Маркиз Сад - 120 дней Содома, или Школа разврата Страница 14

Я знаю, что иные из вас уповают на известные узы, связывающие нас с ними, и рассчитывают благодаря им пользоваться некоторым снисхождением. Вы совершите роковую ошибку, если будете надеяться на это. Никакая связь не является священной в наших глазах, и чем более высоко стоит она в глазах других, тем более возбуждаются наши чувства от пренебрежения ею. Дочери наши и супруги, именно к вам обращаюсь я в эту минуту. Не ждите для себя никаких преимуществ. Напротив, предупреждаем вас, что обхождение с вами будет более суровым, нежели с другими, и именно для того, чтобы показать вам, до какой степени презираем мы те узы, которые, как вы полагаете, нерушимо соединили нас с вами. И не ждите к тому же, что наши прихоти, исполнения которых мы будем от вас требовать, будут адресоваться вам ясным и определенным образом: жест, взгляд, а то и внутреннее состояние души должны быть вам внятны, и если вы не поймете их, то вас подвергнут наказанию тотчас же. Это будет расценено как неповиновение, а не непонимание. Вам предстоит разбираться в наших жестах, взглядах, даже в выражении нашего лица. Предположим, к примеру, пожелали увидеть обнаженной такую-то часть вашего тела, а вы по оплошности подсунули другую: вы разумеете, до какой степени вы приведете в смятение наше воображение и охладите пыл либертина, который, к примеру, жаждал увидеть зад, чтобы разрядиться, и которому по дурости подставили переднюю дыру. Вообще постарайтесь пореже открываться спереди, вспоминайте почаще, что эта смердящая часть вашего тела, которую природа создала, надо полагать, сдуру, внушает нам по преимуществу отвращение. Что же касается самих задниц, то вы должны знать, сколь желанны они многим, причем именно в том состоянии, которое вы предпочитаете утаивать от посторонних взглядов.

Впрочем, вскоре вы получите дальнейшие инструкции от четырех дуэний, которые объяснят вам все окончательно.

Одним словом, трепещите, угадывайте, повинуйтесь, предвосхищайте, и если вы не будете особенно счастливы, то и непоправимых бед с вами не случится. Притом – никаких интрижек между вами, никаких связей и, самое главное, чтобы не было этой дурацкой девичьей влюбленности друг в дружку, которая, с одной стороны, размягчает сердце, а с другой – делает его более недоступным и менее расположенным к тому единственному и простому, к чему мы вас предназначили. Уразумейте, что мы смотрим на вас отнюдь не как на существа человеческие, а как на животных, которых кормят, когда они исправно служат, и забивают, когда они служить отказываются, и, стало быть, проку в них никакого нет.

Вы увидели и то, что вам строго-настрого запрещено все, что может походить на исповедание какой-либо религии; нет ни одного преступления, за которое здесь подвергнут столь же тяжкой каре, как за это. Мы знаем, что среди вас есть несколько полоумных, которые никак не могут отвратиться от идеи этого презренного божка и почувствовать, насколько омерзительна религия; их будут тщательно проверять, и не стану от вас скрывать, что не будет предела тому, что им придется вынести, если, к несчастью, их застигнут с поличным. Пусть они убедятся, эти безмозглые твари, пусть удостоверятся, что существование Бога есть бред помешанного, которому ныне на земле верят не более чем два десятка ослепленных приверженцев, что религия – всего лишь хитрая выдумка, которой плуты хотели нас обмануть и которая сегодня достаточно разоблачена. Посудите сами: если бы существовал Бог и он был всемогущ, как мог он позволить, чтобы добродетель, которую он предписывает всем чтить и которой вы так гордитесь, была принесена в жертву пороку, разврату? Как может всемогущий допустить, чтобы такое ничтожное существо, как я, который в сравнении с ним все равно что клещ в сравнении со слоном, высмеивало и презирало его, как это делаю я с превеликим удовольствием каждый день?

Завершив эту краткую проповедь, герцог сошел с трона, и все слушательницы, за исключением четырех дуэний и четырех рассказчиц, прекрасно понимавших, что им предстоит играть роль жриц, а не жертв, все, повторяю я, кроме этих восьмерых, залились слезами. Герцог, ничуть не тронутый общей печалью, оставил их судачить, строить догадки, плакаться друг дружке, уверенный, что находящиеся при них восемь его шпионок дадут ему полный отчет обо всем. Он провел ночь с Эркюлем, одним из прочищал, ставшим его самым большим фаворитом как любовник, и с маленьким Зефиром, который в качестве любовницы занимал всегда первое место в сердце герцога.

