Архитектура для начинающих (СИ) - "White_Light_" Страница 19

«Спасибо Рита, за эту твою очень своевременную сказку. Ты даже не представляешь, что этот Городок продолжением своей жизни будет обязан именно тебе».

Утром Рита проснулась сама. Без будильника.

Потянулась. Посмотрела в окно, на первое в этом году весеннее небо. В его сини оставили росчерки самолеты.

Тело, словно перышко — легкое-легкое. В голове тишина, на душе пустота.

Первый день от сотворения вселенной — бестелесный дух летает между небом и водной гладью. Нет ни земли, ни опоры — лишь две ненадежные, живые стихии. Вода и воздух, и солнца свет.

Теплый душ напомнил вчерашний день — Ольга так же тепло, легко и везде касалась губами ее тела.

Смущение, уже готовое захлестнуть сознание Риты при первых намеках на воспоминание, вдруг остановилось. На смену ему пришло другое чувство — осознанности своего Я. Вопрос — «Почему и зачем я сама себя смущаюсь/стесняюсь?»

«Это мое тело и моя душа. Так разве я не могу ими распоряжаться по собственному желанию и отдать их тому, кому хочу, несмотря на общепринятые догмы? Я ничего не нарушаю. Я просто счастлива. Эфемерное, расхожее определение химической реакции, дающее физическому телу состояние легкой эйфории или особенное состояние души?

Недосуг сейчас заниматься философией. Знаю лишь одно – я воровка. Я много лет воровала счастье у самой себя, жила не так, как хотела бы! Не там, не с тем и вообще, вся наша жизнь — явление временное... мысль запуталась, как спагетти».

Рита выключает душ, заматывается в банное полотенце. Из запотевшего зеркала на нее смотрит счастливая, новорожденная женщина, еще не понимающая, что этот мир вовсе не райский сад.

— Ты не выглядишь больной, — подозрительно произносит помятый Мишка.

Он не выспался, он голоден и зол.

Рита готовит завтрак – легкий салат и паста с острым соусом, и постоянно натыкается на сковороду с горелыми остатками вчерашнего Мишкиного ужина. Переставляет ее, передвигает… В очередной раз просто выбрасывает в мусорное ведро.

— Ты с ума сошла? — возмущается муж. — Она ж… ее ж отмыть еще можно!

Рита поднимает глаза, и становится ясно, что она только сейчас заметила его присутствие. А еще становится ясно, что мысли ее далеки и солнечны.

— Отмыть? — она оглядывается на сковородку, потом на Мишку, пожимает плечами. — Но я не хочу.

Это уже не первый звоночек, это целый колокольный набат.

— То есть… как? — офигевает Михаил, не верит собственным ушам. — Она же новая и ты это… должна.

В глазах взрослой женщины истинно детское удивление:

— Убирать за тобой грязь?

С минуту они пристально изучают друг друга.

— ПМС? — с надеждой произносит Михаил. Перед ним знакомая и абсолютно чужая женщина.

— Сротапанна, — ровно отвечает Марго, изо всех сил стараясь сохранять серьез и не расхохотаться ему в лицо. — Буквально означает «тот, кто вошел в поток», согласно традиционной метафоре, сравнивающей достижение просветления с переходом бурной реки. Тот, кто входит в поток, открывает свои глаза дхарме. Вошедшим в поток гарантируется просветление не больше чем через семь перерождений, а может, и скорее, — она могла бы еще долго цитировать последнюю прочитанную статью по введению в буддизм, но Мишка сбежал, обозвав напоследок Риту нецензурным выражением, которое она ему простила, ибо — войти в поток можно, став праведным человеком, узнав о дхарме, добившись правильного состояния ума и живя в соответствии с дхармой.

Тот, кто вошел в поток, получает подкрепление своему интеллекту от учения Будды «правильное воззрение», он следует буддийской морали (шила) и почитает Три драгоценности… — их Рита не помнит, но, не суть. Сейчас для нее открылась первая собственная драгоценность — собственное Я, которое она непростительно долго отодвигала на десятый план. Пришло время узнать его.

— Мама! Мама! Наша тетя Света пришла! — кричит маленький Мишка своей маме, бежит через двор, лавируя между кладками кирпичей, связками бревен, штабелями досок. Их дом еще строится, семья ютится в «летней кухне». Следом, натыкаясь на все подряд, продирается пьяная женщина в легком платье — тетя Света, в тридцать выглядящая на 45, двоюродная сестра Мишкиной мамы.

