Расеянство - Братья Швальнеры Страница 18

–Что же мне делать?

–Я разрешаю Вам применение антисептических средств в пределах клиники. Но если Вы растрезвоните об этом по всему миру, то можете смело покидать пределы больницы.

–Это Ваше окончательное решение? – помолчав немного, уточнил Земмельвайс.

–Да.

–В таком случае, прощайте. Нам не о чем с Вами говорить.

Хлопнув дверью, Земмельвайс покинул кабинет Клейна. Вернувшись на свое рабочее место, он стал собирать личные вещи – для себя он твердо решил, что смерти Коллечки ему достаточно, и проводить остаток дней в обстановке невежества, в темном царстве Клейнов и Хоффманов ему не с руки. Внезапно среди бумаг он натолкнулся на письмо. Оно было запечатано. Почему он не видел его раньше? Должно быть, проглядел среди утренней почты. Разрезав конверт, Игнац погрузился в чтение:

«Дорогой Игнац! Сообщаю Вам с великой благодарностью, что получил Вашу работу о снижении смертности среди рожениц за счет обеззараживания рук операционистов и ординаторов хлорной известью. Признаться, после прочтения ее несколько дней я был вне себя от восторга. Я не мог поверить, что мой дорогой однокурсник стоит у истоков открытия, которое способно вкорне изменить не только демографическую ситуацию, но и вообще всю картину медицинской жизни. Сравнительно недавно – две недели назад – я решился на свой страх и риск внедрить данную практику и в нашей клинике. Результаты превзошли все мои ожидания. Смертность снизилась с 20% до 1%, и то в указанный процент входили люди, больные хроническими заболеваниями. Получается, что родильная горячка и сепсис как причины смертей матерей остались в прошлом. И все – из-за, казалось бы, – малозначительного открытия, которое – в действительности – является революцией здравоохранения.

Однако, результаты превзошли все ожидания и в другом смысле. Когда я сообщил о применении Вашей находки в своем отделении главному врачу нашей больницы Петра и Павла доктору Кюхтеру, он запретил мне публиковать статистическую отчетность и вообще делиться с кем-либо результатами практики. В обоснование своей позиции он сослался на то, что сочтет мою публикацию доносом, поскольку она повлечет за собой массовые неприятности для него и его подчиненных, не сумевших в течение многих лет, предшествовавших Вашему опыту, отыскать ему альтернативу. По его мнению, выходит, что из-за безынициативности и недальновидности медицинского персонала, по существу, произошли все эти смерти. Я не могу разделить такой точки зрения, главным образом, потому, что полагаю уклонение от принятия на вооружение средства борьбы с сепсисом как смертный приговор многим миллионам рожениц и нарушение клятвы Гиппократа. Таким образом, я оказался в противоречивой ситуации – с одной стороны неприятие коллег, а с другой – неприятие самого себя, если я пойду у них на поводу.

Прошу Вас, мой друг, поделитесь со мной Вашими мыслями по поводу написанного. Какой точки зрения мне следует придерживаться?

С уважением, Ваш Густав Михаэлис, врач больницы Святых Петра и Павла, Бонн. 14 апреля 1847 года».

Земмельвайс отложил письмо – и еще более укрепился в своем решении как можно скорее покинуть стены больницы, чтоб нести свое открытие в мир. Да, возможно, здесь за время его отсутствия умрут еще несколько женщин, но приданием открытию публичного характера он сможет спасти миллионы. Выбора не оставалось, тем более, что письмо кричало ему – «Ты не один!».

Май 1847 года, Вена.

Доктор Земмельвайс спешил – через час в Венском госпитале должна была состояться его лекция. Он немного опаздывал – из издательства только-только поступили сигнальные экземпляры его книги «Этиология, сущность и профилактика родильной горячки», которые он должен был вручать слушателям. Потому спешил – в спешке поймал конку, попросил служащего гостиницы уложить чемодан с книгами, кое-как взгромоздился и велел кучеру гнать во весь опор.

У дверей госпиталя его встречал организатор лекции, доктор Тауффенберг.

–Добрый день, Игнац.

–Добрый. Простите, что опоздал – посылка из издательства с моей книгой здорово задержалась, а без нее проводить лекцию я счел невозможным.

–Пустое… – Тауффенберг словно не слышал его. – Я так счастлив снова видеть Вас здесь. Помните, как Вы проходили у меня практику в ординатуре?

–Разумеется, но, мне кажется, сейчас не время для воспоминаний. Я опаздываю на лекцию, меня ждут. Все собрались?

–Постойте.

–Что случилось?

–Вам незачем спешить. Никто не пришел.

–Как?! Но почему?! Все же были предупреждены, и принять участие собирались порядка ста человек!

–Обстоятельства изменились…

–Каким образом?

–Видите ли, доктор Клейн прислал письмо нашему руководству…

–Понятно, – опустил руки Земмельвайс. – Испугались пасквильного навета? Запретили слушателям посещать мероприятие?

–Отнюдь, Вы не так поняли. Ничего подобного не случилось. В своем письме доктор Клейн подробно описал Ваш метод… а также рассказал о том, какие последствия могут ожидать сотрудников тех клиник, которые примут его на вооружение.

–Вы сочли мою книгу доносом, как и Клейн?

–Видите ли, так оно и есть. Ну как прикажете понять наше бездействие столько лет? Куда девать такое количество невинных жертв нашей нерадивости? На кого возложить ответственность за них?

–Почему обязательно возлагать на кого-то ответственность? Бруно и Коперника казнили, но после, когда их догадки оправдались, почему-то царей не привлекли к ответственности!

Тауффенберг улыбнулся:

–То цари. А то – люди. Нам не придется ограничиться извинениями за сотни тысяч умерших по нашей вине. Потому медицинское сообщество выразило Вам свое недоверие… Простите мне мою нелепую роль, но именно я сегодня довожу до Вас это в надежде, что Вы… нет, не одумаетесь и не перестанете нести в мир свою, без сомнения, гениальную идею, а, напротив, не послушаетесь меня. Fortuna juva avensis (счастье сопутствует храбрым – лат.)! Но не в этот раз…

Их беседу прервал посыльный из отеля.

–Простите, Вы доктор Земмельвайс?

–Да.

–Вам письмо.

Игнац спешно распечатал конверт, похожий на которые он часто получал из Бонна, из больницы святых Петра и Павла. В нем с прискорбием сообщалось о самоубийстве доктора Густава Михаэлиса…

Настя и Катя встретились случайно – бывшая сотрудница судебной системы возвращалась домой после трудовой смены на вновь приобретенном рабочем месте. Возвращалась и думала:

«Вот же перемены в судьбе! Раньше, бывало, идешь из суда – еле ноги волочишь, всю жизнь проклинаешь, труд тяжелый и неблагодарный, а теперь – то ли дело… Смену оттрубила, а жить хочется, хоть сверхурочно оставайся!»

Из-за угла показалась знакомая ей фигура