Хочу тебя испортить Страница 15

Слушай, центурион, ты сцены не попутала?

© Кирилл Бойко

– Кира, ты куда так засмотрелся? – сидящая на моих коленях Маринка снова проделывает эту раздражающую хрень – скребет когтем мне по морде.

Резко дернув головой в сторону, ловлю ее загребущую лапу и, выкручивая ей же за спину, грубо толкаю ближе к себе. Узкая юбка задирается выше всяких границ приличия и туго натягивается на бедрах Довлатовой, являя моему воспаленному взгляду полоску красных трусов и стирая, наконец, с сознания маячащую где-то на горизонте чертову сводную сестру.

Стараюсь не замечать эту бесячую личинку в академии, но она, блядь, с тех пор как началась учеба, будто только и делает, что на глаза мне лезет. Предводитель обездоленных, мать ее. Шоркается с ними по всему корпусу. Как оказалось, все эти телята – второкурсники, а выскочку знают и почитают по каким-то там общим колхозным IT-олимпиадам. Признанный лидер, понимаете ли. Вождь вымирающего племени. Желторотая горластая блоха. Да у нее лично даже «reset» клинит. Там перегруз башни, судя по всему, конкретный. Проводка трещит и дымится, а она все таскается.

Ну, вот опять. Куда летит? Юбка как капюшон кобры раздувается. Или это не юбка… Хрен поймешь. На ногах еще какие-то кислотные подштанники, а этот мохнатый хлам туда-сюда за ветром носится. Перья, бля! Она же не представляет себя птицей? Канарейка, мать ее.

Дай мне кто-нибудь пульт управления от этой киборгши, я бы ее навек остановил. Я б ее…

Моргаю и отворачиваюсь. Вся шея в Маринкиных слюнях, а я продолжаю палить на эту крашеную сороку. Она же – бомба замедленного действия. Хрен знает, что в следующую секунду выкинет. Я не привык кому бы то ни было доверять. И то, что эта чертова инфузория может где-то сболтнуть лишнего, меня реально беспокоит.

– Бойка, – стонет мне в ухо Довлатова. – Я тебя хочу, сейчас прям кончу… – шепчет томно, типа по секрету, и двигает бедрами, самостоятельно находя нужную точку воздействия между нашими телами.

Все лавочки вокруг нас завалены студентами, а она намеревается замаслить мне брюки. Ничего нового, но мне сегодня еще на тренировку тащиться. Не особо в кайф сверкать мотней блестящей, как после улиткотерапии.

– Отодвинь трусы, – грубо сжимаю ладонями сочную задницу и дергаю Маринку еще ниже.

Сам ее между ног трогать не хочу. Ладно брюки, руку влом марать.

– Ну, не здесь же, – возмущается Довлатова. Прям оскорбленная невинность. – Не на людях.

– Типа первый раз, – хмыкаю я и уворачиваюсь, не позволяя ей присосаться к своему рту. – У тебя провалы в цифрокоде? Помаду твою жрать не буду. Сколько раз повторять?

Маринка ведет по губам ладонью и обиженно их выпячивает.

– Почти всю на твоей шее оставила.

– Почти, да не всю. Сказал, выворачивает от этой химии. Не лезь.

Именно в этот момент центурион снова несется мимо нас. Только флага, мать ее, в руках не хватает. Несется, смотрит на меня и спотыкается на ровном, блядь, месте. Какой-то салага спасает ее от знакомства с тротуарной дорожкой, но я все равно ржу. Даже Маринку с ног скидываю. Она еще что-то бухтит о том, что все увидели ее трусы. Ну, будто кто-то еще не видел…

Поднимаюсь с лавочки, и часть римского стада разбегается. Только эта полоумная, кент, который ее поймал, и еще тройка дятлов замирают на месте. Я закладываю ладони в брюки и, ухмыляясь, медленно иду к ним. Пока достигаю цели, бьет по копытам оставшаяся часть Петросранской армии.

В окружении притихших наблюдателей, мы с выскочкой остаемся один на один.

Взгляды, как клинки, скрещиваем.

Слизистую и легкие забивает ее запах. Хрен пойми, каким макаром, но я уже знаю, что это именно ее запах. Вдыхаю и выдыхаю уже по-другому – тяжелее и громче. Жжет форточки, словно после часовой тренировки.

– Что же ты, Вареник, носишься, как электровеник? – тяну приглушенно, окидывая ее с ног до головы намеренно пошляцким взглядом. Так-то там смотреть нечего, но ей полезно кровь погонять. – Юбка дымится. Врубай сирену. Может, кто-то захочет тебя спасти, – демонстративно обвожу двор взглядом. – Хотя вряд ли. Даже твои дристуны не рискнут.

– А ты, братец, как я погляжу, не только остряк. Еще и рифмуешь!

– Я все могу, – снисходительно уверяю ее.

Она прищуривается. Я тоже.

– Моя юбка, по крайней мере, еще на мне, – бросает эта заноза, намекая на общипанную задницу Довлатовой. – Не хочу обижать твою девушку. Уверена, это твоя вина. Ведешь себя как животное, – чеканит каждое слово. Аж от зубов отскакивает. – Мерзко.

– Слушай, центурион, ты сцены не попутала? – надвигаюсь инстинктивно. Не собирался ведь к ней приближаться. Блядь, да я вообще не планировал к ней когда-либо подходить! Уперлась она мне... – Может, тебе табуретку подать? А то не вставляешь. Пищишь что-то, жонглируя словами, а будто из ямы. Дно называется, – выдыхаю, блядь, как Горыныч. Сам себя, черт возьми, удивляю. Когда так разогнался? И эта пучеглазая личинка вытягивается струной и таращится с таким видом, будто сейчас лопнет. Мне похрен, конечно. Добиваю, раз уж начал. – Днище, из которого тебе никогда не выбраться, сколько бы твоя мамочка не расчехляла ноги перед толстыми кошельками.