее мысли:

— Пожалуйста, не мешай. Осталось чуть-чуть.

«Не мешать — что?», — хотела спросить царица, но вдруг ощутила:

Во-первых, ее голова лежит на коленях бывшего царя — можно только порадоваться, что он носит эти варварские штаны!

Во-вторых, его пальцы то и дело касаются ее волос — кажется, он заплетает ей косы, множество мелких косичек.

В-третьих, он что-то тихо напевает на незнакомом языке.

В-четвертых, если бы не странное, почти забытое ощущение расслабляющего тепла, она бы прибила его прямо сейчас!

— Не надо нервничать, ты меня сбиваешь, — теперь в его голосе звучало напряжение. — Это обычная скифская магия. Если не хочешь два дня лежать с пробитой головой, потерпи еще пять минут.

Персефона решила, что за пять минут с ней действительно ничего ужасного не случиться, и снова закрыла глаза.

Голос Аида смягчился:

— Если ты будешь чувствовать что-то странное, не обращай внимания. Все дело в песне, она всегда так действует.

Персефона не стала отвечать, даже