Ирвинг Уоллес - Фан-клуб Страница 14

Несколько раз, покидая клуб и спускаясь по лестнице к заднему выходу, Бруннер задерживался на минутку, чтобы посмотреть на выступление обнаженных девушек Руффало. Иногда танцевала лишь одна девушка, но бывало, что они выстраивали целый ряд. Девушки всегда были молоденькие, симпатичные и ужасно фигуристые. Они выходили «без верха», начинали покачиваться и вращаться под музыку и на половине своего номера скидывали трусики или короткие юбочки, полностью обнажая себя спереди и сзади. У Бруннера не было возможности наблюдать за ними вблизи, как делали завсегдатаи — девушки танцевали, двигаясь со сцены на выдающуюся в центр клуба платформу, — но они возбуждали его даже на расстоянии.

В этот вечер Лео согнулся над вторым столом, стоявшим за резным столом Руффало, и карандаш его бегал по счетам в журналах, но мысли то и дело уносились прочь, не давая сосредоточиться. Сквозь закрытую дверь он слышал доносящуюся снизу музыку и слабый гул разговора, перемежаемый взрывами хохота и аплодисментами, и поэтому ему трудно было держать в голове цифры дебетов и кредитов, расплывающиеся и разбегающиеся прямо на глазах.

Сегодня работа заняла у него почти вдвое больше времени, но, займись ею серьезно, он закончил бы ее минут за двадцать. Почему-то Лео не смог справиться с бухгалтерскими книгами в обычной эффективной манере; наконец он откинулся в скрипучем крутящемся кресле и попытался разобраться, что с ним происходит.

Пригладив щетку седеющих волос вокруг голой макушки, он снял очки в металлической оправе, давая усталым глазам отдых, и непроизвольно заглянул внутрь себя, подводя «ревизию» своим мыслям. Быть может, начинает сказываться возраст? Ему было пятьдесят два, и тридцать два из них он был женат на одной женщине, не имея детей. Но вряд ли дело только в возрасте и физической форме, потому что из-за малоподвижной работы Бруннер всегда следил за своим весом. Ростом он был пять футов и девять дюймов и весил вполне подходяще — 155 фунтов. В течение многих лет он каждое утро делал упражнения, чтобы держаться в форме. Регулярно питался органической, здоровой пищей и йогуртом. Бруннер сомневался, что на него действовал возраст или физическая пригодность. Множество мужчин его возраста, о которых он читал, были великолепными любовниками и пользовались успехом у молодых женщин.

Размышляя о своем положении, он наткнулся вдруг на причину своего беспокойства. Его сосредоточению явно мешало определенное им сейчас чувство, а по сути, два негативных ощущения: одно — отвращение, другое — жалость к себе. Бруннер был мягким человеком, спокойным и скромным, лишенным чувства зависти или ревности. Он никогда не считал себя способным на отвращение к чему-либо или кому-либо. И все же отвращение таилось в нем словно подвижная язва и он понимал, что испытывает его не к чему-то конкретному, а просто к самой жизни, рассматривающей его в качестве необходимости, а не в качестве ценной величины. Жизнь списала его со счета и прошла мимо, в то время как в зале клуба сидели мужчины его возраста и старше, с распухшими бумажниками, ничем не обремененные и глазели за коктейлями на обнаженных роскошных девиц, иногда приглашая их к столу, а потом и в постель, считая подобные развлечения само собой разумеющимися для людей, способных за них заплатить.

Он испытывал отвращение к несправедливости, с которой некий Творец или Космическая Сила наделили большинство людей возможностями и правами получать удовольствие, а меньшинству, вроде него, достались ограниченные возможности и право быть рабочими лошадками с положенным им ничтожным минимумом гедонистских благ. В этом было ужасное неравенство, и, да, он ненавидел подобную несправедливость…

Выудив из кармана пиджака пакетик соевых бобов, которые он всегда держал при себе, Бруннер вскрыл его, бросил несколько бобов в рот и углубился в дальнейшие размышления о своем явно упадочническом состоянии духа.

В настроении преобладала жалость к себе.

Он сделал ошибку давным-давно, когда ему было двадцать два, и до сих пор расплачивался за нее. Ему хотелось взвалить вину на Тельму, но он понимал, что винить ее нет резону. Выбор принадлежал ему, хотя его вины здесь также не было. Он был жертвой прошлого, жертвой родителей, которые его не любили, и воспитания без любви, а таких жертв было множество, и поэтому, когда он влюбился в Тельму в свой выпускной год в университете в Санта-Кларе, а та полюбила его в ответ как не любил никто, он ухватился за шанс обладать хоть кем-то, кому он не был безразличен.

Он собирался стать адвокатом, был пригоден к этой профессии и планировал заняться ею серьезно. Фактически, его заявление на прием в колледж права в Денверском университете уже было принято. Но вместо этого он женился на Тельме, и, когда она забеременела, он должным образом гордился ее зависимостью от него, чувствуя ответственность перед нею и нерожденным ребенком. Самое меньшее, чем он был обязан им двоим, — это приличным доходом. Поэтому он оставил колледж права, снизил свои амбиции и решил остановиться на профессии дипломированного общественного бухгалтера в качестве достойного родственника «праву». Посещая вечернюю школу, он завершил 45-семестровые курсы, необходимые, по калифорнийскому закону, для подачи заявления в Государственное бухгалтерское управление для сдачи экзаменов. Он с успехом сдал их в Сан-Диего и стал новоиспеченным ДОБом. Тем временем их ребенок родился преждевременно, мертворожденным и Тельма навсегда лишилась возможности иметь детей.

Проработав три года служащим фирмы менеджмента в Беверли-Хиллз — фирмы слишком большой, чтобы предложить возможность продвижения, и слишком могучей для его пораженческого менталитета, — он открыл собственное дело, работая на дому, с Тельмой в качестве секретарши. Наконец, мечтая о славе, он открыл собственную контору, ту самую дыру, в которой и просидел все эти годы.

Дело не оправдало себя, по крайней мере его надежд, и он это теперь понял. В его профессии были люди, не превосходившие его опытом, но добравшиеся до «вершины». У них были знаменитые клиенты, важные фирмы и собственные многокомнатные роскошные конторы.

Лео Бруннер так и не смог добиться успеха таким способом. По-видимому, в характере у него недоставало качеств торговца и игрока. У него не было надлежащей хватки или стиля. Ему предназначено было быть не легендой, а «номером», причем близким к нулю. Говоря точнее, он являлся лишь человеком-арифмометром, калькулятором, способным ходить и говорить. Он успокоился на достигнутом и даже испытывал чувство удовлетворения, занимаясь прозаическим трудом. Он делал расчеты для мясного рынка, компании грузоперевозок, маленькой игрушечной фабрики, лоточной торговли гамбургерами и лавки органических продуктов (где ему, разрешено было приобретать продукты по оптовым ценам).