— А почему она такая странная? — спрашивает он, когда мама, уложив родственницу спать, выходит во двор вешать стиранное белье.

— Потому что болеет, — нехотя отвечает сыну.

Мишке около шести. Он головаст, крепок, смышлен и бесстрашен (не боится даже дедова Полкана).

— А почему она болеет?

Мать встряхивает его рубашечку, цепляет на прищепки и тянется за новой.

— Потому, что у нее мужа нет.

Мишка деловито сопит, вспоминая всех знакомых в таком статусе. Но получается, что у каждого мужа уже есть жена, а если жены нет, то он не муж.

— От горя болеют, — продолжает свои размышления мать.

— Если нет мужа, это горе? — делает свой вывод сын.

Женщина усмехается его сообразительности и подтверждает.

— Для женщины первейшее горе. Если у нее нет мужа, то не будет и детей, а если нет детей, то незачем и жить.

— У тебя есть я, и тебе есть, зачем жить, — размышляя вслух, Мишка ковыряет босым пальцем сырую глину. — И ты не заболеешь, потому что у тебя есть муж. А я, когда вырасту, тоже стану чьим-нибудь мужем?

Его звонкий вопрос останавливает женщину, идущую к старой баньке с опустевшим тазом. Она оборачивается и усмехается.

— Ишь! Чьим-нибудь! Тоже мне! — ее интонацию Мишке сложно понять, вроде ругается, а вроде нет. — Ты будешь самым лучшим мужем, и это мы еще повыбираем, кого из девок осчастливить! Но с такими ногами в дом не пущу! Кыш на колонку!

Поливая пальцы ног холодной, колодезной водой, Мишка смотрит, как слоями с них сходит рыжая глина.

«Значит, я — это хорошо. Я буду выбирать, кого осчастливить — это тоже хорошо. Катька-зануда не сможет меня выбрать, и это просто здорово! Когда она в следующий раз в саду встанет рядом со мной в отряд, я так ей это и скажу, что я никогда не буду ее мужем!»

«Да и вообще, я пока еще никого не хочу осчастливливать».

— Мам, Ритка приболела, Сонька пока у ее мамы, — торопливо бросая фразы в телефонный разговор, Мишка ведет машину по знакомой с детства улице. Она изменилась с тех пор — дома стали больше, заборы моднее. Неизменным остался только угловой дом Олькиного деда Федора. Который, впрочем, почти не виден за высоким, глухим забором и двумя огромными, древними соснами.

— Мам, не знаю, чем! — «Мужа у нее нет», — всплывает в памяти. — Простыла, наверное! Все, я за рулем, давай!

В первом классе он с сомнением глядел на одноклассницу из Ленинграда — «неужели найдется дурак, который захочет стать ее мужем? Она же не больная даже, а вообще сумасшедшая».

Во втором был уверен — мужа ей не видать, как своих ушей! Она палкой дерется, лучше любого пацана! Это не жена, а убийца. Приходишь домой с работы, а она тебя палкой!

С четвертого по десятый о семейных узах временно было забыто. Все силы уходили на непосильное соревнование — кто круче?

В одиннадцатом он вполне серьезно намекнул матери о том, что ее снохой, скорее всего, станет Кампински — у нее ноги длинные, и вообще, она ничего, настоящий друг!

Мать тогда перепугалась не на шутку.

— Джам, я сейчас подъеду, сваргань мне чего-нибудь пожрать, — не слушая ответ, он уверен, Джамала сейчас дома. Сейчас начнет метаться по кухне и сочинять, чем его порадовать. Для таких случаев у нее всегда что-нибудь заготовлено. В тайне она наверняка считает себя более достойной быть ему женой, чем Ритка.

Когда не сложилось с Олькой, он долго не мог понять — ПОЧЕМУ?

Он ходил за ней кругами. Маньячил круглыми сутками у дома, школы, везде, где только мог быть в пару метрах досягаемости. И она сдалась — открыла ему свою дурацкую тайну. Она никого не любит, и нет у неё никаких бойфрендов ни в голове, ни на стороне, потому что ей вообще нравятся девочки, и замуж она никогда и ни за кого не выйдет.

— Как это? Тебе…? — обалдел тогда Золотарев. — Не, я слышал вроде…