Сайрита Л. Дженнингс - Испорченный (Зараза - др. перевод) (ЛП) Страница 15

— Я не смогу помочь, если ты не позволишь мне, Элли, — мой голос звучит мягче, чем должен. Возможно мягче, чем она того заслуживает. — Сними свой халат... пожалуйста.

Она не сопротивляется, хотя я знаю, что ей хочется. Вместо этого, она делает вдох и закрывает глаза. Затем медленно, почти кропотливо, ее хватка ослабевает на сжимаемой ткани. Светло-коричневые веснушки украшают верхнюю часть ее груди и плеч. Контраст этих крошечных капель с ее молочно-белой кожей, и эти алые волосы, покрывающие ее плечи, напоминают мне капкейк «красный бархат». Я лениво облизываю губы, желание полакомиться ее сладостью становится сильнее и жарче.

Когда халат скользит по лифу ее корсета, моя голова и конечности теряют между собой связь, и все чувство контроля начинает ускользать. Мои ноги изнывают от боли, из-за стремления встать, а мои руки горят от желания прикоснуться к ней. Чтобы проследить мозаику веснушек цвета корицы, осчастливленных привилегией жить на ее сливочной коже.

Эллисон смотрит вниз, когда атлас приоткрывает больше кружев, натянутых на ее грудь и талию, как будто она видит все это в первый раз. Ее глаза широко раскрыты от удивления, словно она переживает ту же практику по самообладанию, что и я, и удивлена собственной силой воли.

Халат падает на пол, обнажая воплощение рая на каблуках. Ее кружевное бюстье и трусики белоснежно-белого цвета украшены бледно-розовыми деталями вокруг чашечек на ее дерзкой груди. Белые чулки на длинных стройных ногах прикреплены к соответствующему поясу с подвязками.

Она — ангел. Мой ангел с нимбом из огня.

Напротив голых стен и редкой мебели она выглядит неуместно. Женщина, как она, должна быть окружена красотой, погруженная во все мягкое и нежное.

А не быть брошенной в темноте испорченного желания.

Наши взгляды ищут друг друга, наши рты приоткрываются, но все же никто не произносит ни слова. Нет никаких слов. Только необъяснимое противоречие заполняет пространство, воздух настолько наэлектризован, что даже поверхность ее кожи, кажется, светится. От нее исходят искры.

— Подойди ко мне, — командую я.

Эллисон делает несколько нетвердых шагов ко мне, прежде чем я останавливаю ее, поднимая руку.

— Стоп.

Обида и замешательство вспыхивают на ее лице.

— Что?

— Не просто вышагивай, как будто ты идешь на казнь. Подчеркивай раскачивание своих бедер, плавно двигайся ко мне. Видишь, как бедра удлиняют твои ноги и подчеркивают твои икры? Дай мне время оценить это. Хорошо? Теперь, попробуй еще раз.

Она закатывает глаза, перед тем как в них появляется стальная решительность. С высоко поднятой головой, она медленно делает шаг вперед, и что-то горячее опускается в мой желудок, оставляя опаляющие следы похоти по позвоночнику. На второй греховный шаг эти бирюзовые глаза встречаются с моими, как у обольстительного меткого стрелка, и по моим коленям растекается и горит жар. Она делает третий шаг этими округлыми восхитительными бедрами, выглядывающими из-под отделанных оборками кружев ее трусиков, и я чувствую, как мои трусы вспыхивают пламенем, принуждая меня вскочить на ноги и стремительно зашагать к ней.

Я знаю, Эллисон может прочитать отчаяние и настойчивость в моих голодных глазах. Знаю, она замечает, как дрожит моя рука, когда я тянусь, чтобы отвести прядь ее клубничной гривы за ухо. Тем не менее, ни остроумное замечание, ни придирчивая шутка не вырывается из нее. Вместо этого, она втягивает свою нижнюю губу в рот и мягко прикусывает ее верхними зубами. Даже не задумываясь, я медленно пробегаю большим пальцем вокруг ее рта, чтобы она отпустила свою истерзанную губу. Элли выпускает ее, и мой большой палец еще раз проводит по все еще блестящим и сверкающим губам.

Прямо сейчас между нами нет ничего, кроме воздуха, возможности и забытых обязательств. Ничего из этого меня не волнует. С одной рукой, сжимающей ее спину, и другой, прослеживающей ее губы, все правила и границы просто отпадают.

К черту последствия.

Я закрываю глаза, потому что прикасаться к ней и видеть ее слишком невыносимо.

— Какого черта ты делаешь со мной? — шепчу я. Я не жду, что она ответит или даже услышит меня, уж если на то пошло. Но я хочу, чтобы она услышала. Мне нужно, чтобы она это сделала.

Ангел спустился на Землю, в мое персональное царство похоти, наслаждения и стыда. С глазами цвета океана и нимбом из огня, горящим так же ярко, как солнце пустыни, она говорит со мной. И в то время, кгда она неопытная и запятнанная, испорченная этим прекрасным адом говорит, ее слова вдыхают жизнь в самую темную, одинокую часть меня.

— Именно то, чему ты научил меня.

Реальность обрушивается, душа меня в ледяном бассейне осознания.

Я трогаю жену другого мужчины.

Я едва не целую жену другого мужчины.

Я хочу трахнуть жену другого мужчины.

Думать об этом, позволять этому задержаться на краю твоего сознания — это одно дело. Но признать это? Знать это дерьмо наверняка, да так, что почти чертовски больно не быть с ней рядом? Предвкушать каждый взгляд и вздох, как будто в них смысл всего моего существования?

Это безумие.

Я отхожу от нее и продолжаю отходить, пока не оказываюсь у двери. И даже, смотря на то, как из-за боли меркнет свет в ее глазах, я знаю, что должен уйти. Потому что если я этого не сделаю, то компенсирую каждое свое невысказанное признание.

6. Отвлечение

Розовые оттенки пачкают безоблачное небо, пока солнце опускается за тенистые глубины горизонта. Я с изумлением наблюдаю за этим, почти ошеломленный красотой происходящего. Люди воспринимают пустыню, как безжизненное, сухое и одинокое место. Я же вижу в ней умиротворенность, спокойствие и свободу.

Я слышу, как кто-то приближается, но не шевелюсь, все еще наблюдая за тем, как розовые оттенки исчезают в темно-голубых, позволяя на небе вновь объявиться и засиять звездам. Я представляю, как они сверкают в ее бирюзовых глазах, когда она улыбается. Мне просто слишком страшно взглянуть на нее и увидеть это собственными глазами.

Звук шлепанья ее босоножек прекращается у шезлонга, что стоит рядом со мной, и она вздыхает перед тем, как сесть. Мы не говорим. Нам и не нужно. Звезды говорят за нас.

— Что ты там видишь? — шепчет она через несколько минут. Теперь мы окутаны темнотой, в стороне от приглушенного света, идущего от главного дома.

— Космос.

Элли хихикает.

— Вау. Какое мудрое наблюдение, мистер Дрейк.

Я поворачиваю голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как она откидывает голову назад и смеется таким искренним и неожиданным смехом, и обнаруживаю, что улыбаюсь сам.