Unknown - Я-злой и сильный (СИ) Страница 17

Главврач дослушал и нажал кнопку селектора:

- Позовите Сапунову и Горобченко.

Явились Артём в белом халате и ухоженная взрослая тетка с баджиком «зав. хирургическим отделением».

- Вера Леонидовна, что ж вы молодого доктора обидели?… - начал главврач добродушно.

- Что?! – вскинулась «главная хирургиня». – Вот как вы, Артём, стали действовать? Если чем-то недовольны, пришли бы ко мне и сказали. А тихушничать – подло!

Артём, опешив, сделал шаг назад. Кэп, кусая губы, набирал воздуха, чтоб сказать тётке в лицо всё, что о ней думает. Чегодаев выжидающе переводил взгляд с лица на лицо. И тут в атаку пошла одна из мамаш. Многодетная, горластая, она дала бы фору пятерым азартным мужикам:

- Нет уж, Вера Леонидовна, вы теперь нас всех послушайте! Моему сыну гипс ставил Горобченко, а когда его отстранили, мы лишнюю неделю пролежали в отделении, всё никто не мог нас на рентген отправить! А у меня ведь еще четверо детей!

Еще одна мамочка вступилась:

- У нас - ДЦП. Нас ложили планово, и Артём Николаич всегда «рефлексы» делал. А у Логинова мы пролежали десять дней на одних прогреваниях.

Вера Леонидовна насмешливо смотрела на ораторш, подбирая слова для отпора, но тут понесло Кэпа:

- Правда же, Логинов – полостной хирург. Зачем его на суставников ставить?! Операцию Даше Рыбиной должен был Горобченко делать, а – не дали!... И чем закончилось?!

Эти слова легко легли Кэпу на язык только потому, что Артём много раз повторял их дома. Но заведующая воззрилась на Кэпа с изумлением. Незнакомый дюжий парень без ног и с медалями так легко ориентировался в специализации хирургов ее отделения!?

- Артём Николаевич отстранен от ночных дежурств и не может наблюдать пациентов в ранний послеоперационный период. Потому он не делает операций.

Неожиданное и открытое заступничество Алёши вывело Артёма из ступора. Он с напором обернулся к заведующей:

- И почему же я не могу в ночную дежурить?

- А вы не знаете? – язвительно процедила та.

- Нет. Скажите вслух, при всех. Почему Логинов – может дежурить, Белова – может, а я – нет?

- Не знаете? – шипела она. – При всех сказать?!

- Скажите! – Артём  не отводил от нее пристальных глаз.

Вера Леонидовна окинула взглядом пёструю «делегацию». Солидный мужик в дорогом костюме – чиновник или функционер, мамаши разного возраста, от юных до пенсионерок, какие-то накачанные парни. Говорить скандальные вещи при всех не хотелось. К тому же, ей пришло в голову, что инвалид – не дай, Бог! - папа той девочки, которой неудачно сделали операцию на локте… Она додумала, что лучше всё мирно решить в кабинете начальства, чем в темном переулке встретить разъяренного бугая, винящего лично ее в проблемах своего ребенка.

- Пожалуйста, давайте успокоимся! - сдала назад Вера Леонидовна. – В отделении были пертурбации. Сейчас всё налаживается. Артём Николаевич вернется к прежнему расписанию, снова возьмет три палаты. Да, Артём?! А вашей Дашеньке, - обернулась она к Кэпу, - будет сделана еще одна операция, ее сделает Горобченко. Будем надеяться – благополучно!

- Вы хоть знаете, что это такое – лишняя операция? – мрачно спросил Кэп.

- Мы всё уладим. Не волнуйтесь, ради Бога! - вежливо частила тётка. – Игорь Ильич, - обернулась она к главврачу, - я просто не успела вам сообщить: мы возвращаем прежнюю сетку дежурств.

Хозяин кабинета повернулся к Чегодаеву:

- Ну – ок. Мы разберемся. Ваше письмо я рассмотрю и сообщу о результатах проверки.

Чегодаев протянул ему визитку с телефоном:

- …Но учтите: этот вопрос – на контроле. В следующий раз мы будем с журналистами.

- Не надо прессы. Спасибо за своевременный сигнал. До свидания! - главврач корректно улыбался и кивал, давая понять, что прием окончен.

Чегодаев внимательно посмотрел в его лицо, ответно кивнул и первым вышел из кабинета.

Перевозбужденные мамаши заполнили гомоном больничный коридор. Ильяс, попрощавшись, убежал на работу. Серый ушел с Маринкой. Кэп остался на крыльце и закурил. Думал: вдруг выйдет Тёма? Рядом тормознул Чегодаев:

- …Угостишь? – и, взяв сигарету из Кэповой пачки, спросил: - Как жизнь, старлей*? Я думал, ты здесь – с кем-то из «мамочек».

- Нет. Я доктора знаю. Он мне протез помогал подбирать.

- Подобрали?

- Не знаю пока. Цену еще не озвучили. Работы-то нет у меня, а пенсия, - Кэп безнадежно махнул рукой.

