Людмила Молчанова - Трудные дети (СИ) Страница 11

   - А ты прекрати ко мне лезть!

   - Я о тебе забочусь, дура!

   - А мне не нужна твоя забота! Ничья забота не нужна!

   Он тяжело задышал, как разъяренный бык, пристально глядел мне в глаза, и становилось страшно, когда это дикий, свирепый взгляд был в десятке сантиметров от моего лица. А вкупе с той мощью и скрытой яростью, которыми Марат в полной мере обладал, это как дразнить голодного крокодила. Я в жизни не видела крокодила, только по телевизору недавно, но сейчас, застыв статуей самой себе, я вспомнила ту передачу. И крокодила, который беспощадно рвал и драл другое животное. А перед лицом разозленный Марат.

   Наконец, он выругался себе под нос, больно обхватил меня за предплечье и сдернул с дивана. Я чуть носом вниз не упала, но Марат меня почти сразу же дернул на себя и понес к комнате. Едва ли не за шкибот, швырнув в проход как котенка. На пороге я споткнулась и бедром врезалась в прикроватную тумбочку.

   Псих. К тому моменту, до ссоры, ненависть притупилась. Хотя интересно, почему говорят, что чувства притупляются? Неправда. Просто человек не может испытывать только одно чувство. Будь то ненависть или любовь. Или еще что-нибудь. Эмоции просто наслаиваются друг на друга. Как слоеный торт. Мне кажется, что так природой специально задумано. Чтобы человек сам не потонул в собственной эмоции, чтобы не разорвался под крышесносной похотью или адской ненавистью. Что же будет, если все станут моночувствующими? Мы будем психами, сдвинутыми по фазе.

   Но это я сейчас так думаю. А тогда я, только успокоившаяся, вновь разозлилась, и моя ненависть, припорошенная чем-то еще, заботливо очистилась и снова всплыла на поверхность кожи, так что вздумай чурка в ту минуту сунуться в комнату, я бы его избила.

   Когда перевалило за час ночи, Марат осторожно вошел в комнату, ступая как большой и тихий кот.

   - Ты спишь?

   Долго думала, отвечать или нет. Наконец, нелюбезно выплюнула:

   - Нет.

   - Пойдем есть. Пока ужин горячий.

   - Не пойду.

   Он скривился, как от боли, потер переносицу, а потом и глаза.

   - Саш...

   - Что еще?

   - Пожалуйста, прекрати. Хотя бы не сегодня. Я устал, а тут еще ты со своими концертами. Просто пошли поедим, а потом будешь дуться.

   Я отвернулась к стене и демонстративно накрылась одеялом с головой. Марат страдальчески вздохнул и, потоптавшись минуту, вышел, тем не менее, оставив дверь открытой. Курицу пожарил, изверг?

Лежать и дуться долго я не могла. Я была голодной, и физический дискомфорт волновал меня больше, нежели духовной. С выражением величайшего одолжения на лице я вползла на кухню. На столе уже стояла тарелка, наполненная до краев. Рядом лежала вилка. Типа, знал, что я приду? Ну-ну.

   Чурка на меня не смотрел. И только когда я поставила тарелку в раковину, он меня остановил, перекрыв мне путь, и попросил, на этот раз без присущего ему высокомерию и вызова:

   - Ты можешь брать в этом доме, что хочешь. В том числе и еду. Если ты поешь, если даже съешь все, что есть в холодильнике, я ничего тебе не скажу. Не считай это одолжением, подачкой или воровством. Это просто еда.

   - Еще чего, - гордо задрав нос, я сделала независимый вид. Толкнула Марата в плечо, вынуждая отойти и пропустить меня. - Если бы хотела, я бы взяла что угодно. Не думай, что ты такой крутой. Я делаю, что хочу. Захотела бы - обшмонала тебе всю хату, оставив ни с чем. Дай пройти.

   Он не спорил, пропустил и даже не пошел следом, чтобы закрыть комнату на замок. А я быстрее юркнула под одеяло и задумалась.

   Все-таки беспризорники гордые. У таких как я, своя, больная и раненая гордость. Свой кодекс, своя честь, непонятная и непринимаемая обычным миром. Предательство, воровство, убийство, ненависть, любовь, верность - у нас все эти понятия есть. И даже куда более четкие и ясные, чем у добропорядочных людей, живущих обычной жизнью. Просто они другие, не всегда применимые к миру, где люди юлят между законами государства и насаждаемой морали. Нам проще. И чем старше мы становимся, тем проще становится.

   Мое поведение было продиктовано той гордостью, которая напоминает вызов раненого зверя, порыкивающего на лекаря, пытающегося вылечить его. Я не хотела быть обязанной Марату. Не хотела без спроса брать у него что-то, внутренне приравнивая это к воровству. В моих действиях и мыслях тогда проскальзывали уличные законы, углы которых стерлись со временем. Но тогда мне казалось это предательством - взять что-то у него без него. Воровать у человека, помогающего тебе, победившего тебя - не есть хорошо. И почему-то я, дикая, нелюдимая и выросшая на улице, это четко осознавала.

   Глава 5.

   Оксана.

   Стоило мне уехать на полгода, как наша жизнь внезапно изменилась. Причем самого этого изменения я не уловила. Так часто случается, когда происходит что-то важное. Ты никогда не знаешь, важное ли это событие в твоей жизни или нет. Об этом ты можешь рассуждать потом, позже, оглядываясь назад и как бы прикидывая, сколько в твоей жизни поменялось после какого-то поступка.

   Тогда я просто приехала из Чехии, куда ездила учиться по обмену. Я была радостной, очень счастливой, истосковавшейся по родной стране и родным людям, которых долго не видела. Но меня волновали не все люди. Я жутко скучала по Марату. Я хотела его видеть, обнимать и целовать, зная, что после долгой разлуки поцелуи окажутся еще слаще, губы - еще прянее, а объятия - только крепче.

   Он не смог вместе со мной поехать в Чехию. Хотя у него были все шансы. Он же лучший студент на своем курсе, пример для подражания, причем для многих. Очень многих. Марат всего добивался сам, и люди его за это уважали. Некоторые даже боялись, хотя лично я не могла понять, как можно его бояться.

   Но съездить вместе у нас все равно не получилось. Мой папа мне все-таки немного помог, хотя я и без его помощи бы поехала. Папа мог помочь и Марату, но характер у него был не такой. В смысле, у папы. Хотя по сравнению с другими молодыми людьми, Марат у отца пользовался уважением, и папа очень часто прислушивался к мнению моего молодого человека. А вот с поездкой помогать не спешил. Из-за чего я безумно расстраивалась. Это же был такой шанс - полгода с Маратом наедине. Только он и я. Мы вместе, далеко от всего мира. И я не уверена, что будь мы с Маратом вместе в Чехии, я бы торопилась так оттуда уехать.

   Но теперь я ехала в такси, подпрыгивая от нетерпения и выглядывая в окно, в надежде ухватить взглядом знакомый дом, подъезд. Я всей душой рвалась домой - не к родителям, а именно домой. К Марату.

   Таксист помог мне выгрузить чемоданы, даже занес их на второй этаж, и, забрав деньги, легко выбежал на улицу. Я же кинулась на Марата, крепко обхватив его ногами за талию, а руками - за шею. Я была как голодная, дорвавшаяся в один момент до любимых яств. Марат тоже был рад и немного удивлен тем, что я приехала раньше срока. Но я не могла. Не могла больше в маленькой, красивой и такой одинокой Праге без него.