Маркиз Сад - 120 дней Содома, или Школа разврата Страница 16

АНТИНОЙ, очень красивый тридцатилетний мужчина. Его член – восьми дюймов в обхвате и двенадцати в длину.

БРИЗ-КЮЛЬ, двадцать восемь лет, по виду сущий сатир; член кривой, головка огромна: она имеет восемь дюймов, три линии в обхвате, тогда как сам член в обхвате только восемь дюймов и в длину тринадцать. Этот чудовищный член изогнут, как турецкий ятаган.

БАНД-О-СЬЕЛЬ, двадцати пяти лет, очень уродлив внешне, но крепок и здоров; главный фаворит Кюрваля, он всегда наготове, член его – семь дюймов, одиннадцать линий в обхвате и одиннадцати дюймов в длину.

Четверо других обладают членами длиной от девяти до одиннадцати дюймов, а в обхвате от семи с половиной четверки – между двадцатью пятью и тридцатью годами.

Вот что я пропустил при написании вступления:

1. Надо будет сказать, что Эркюль и Банд-о-Сьель, один негодяй, а другой – очень уродлив внешне, и что никто из восьмерки не получал никогда удовольствия ни с мужчинами, ни с женщинами.

2. Что часовня служила одновременно и сортиром, и детализировать последствия такового ее употребления.

3. Что сводники и сводницы в своих поисках пользовались услугами различных головорезов, бывших в их распоряжении.

4. Подробнее рассказать о грудях служанок и о раке у Фаншон. Также подробнее описать внешность всех шестнадцати детей.

Сто пятьдесят простых страстей или страстей первого уровня, составляющих тридцать ноябрьских дней, наполненных повествованием Дюкло, к которым примешались скандальные события в замке, записанные в форме дневника в течение указанного месяца.

