Грешник - Эмма Скотт Страница 9

Когда все заканчивается, я убираю руку, а вместе с ней принимаю и боль. Я наслаждаюсь ею.

Пока она принадлежит мне, а не Люси, чего я никогда не позволю, я могу это вынести.

От моего стоицизма у Астарота разочарованно сникают крылья. Его голод не утолен, но наш договор не нарушен.

– Оставь меня, – велит он, поворачиваясь ко мне спиной. – Иди развлекайся. Трать свое время.

– Благодарю, милорд.

Я склоняю голову и ухожу, оставляя в комнате вонь моей собственной горелой плоти. Прислужники скулят и пресмыкаются в тени у ног Астарота, как голодные бездомные собаки.

«Пускай они сдохнут с голоду».

– Кассиэль.

Я останавливаюсь и оборачиваюсь.

– Я знаю, ты веришь, что ее счастье – единственное доступное тебе искупление, но тебя ждет неудача. Она возненавидит тебя еще до того, как все закончится. Знаешь почему?

Человеческая кровь стынет в моих человеческих венах. Я ничего не говорю; существует лишь один правильный ответ – его.

– Потому что ты не сможешь скрыть от нее свою истинную сущность, – голос Астарота несет в себе тьму бесчисленных ночей. – Потому что твои злодеяния никто не сможет простить, даже она, пускай и сияет так ярко. Потому что ты принадлежишь мне. Твое черное сердце и твоя еще более черная душа – мои. – Он ухмыляется, обнажая гнилые зубы. – И я никогда тебя не отпущу.

5

Солнечный свет струился через открытое окно. Я проснулась, но сон о черноволосой женщине все никак не рассеивался. Он напомнил мне о других моих снах. Чрезвычайно четких, происходящих в различных эпохах далекого прошлого. Но события последнего сна, кажется, происходили гораздо раньше. В древности.

Я огляделась. Папин плащ валялся скомканный на диване, а Кассиэля нигде не было видно.

«Может быть, он мне тоже приснился».

Несмотря на рассыпанные по столешнице хлопья и пустую коробку из-под пиццы на кофейном столике, это казалось самым правдоподобным объяснением. Укол разочарования застал меня врасплох. Сильный укол, если уж честно. Кассиэль был груб и высокомерен, но обладал своим собственным странным шармом. И сексуальной привлекательностью, если быть совсем честной. Он был воином, и это проявлялось в каждой мощной линии его тела, в том, как он двигался, в мускулах, готовых к действию. От него исходили сила и опасность, но, вопреки всякой логике, рядом с ним я чувствовала себя в безопасности.

Но если Кассиэль порожден моим убитым горем разумом, то это означает, что все, рассказанное им о моем отце, – тоже плод воображения.

– Нет, – тихо прошептала я, поднимая плащ. – Я все еще верю, что ты здесь. Ты просто в соседней комнате.

Я вернула плащ в шкаф. Запах табака и одеколона приглушился экзотическим ароматом Кассиэля. Вдруг это все-таки было по-настоящему? Но где он, черт бы его побрал?

«Черт и побрал. Очевидно же».

Я проигнорировала язвительное замечание и застелила свою кровать. Заправила каждый уголок, разгладила каждую складочку, пока не стало казаться, что в ней никто не спал. Никто никогда здесь не спал, кроме меня. В последний раз я делила постель с парнем на втором курсе Университета Нью-Йорка.

Джефф Хастингс учился в моей группе и был таким же девственником, как и я. Мы решили покончить с девственностью вместе. Весь опыт оказался неуклюжим и неловким, но не совсем неприятным. Я даже задалась вопросом, не было ли между Джеффом и мной чего-то большего, но секс укрепил его уверенность в себе. Он поблагодарил меня за то, что я «оказала ему большую услугу», и остаток года провстречался с Синди Нгуен. Насколько мне известно, они теперь женаты и у них уже трое детей.

С того времени я сходила на несколько свиданий, которые ни к чему не привели. Я убеждала себя, что слишком сосредоточена на учебе для серьезных отношений. Но не успела оглянуться, как учеба закончилась, отец умер и я получила работу в «Оушен Альянс». Я зажила скромной жизнью: без происшествий, тихой, безопасной. Маленькой.

«Чистилище, созданное мною самой».

Зазвонил телефон, вырвав меня из размышлений. Видеозвонок от Коула Мэтисона.

Я улыбнулась и нажала зеленую кнопку ответа.

– Привет!

– Я тебя разбудил? – Он откинул упавшие на глаза светло-каштановые пряди. – В десять утра по твоему времени, в субботу?

– Не совсем. – Я рассмеялась. – Неужели я выгляжу такой невыспавшейся?

– Вообще-то нет. Ты выглядишь прекрасно. – Коул поправил квадратные очки в черной оправе. – В тебе что-то изменилось. Волосы распущены и взъерошены. Это даже сексуально.

Я смущенно коснулась своих волос.

– У меня… была длинная ночь.

– Оу? Пожалуйста, скажи мне, что ты наконец-то занималась взрослыми делами.

– Нет, ничего подобного. Просто сны мутные.

– Черт. Я надеялся, что тот парень с твоей работы… Как, говоришь, его зовут?

– Гай.

– Верно. Я надеялся, что этот Гай наконец-то вытащил голову из задницы и пригласил тебя на ужин, а после ужина вы решили вместе выпить. Ну а после выпивки перепихнулись…

– Хотелось бы. – Я уселась на диван и разгладила помятое платье, в котором и заснула. – Но Гай никуда голову не засовывал. У него нет недостатка в женском внимании, а я не давала ему повода меня заметить.

– Ага. Люси, ты удивительная. Это не так уж трудно заметить.

– Именно это ты и должен говорить. Ведь ты мой лучший друг. Как дела в колледже?

Я познакомилась с Коулом в Нью-Йоркском университете, и мой талантливый друг получил заветное место в Королевском колледже искусств в Лондоне. Прошел год, а меня до сих пор переполняла гордость за него.

– Работы хватает, но и для моего второго проекта время остается. – Коул отошел от экрана и вернулся со своим блокнотом для рисования. – Пятнадцатый номер в серии «Моя подруга Люси. Исследование».

Он поднял карандашный набросок, на котором безошибочно узнавалась я. Такой реалистичный, как будто Коул работал по фотографии, а не по памяти. Работа Коула, художника-портретиста, заключалась в том, чтобы не просто нарисовать человека, но и отразить его внутренний мир. Набросок точно отобразил мою внешность: лицо в форме сердечка, россыпь веснушек и каштановые волосы до плеч. Каждая черта проста и поразительно заурядна.

– Это с нашего последнего телефонного разговора, – сказал Коул. – Обрати, пожалуйста, внимание на тяжесть в твоем взгляде и красивую, но грустную улыбку.

– Не будь ты таким талантливым, я бы обиделась.

– Я переживаю, Люси.

– Знаю, но не устаю повторять,