Ирина Горюнова - Доминанты Страница 10

– Румен, пусти меня, неудобно же. Что мы как дети? Увидит кто, что мы в подъезде обнимаемся, стыдно же.

– Мне не стыдно, мы ничего плохого не делаем.

– Вон уже прошел кто-то. Я же здесь живу. Что ты мне жизнь портишь?

– Алёна, я ничего не порчу, я люблю тебя.

– Тогда дай мне уйти.

Она с трудом отпихнула Румена в сторону и увидела, что на нижних ступеньках лестницы молча стоит Васил и смотрит на них. Сердце ее заметалось, тоскливо екнула селезенка, ноги стали ватными, и она машинально ухватилась за Румена. Прекрасно понимая, что надо что-то сказать, объяснить ситуацию, исправить положение, она выпрямилась, открыла рот и, уже понимая, что говорит совершенно не то, глупо улыбаясь, спросила:

– Маэстро, а с какого года вы член коммунистической партии?

Как потом выяснилось, у мамы был не один любовник, а три. Папа все это терпел, потому что очень сильно любил ее. Наверное, так же сильно, как и я. Через четыре месяца после нашего приезда в Болгарию, меня отправили обратно к бабушке. Как официальную причину называли трудности моего обучения в русско-болгарской школе и тяжелое финансовое положение родителей. На самом деле, как я думаю, были и другие причины.

Моя память хранит калейдоскоп событий, многое стерлось, спряталось в подсознании и вылезать пока не желает. Да я и не особенно хочу вспоминать. Хотя и приходится. В общем, в декабре меня отправили в Москву, даже не успев предупредить бабушку. Хорошо, что я летела с мамиными друзьями, взявшими меня с собой. До поздней ночи я сидела у них и пыталась дозвониться до бабушки Лоры, чтобы она забрала меня домой. Бабушка сначала восприняла мои слова как шутку, ведь мама ей так и не позвонила, но потом поверила и примчалась за мной к маминой подружке Красимире.

Новая школа, художка и крыши

В старую школу меня не взяли, потому что я плохо училась и к тому же, в четвертом классе пропустила почти полгода, валяясь дома и бездельничая. Бабушке показалось, что у меня плохие анализы, и она посадила меня на бессолевую диету. Зачем надо было сидеть дома, ума не приложу. Но благодаря этому я прочитала собрание сочинений Дюма, Мопассана, Стендаля, Джека Лондона и многих других писателей. Так что поступать мне пришлось в новую школу, третью по счету. Зато она оказалась рядом с домом.

Мне было одиннадцать лет. Я училась в пятом классе. Меня по-прежнему привязывали веревками на ночь к кровати, делали уколы, каждый раз, когда болело горло, и не разрешали кататься на велосипеде. И я так же кричала по ночам от страха смерти.

Правда, бабушка все же пыталась заняться моим образованием и отдала меня в художественную школу. Естественно, после математики на болгарском да еще плюс три раза в неделю занятия в художке, и – в итоге мои общешкольные знания учителей ужасали. Они грозили оставить меня на второй год. Бабушка недолго думая забрала меня из художественной школы, что меня очень расстроило. Но что я могла сделать? Только проводить время в знак протеста на крышах соседних домов вместе с другими одноклассниками.

Через полтора года моего обучения, бабушке пришло в голову, что эта школа не слишком хороша для меня, поэтому меня надо переводить в другую. И перевела. В самую известную математическую школу города Москвы. Надо ли говорить, что я и математика понятия несовместимые? Наш классный руководитель Сергей Александрович Пушкин вел уроки очень увлеченно, но так, что в классе стояла гробовая тишина – за ходом его мысли мало кто успевал. Другие учителя тоже были со странностями. Учитель физкультуры Джеймс Владимирович Ахмеди (ему тогда было около 70 лет) относился к нам критически. Мне он постоянно кричал: «Авиотова, что ты бегаешь, как тульский самовар!», а моей подружке Жанне философски замечал: «Ну и зачем ты такие штаны на этакий телевизор нацепила?». Преподавательницу русского языка и литературы Светлану Сергеевну в школе все звали SS. Нервная дама постоянно орала, что все мы Плюшкины и Коробочки и совершенно не хотим учиться. Уважения она не вызывала совершенно. Впрочем, другие учителя тоже. Коллектив был странный, преподавать не умели. География, химия, физика оставались совершенно непонятными предметами. Единственным приемлемым предметом оказывался урок труда, да и то нас потом заставили пристрачивать для какой-то фабрики ленточки к младенческим чепчикам, что вряд ли нам могло когда-либо пригодиться в жизни.

В этой школе я промучилась два с половиной года, после чего стало ясно, что добром это не кончится. И бабушка опять перевела меня в другую школу. Наконец-то в литературный класс! Ура! Но ездить мне пришлось на другой конец города. Впрочем, там были замечательные учителя, и это немного примиряло меня с ежедневным ранним подъемом. К тому же, у меня улучшились оценки. Если раньше я просто считала себя хронической дурой, то в новой школе практически избавилась от троек и стала прилично учиться.

Мама к тому времени вернулась в Москву и жила с нами. Правда, я ее почти не видела. Когда я уходила в школу, она еще спала, когда возвращалась – ее уже не было. Когда я ложилась спать – ее еще не было. В этот период жизни у нее появился Димитр. Тогда мой отец передавал нам с мамой посылку и уговорил какого-то молодого человека в аэропорту ее привезти. Это и был Димитр. Я не знаю точно, сколько поклонников было у моей матери. В Москве приблизительно в тот период было еще двое. С одним они работали в Московском музыкальном обществе, помню, его звали Андрей (мама тогда устроилась все-таки на работу, потому что бабушка отказалась ее содержать на свою зарплату). Другой – композитор Армен Шахгарян. Оба жили по соседству от нас. В то время мама иногда уже писала музыку, это были ее первые пробы. Я до сих пор считаю, что одна из лучших ее вещей – колыбельная, посвященная мне. В остальном, простите, мне не привили любви к симфонической музыке. Я любила только «Кармен-сюиту» и «Лунную сонату». Думаю, это было связано с тем, что меня лет с трех брали на концерты и ругали, если я пошевелюсь или что-то спрошу во время выступления. Единственное место, куда я ходила с радостью в то время, был Детский музыкальный театр Наталии Сац. Там я смотрела потрясающие спектакли, сидела с актерами в гримерке. В те дни мама накручивала мне волосы на бигуди, и я радовалась, что они такие же красивые и кудрявые, как у нее.

Димитра я активно не любила – он отнимал у меня маму. Тогда я считала именно так. Он старался мне понравиться и научил готовить яблочный штрудель. Это оказалось вкусно, но Димитр все равно оставался персоной нон грата. Он пытался о нас заботиться, покупал маме красивые вещи и звал замуж. Она не спешила с ответом. Впрочем, как обычно.