День первый

Первого ноября все поднялись в десять часов утра, как это было предписано распорядком, который все поклялись ни в чем не нарушать. Четверо прочищал, которые не разделяли в эту ночь ложе друзей, привели Зефира – к герцогу, Адониса – к Кюрвалю, Нарцисса – к Дюрсе и Зеламира – к епископу. Все четыре мальчика были очень робки, еще очень неловки, но, ободряемые каждый своим вожатым, они неплохо выполнили свои обязанности, и герцог выпалил свой заряд. Остальные трое, более сдержанно и менее расточительно относящиеся к своей сперме, входили в них так же, как и он, но ничего не оставили там от себя. В одиннадцать часов перешли в апартаменты женщин, где восемь юных султанш явились нагими и в таком же виде подавали шоколад. Мари и Луизон, верховодившие в этом серале, помогали им и направляли их. Прикосновения и ощупывания, многочисленные поцелуи; восемь несчастных крошек, жертвы из ряда вон выходящей похоти, краснели, прикрывались руками, пытаясь защитить свои прелести, и тотчас же показывали все, как только видели, что их стыдливость возмущает и злит господ. Герцог, восстановивший силы очень быстро, сравнил окружность своего орудия с тонким легким станом Мишетты: оказалось всего три дюйма разницы. Дюрсе, который был распорядителем в этот месяц, совершил предписанные осмотры и визиты. Эбе и Коломба были замечены в проступках, и их наказание было немедленно назначено на ближайшую субботу на время оргий. Слезы их никого не разжалобили. Перешли к мальчикам. Те четверо, которых не готовили на утро, а именно: Купидон, Селадон, Гиацинт и Житон, послушные приказу, спустили штаны, и какое-то время все потешили свой взор. Кюрваль перецеловал всех четверых в губы, а епископ потрепал каждого за член, пока герцог и Дюрсе занимались кое-чем другим. Визиты закончились, никто не проштрафился. В час дня друзья переместились в часовню, где, как известно, была устроена уборная. Необходимость сохранить себя для предусмотренного на вечер заставила отказаться от многого дозволенного; появились лишь Констанция, Дюкло, Огюстина, Софи, Зеламир, Купидон и Луизон. Всем остальным приказано было поберечься до вечера. Четверо друзей, расположившись вокруг того самого сиденья, сооруженного именно для этой затеи, заставили посидеть на нем одного за другим всех семерых подданных и удалились, досыта наглядевшись на это зрелище. Они сошли в гостиную и там, пока женщины обедали, развлекались беседой до той поры, когда им также подали на стол. Каждый из четырех разместился между двумя прочищалами, согласно установленному правилу: никогда не допускать женщин к своему столу; их супруги, сопровождаемые старухами, одетыми в серые монашеские одежды, подали обед, самый великолепный и вкусный, который можно только представить. Не могло быть искуснее кухарок, чем те, которых доставили в замок; им так хорошо платили и так хорошо снабдили провизией, что все устроилось как нельзя лучше. Обед этот должен был быть менее плотным, чем ужин. Бургундское появилось вместе с холодными закусками, бордо было подано к первому блюду, шампанское – к жаркому, эрмитаж – перед десертом, токайское и мадера – к десерту. Мало-помалу в головах зашумело. Прочищалам были дарованы на это время права над женами друзей, и они не преминули над ними покуражиться немного. Констанция, замешкавшаяся с подношением тарелки Эркюлю, получила от него добрый тумак. Эркюль, посчитав себя фаворитом герцога, решил не церемониться с его супругой. Герцог лишь рассмеялся на это. Кюрваль, к десерту изрядно подвыпивший, бросил в лицо своей жене тарелку: не увернись она, тарелка раскроила бы ей голову. Дюрсе, видя, как возбудился один из его соседей, нашел вполне уместным за столом расстегнуться, спустить панталоны и подставить свой зад. Сосед пронзил его, и по завершении дела оба они, как ни в чем не бывало, вернулись к винам и яствам. Герцог не замедлил повторить с Банд-о-Сьелем проделку своего старого товарища. При этом он побился об заклад, что, пока его будут обхаживать сзади, он, несмотря на величину члена, вонзившегося в него, сумеет спокойно выпить три бутылки вина. Какая выдержка, какое хладнокровие, какое спокойствие среди бури распутства! Герцог выиграл спор, и хотя эти три бутылки были выпиты не натощак и присоединились к пятнадцати опорожненным ранее, он вернулся к столу, ничуть не потеряв в своей осанке. Первое, что предстало пред ним, была его собственная жена; она плакала от обиды, нанесенной ей Эркюлем, и это зрелище привело герцога в такой раж, что он немедля подверг супругу такому обращению, которое мы пока еще не можем изобразить читателю. Читатель, видящий, как мы смущены подобным началом, простит нас за то, что мы, чтобы привести в порядок наш сюжет, пока что скрываем от него некоторые подробности. Наконец, перешли в гостиную, где новые удовольствия и подвиги ждали наших ратоборцев. Очаровательная четверка из двух юных красавцев, Адониса и Гиацинта, и двух прелестных девочек, Зельмиры и Фанни, подала им кофе и ликеры. Тереза, одна из дуэний, руководила ими: было принято, что повсюду, где собиралось двое или трое детей, за ними должен быть надзор. Четверо наших распутников, полупьяные, но все же решительно настроенные соблюдать свои законы, довольствовались поцелуями и прикосновениями; их развращенный ум умел находить тонкие приправы в деле разврата. Показалось в какую-то минуту, что епископ вот-вот прольет семя от тех необычных вещей, которых он требовал от Гиацинта, пока Зельмира бранила его. Вот уже затрепетали его нервы и волна судорог прошла по его телу, но он сдержался и отбросил подальше от себя соблазнителей, зная, что ему еще предстоит нелегкая работа, и сохранил себя, по меньшей мере, до конца дня. Выпито было шесть различных сортов ликера и три вида кофе; урочный час пробил, две пары отправились одеваться. Наши друзья устроили себе четвертьчасовой отдых, после чего перешли в Тронный Зал. Такое имя дали залу, назначенному для выслушивания историй. Друзья устроились на диванах, герцог со своим любимцем Эркюлем в ногах, рядом – нагая Аделаида, жена Дюрсе и дочь президента; напротив герцога – квадрилья, связанная с его нишей гирляндами, так как это было уже объяснено: Зефир, Житон, Огюстина и Софи – в пастушеских костюмах под предводительством Луизон, одетой старой крестьянкой и исполняющей роль их матери. У Кюрваля в ногах расположился Банд-о-Сьель, на канапе – Констанция, жена герцога и дочь Дюрсе, квадрилья: Адонис, Селадон, Фанни и Зельмира, возглавляемые дуэньей Фаншон. У ног епископа находился Антиной, его племянница Юлия на диване и четверо почти голых дикарей: мальчики Купидон и Нарцисс и девочки Эбе и Розетта, возглавляемые старой амазонкой, которую изображала Тереза, составляли квадрилью. У Дюрсе в качестве прочищалы был Бриз-Кюль, рядом с ним стояла Алина, дочь епископа, а напротив – четыре маленьких султанши: два мальчика, переодетых девочками – такая утонченность делала еще более обольстительными формы Зеламира, Гиацинта, Коломбы и Мишетты. Старая арабская рабыня, которую изображала Мари, возглавляла квадрилью. Три рассказчицы, великолепно одетые на манер парижских девушек из хороших семей, сели на подножие трона на диване, с умыслом поставленном здесь, и Дюкло, рассказчица этого месяца, в легком и очень элегантном прозрачном наряде, нарумяненная и украшенная бриллиантами, устроившись на возвышении, так начала историю своей жизни, в которой она должна была подробно изобразить сто пятьдесят первых страстей, названных простыми страстями.