- А что умеешь делать?...

Чегодаев не спешил уйти: он вспомнил этого бойца.

Года три назад в Совет ветеранов позвонили из военкомата, что из Москвы везут дембеля-инвалида, и надо бы забрать его с вокзала и отвезти в Стародубский район. Чегодаев сразу тогда на всякий случай резервировал место в интернате. Он уже насмотрелся, как жены бросают на порог вещи, когда с войны возвращается калека. Слышал, как голосят седовласые больные матери, что ждали подмоги на старости лет, а свалилась - обуза...

Кэп был молодой, пухлощекий после госпиталей. К инвалидности еще не привык, еще не понял, какой стороной к нему жизнь повернулась. Встречи с родными ждал, но не волновался. Волновался за него Марат. По раздолбанным в кашу дорогам с намерзшей колеей доехали в скромный поселок. У околицы их никто не встречал. Марат закусил изнутри щеку. Но около дома, у калитки ждала мать. Она вбежала в автобус, обвила Кэпову шею руками:

- Лёша! Приехал! Слава Богу! Слава Богу, мой мальчик!

Кэп стеснялся этой сцены перед парнями, выносящими из автобуса коляску. Потом стеснялся матери, когда, подставив ему плечи, парни выносили его самого. У Марата отлегло было от сердца, но – ненадолго. К дому Шумилиных от калитки вела узкая тропа. Справа – кусты, слева - стена. Туалет - на улице, а к нему протоптана в неглубоком снегу стёжка между сараем и стволом черешни. Крыльцо – пять ступеней. А в доме – порожки да узкие двери. Городская инвалидная коляска в здешней жизни была ни к чему.

Мать и пожилой седой отец за что-то благодарили Марата. Кэп сидел за накрытым столом и улыбался.

- Катя сегодня приедет, - говорила мать, утирая слезы. А потом, повернувшись к Марату, объясняла: - Катя – дочка моя, Лёшина сестра.

Отец гладил пальцем боевые сыновы медали.

У Марата сердце зашлось, и он заспешил попрощаться. А уже из автобуса набрал телефон соцзащиты:

- Григорьич, осталась у нас еще квота на квартиры? Запиши: однушку - Шумилину, ветерану боевых действий. В доме с пандусами. Колясочник парень.

- Зачем, Марат Альбертыч? – спросил один из ехавших рядом парней. – Приняли же родители.

- Ты порожки в доме видел? – сказал Марат. – А дорогу к туалету? Двадцать пять лет парню. Полгода в доме просидит, в помойное ведро «походит», а потом – в петлю! Нет, он – живой, хороший, хочет жить. Надо спасать пацана!

И сейчас Чегодаев смотрел на Кэпа внимательно и серьезно:

- Давай с работой помогу. Профессия-то есть?

- А! - махнул рукой Кэп. – Я ж – сельский. Закончил колледж на тракториста-машиниста. Теперь это – мимо! А могу – диспетчером на телефон. Для интернет-магазина базу на компьютере вести. Ну или руками что-то делать сидя…

Марат достал смартфон:

- Диктуй свой номер. Обещать не обещаю, но – попробую.

Тёма приехал вечером и с порога на Кэпа «наехал»:

- Алёш, как это называется? Ты предупредить меня не мог, что вы придёте?

- Это тебе «алаверды» за протез! – засмеялся Кэп. – Ты ж меня не предупредил, что там будет. И вот тебе – ответка. Как заведующая-то? Очень злилась?

- Ага! Но – сдалась. Три палаты мне вернули. Буду вести стационар, как и раньше. А что за мужик с вами был, в пиджаке?

- Понравился? – ревниво вскинулся Кэп. – Это из совета ветеранов, Ильясов земляк.

- Фу на тебя: «понравился»! – фыркнул Тёма. – Он – старый. У меня вон есть моложе! – он положил ладонь на Кэпово плечо. – Покормишь, нет? А то так пить хочется, что переночевать негде…

* * *

К Тёмкиным ласкам Кэп привык. Не быстро, не сразу. С затаенными страхами и внутренней борьбой. Врал сам себе, что в эти минуты представляет рядом с собою девчонку. Проводив Тёму, брался через силу дрочить на бабское порно.

А сам «руки распускать» в постели и вовсе стеснялся. Но – хотелось же! Манило. И удержаться от этого не было сил. В те вечера, когда Рыжий оставался на ночь, Кэп укладывал его к себе на плечо и касался неспешными пальцами выпирающих ключиц. Артём зажимался, как целка. Не мог забыть, как дрожь пробежала по Алёшиным плечам, когда он впервые коснулся ладонью его плоской мужской груди. Боялся, что Лёшку переклинит, что дойдет куда-то там, «в мозжечок», что Тёма – не женщина, что – «нельзя» и что – «больше не хочется»…

Если бы не Тёмкино смущение, Кэп, может, сам не решился бы на нежности. Но преодолевать это сопротивление было так сладко. Чувствовать желание, ловить вздрагивания, уговаривать насмешливо и властно.