Неустановленный автор - Рандиана, или Похотиада Страница 15

– Ах, мистер Сминтон, я сейчас потеряю сознание. Отпустите меня. Я такого еще в жизни не чувствовала.

– Моя дорогая, – сказал я, неожиданно втиснув свой член ей в руку, – а такое ты чувствовала?

Она нервно обхватила его пальчиками, и я почувствовал, что ее руки горячи и влажны от возбуждения. Но прежде чем я успел остановить ее или догадаться о ее намерениях, она соскользнула на пол, встав на колени между моих вытянутых ног.

– В чем дело, Герти, детка? – спросил я.

Ответа я не получил, но ее рука, которая так и не выпустила моего пениса, чуть подалась к его основанию, рот приоткрылся, и когда моя крайняя плоть оказалась оттянутой, кончик ее языка прикоснулся к моему члену движением столь сладостным и нежным, что я едва не сошел с ума.

Не менее двух минут я полулежал в кресле, пребывая в состоянии блаженства; наконец, будучи не в силах выносить это дольше, ибо это было выше моих сил, я высвободил пенис из ее руки, оттолкнул кресло, уложил ее на пол и с безумной, если не сказать глупой, поспешностью взломал ее девственную плеву; едва я проник в нее на всю глубину, как в тот же момент я кончил с такой силой, что не без страха подумал (хотя это и противоречило всем анатомическим канонам), что вот сейчас моя сперма хлынет у нее изо рта.

Было бы несправедливо обвинять Гертруду в отсутствии взаимного чувства, да и коврик перед камином давал веские доказательства того, что с ее стороны недостатка в любовных выделениях тоже не было. Если я скажу, что коврик сей напомнил мне маленькое болотце, то и такое сравнение будет весьма мягким.

Не успела Гертруда насухо обтереть свои сокровенные места, а я – налить стаканчик бренди с водой, дабы предотвратить нервную реакцию, неизбежную, на мой взгляд, у такой юной особы, только что лишившейся девственности, как в комнату без всякого предупреждения ворвалась, словно тигрица, ее матушка: она вернулась, чтобы забрать забытый ею ключ.

– Вот, значит, для чего я тебя воспитывала как настоящую леди! – с порога начала она. – А вы, – обратилась она ко мне, – ведь вас я всегда считала настоящим джентльменом, а вы что себе позволяете?! И не смей мне возражать, ты, бесстыжая сучка, – вновь набросилась она на дочь, видя, что Гертруда (а ей в сообразительности отказать было нельзя) пытается что-то объяснить. – Ты что думаешь, у меня глаз нет? Ты думаешь, я не вижу, что здесь происходит? Уж если где сломали целку, то именно в этой комнате. Я это уже на лестнице почуяла. Я тебя проклинаю! А этот джентльмен, – это слово она произнесла со всей иронией, на какую только была способна, – раз уж он тебя погубил, то пусть и содержит. – И с этими словами она выскочила из комнаты.

Ничего другого мне не оставалось. На следующий день я снял для Герти небольшой домик в Кью, где содержал ее, и довольно прилично, в течение трех месяцев, да и продолжал бы делать это и доныне, если бы однажды субботним утром не застал ее в объятиях одного спортсмена, именитого члена Лондонского гребного клуба. На этом наши отношения закончились, и на прощание я подарил ей чек на 100 фунтов, на которые она открыла портняжную мастерскую или что-то в этом роде. Насколько мне известно, ее дело процветает и по сию пору.

13. Образчик добродетели

Однажды утром на исходе лета, когда августовская жара властно звала на природу, Дево зашел ко мне в мои новые апартаменты (поскольку благоразумие требовало, чтобы я переехал на новое место), где обнаружил меня дремлющим над последней модной книгой мистера N, известного поставщика пикантных историй.

– Рад тебя видеть в добром здравии, – сказал Дево. – Мистер Ливсон, мой приятель, пригласил меня на недельку к себе в Оутлэнд Холл поохотиться на тетеревов и сказал, что, если хочу, я могу приехать с другом. Ты поедешь?

– А найдутся там развлечения иного рода, скажем, что-нибудь мягкое, теплое, нежное и влажное внутри? – спросил я. – Честно говоря, друг мой, стрелять тетерок – занятие хоть и приятное, но если при этом нет поблизости этакой приятной штучки, то игра, поверь, не стоит свеч.

– Сминтон, ты неисправим. Я в жизни еще не встречал такого вагинострадальца. Что ж, я думаю, наше пребывание там, пожалуй, время от времени будут скрашивать отдельные представительницы слабого пола, любительницы вольных забав, но только предупреждаю тебя, не зарывайся, а главное – не вздумай проделывать что-нибудь этакое с миссис Ливсон. Даже если на первый взгляд она тебе покажется легкомысленной и доступной, имей в виду: она до смерти предана своему мужу, и я бы даже тухлого яйца не поставил за то, что какому-нибудь повесе удастся ее соблазнить.

– Ах, Дево, если бы ты знал, как мне хочется пощупать эту неприступную крепость! Она красива?

Дево тяжело вздохнул.

– Я как-то уже пытался сорвать сей сладкий плод в тех краях, – сказал Дево, – но у меня ничего не получилось. Красива ли она? Да, у нее огромные цыганские глаза, а зубы – как жемчуг. Других таких я в жизни не видел. А что до фигуры… Нет, пожалуй, лучше не буду вдаваться в подробности, чтобы не расстроиться.

– Ну, тогда я определенно поеду, – сказал я со смехом. – Ты, Дево, – настоящий поэт, и хотя описание твое, как я подозреваю, имело целью скорее отвратить меня от этой особы, оно, напротив, вызвало у меня настоящее восхищение ее божественными прелестями. Так ты действительно пытался вкусить сей сладкий плод? И безуспешно? Хотя ты ни один камень не оставишь не перевернутым?

– Да, пытался, – сказал Дево. – Причем не раз: и до замужества, и после. Но все мои потуги оказались тщетными. Один раз я положил руку ей на бедро, но она тут же резко пресекла мои поползновения, будто холодным душем меня окатила, а кончилось все тем, что она дала мне недвусмысленно понять: мол, если я немедленно не уеду в город под каким-нибудь благовидным предлогом, то она меня ославит так, что я на всю жизнь запомню. Вот что я тебе скажу, Сминтон, я достаточно хорошо знаю женщин, и я знаю, когда они блефуют, а когда говорят правду.

– Нет, Дево, теперь я прямо-таки считаю своим долгом увидеть этот идеал. Я как истинный философ и специалист по женским штучкам исповедую принцип: чем больше препятствий, тем сильнее наслаждение.

– Ты можешь поехать со мной, Сминтон, но говорю тебе откровенно: миссис Ливсон абсолютно недоступна – ни для тебя, ни для любого другого мужчины. Она – совершенный лед.

– Мой дорогой Дево, случается, что и лед тает.

– Но только не тот, что на полюсе.

– И тот тоже тает, только для этого требуется больше тепла. Послушай, друг, ставлю двенадцать дюжин лучшего «Шато Марго» против твоей изумрудной булавки, на которую я давно положил глаз. Итак, спорим, что, не пройдет и недели, как я откупорю створки этой чистой жемчужины.