Назавтра, как только пробило десять часов утра, занавес грандиозного действа разврата поднялся, чтобы не опускаться больше до самого конца спектакля, до двадцать восьмого дня февраля.

А теперь, друг-читатель, надобно расположить и твое сердце, и твой рассудок к повествованию, грязнее которого не было за все время существования мира, такой книги ты не сыщешь ни у древних, ни у нынешних авторов. Вообрази, что всякое наслаждение, если оно прилично или предписано тем существам, о котором ты беспрестанно рассуждаешь, не будучи с ним знаком досконально, и которое ты именуешь природой, все подобные наслаждения, говорю, нарочно исключены из этого сборника, а если ты, паче чаянья, встретишься здесь с ними, то они непременно будут сопровождаться каким-либо преступлением или будут приправлены какой-нибудь гнусностью.

Несомненно, многие из тех экстравагантностей, что будут изображены перед тобой, покажутся тебе отвратительными, но среди них непременно найдутся и такие, которые смогут разогреть тебя до такого градуса, что это обойдется тебе не в одну каплю любовного сока. Вот и все, что нам нужно.

Без подробного рассказа, без кропотливого анализа можешь ли ты ждать от нас уверенной догадки о том, что тебе подходит? Это ты волен выбрать одно и отказаться от прочего; другой предпочтет иное, и мало-помалу все займет свои места. Итак, перед тобой рассказ о великолепном празднестве, где приготовлены шесть сотен самых разнообразных блюд для удовлетворения твоего аппетита. Все ли они будут тобой испробованы? Нет, разумеется, но такое неимоверное количество расширит границы твоего выбора, и, прельщенный богатством возможностей, ты не станешь сетовать на угощающего тебя амфитриона. Поступи соответственно: остановись на чем-то и пренебреги остальным, но не осуждай то, что тобой отброшено, только потому, что эти вещи не имели счастья получить твое одобрение. Помни, что другие одобрили их, и будь философом. Что же касается разнообразия этих блюд, будь уверен, что оно существует: приглядись прилежно к тем проявлениям страстей, которые представляются тебе ничуть не отличными друг от друга, и ты увидишь различия между ними; как бы тонки, как бы незначительны ни были эти различия, они должным образом выделяют и характеризуют те или иные виды либертинажа, здесь рассматриваемые и обсуждаемые. К тому же все эти шесть сотен страстей разбросаны по историям четырех рассказчиц: еще одно обстоятельство, о коем читателя должно предуведомить. Мы не хотели докучать читателю монотонным представлением этих страстей, но вставили их в живую ткань рассказа. Но и здесь можно опасаться, что иной малосведущий в материях подобного рода читатель спутает означенные страсти с рассказом о каком-то приключении или просто обыденном случае из жизни рассказчицы; потому-то представление каждой из этих страстей выделено со всевозможным тщанием: на полях проставлены особые значки, под которыми помещены слова, годящиеся для наименования той или иной страсти. Значки эти находятся в одном ряду с тем местом, откуда начинается рассказ о ней. Окончание же рассказа непременно ознаменовано тем, что следующий, не имеющий касательства к данной особенности, фрагмент начинается с красной строки.

Кроме того, обилие персонажей этой своеобразной драмы понуждает нас, несмотря на подробное их описание, данное выше, поместить здесь и особую таблицу, содержащую имя, возраст каждого действующего лица и также беглый набросок его портрета. Читатель, если он затруднится по мере развертывания повествования при встрече с тем или иным героем, может возвратиться к этой таблице или пройти еще дальше к началу, если эскиз в таблице не позволит ему достаточно разобраться, о ком идет речь.

Персонажи романа о Школе Либертинажа

ГЕРЦОГ ДЕ БЛАНЖИ, пятидесяти лет, сложен, как сатир, одарен чудовищным мужским органом и неистовой силой. Его можно рассматривать как представляющего в своем лице все пороки и все преступления. Он убил свою мать, свою сестру и трех своих жен.

ЕПИСКОП ***, брат герцога. Сорок пять лет, более тонкого сложения, чем герцог, с очень дурными зубами. Лукавый, пронырливый, преданный приверженец содомии как активной, так и пассивной; все остальные виды удовлетворения похоти отвергает с презрением. Двух детей, оставленных ему на попечение умершим другом, он убил, чтобы овладеть их наследством. У него была настолько возбудимая нервная система, что он часто терял сознание во время извержения семени.