Роузи Кукла - Гардемаринки-гарде! Страница 19

Я уже сама становлюсь одной из них. Как Коза мне сказала? Что это у них сейчас? Шабаш! А ведь точно, шабаш ведьм безусых и с ума сошедших трансов и баб. А я тут причем?

Музыка громко, голоса радостные как будто издалека. У меня что–то со слухом, подумала и пока обвожу вокруг глазами, то уже поняла, что я так наклюкалась напрасно. Меня уже мутит.

Ели отрываюсь от цепких рук Зойки и в туалет. Она следом. Я ей.

— Нет, нет! Я сама.

— Я помогу тебе.

— Нет, Зойка, уйди, я сама. Ой, мама!

Хорошо, что на мне брючный костюм. В нем на коленях удобно стоять. И когда я, извергая из себя то, что пила, то и сознание ко мне приплыло.

Ну, что же это я? Я, что, дебильная? Ну, да! А раз так, то вот тебе! И снова два пальца глубоко в рот.

В дверь стучат. Все время мое истекло. Аккуратно сливаю водичку, и выхожу. И что же я вижу?

Веселье в полном разгаре! На кухне толпится народ, что–то режет, пьет, жует, курят. Смеются какому–то пошлому анекдоту, я не хочу ничего. В коридоре стоят, прижимаются, так плотно, что я вижу, как не только губы, но и ноги их переплелись. И руки тело подруги терзают. Мне бы где–то приткнуться. Кто–то мне в руки чашку с горячим чаем.

— Пей! Полегчает.

Пью, но мне наоборот. Сознание возвращается и не только не полегчало, а мне просто тошно! Мне надо, нет мне просто необходимо на выход!

Развернулась, чашку куда–то приткнула, и уже сделал шаг спасительный к двери входной, как тут ее голос.

— Ты, куда?

— Выйти хочу, подышать. А то там курят и мне снова тошно. — Вру ей и для убедительности ей в глаза по–доброму смотрю.

— Ну, хорошо. Только ты ненадолго, сейчас будут петь песни и стихи свои читать. Это интересно, ты обязательно их должна послушать. Ну, давай, дыши! Помни, я жду!

Сейчас! Дождешься ты меня!

И уже на лестничной клетке меня спрашивают.

— Эй, подруга, закурить не найдется? Жаль, а вот девочка ты симпатичная? Сбрось телефончик или как?

— Да, сейчас я. Подышу воздухом.

— Будем знакомы. Меня Манок, а ее… — Наклоняется к уху и шепчет такой матюг, что даже мне не прилично становиться. При этом она меня обдает запахом перегара и курева.

— Прикольная кликуха? Как тебе…… — И снова пытается мне на ухо.

Но я уже не могу видеть их всех и не слышу, потому, что уже не иду вниз по лестнице, а бегу от всех их, этих ведьм, кастратов природных, перепрыгивая сразу по нескольку ступеней к разу. Причем, что примечательно, что так я потом, как не старалась, но на высоких каблуках у меня никогда так не получалось. И я уже с радостью.

— Ну, все! Слава богу!

Прыг, скок! И тут, бац, каблук на бок! И я с ходу, по лестнице, только успела подумать.

— Я же уже на улице, на свободе! Мама!

Рухнула, слетаю с ног, пытаюсь схватиться за перила, но больно ударяюсь спиной и с лета бум, головой. Все! Больше ничего.

Вот тебе ведьма! Поделом! — Последнее, что у меня в голове. И слабо так всплыло оправдание всего.

— А я ведь хотела, нет, я уже слетела от них.

— Ну, да! Как ведьма, на метле!

Книга вторая

Малинка

Меня принимают

— Больно?

— Да, ничего, можно терпеть.

— А у меня тозе, сиська на голове!

— Где, где? — Смеюсь. — А ну покажи?

Мальчишка доверчиво и смешно наклоняет свою белявую головку, и я его целую куда–то в такую, пахнущую невинностью и молочком теплую кожу на голове.

— Полегчало? — Он кивает головой, а потом.

— А тебя как звать?

— Саська!

Теперь понятно, почему она у меня, сиська, перекочевала с привычного места, на голову.

Следом за ним, из–за двери, вторая головка и точно такая же, как у Сашки, белокурая и такие как у него глазки, чистые, ясные.

Боже, да это же ангелы прилетели!

— Сашка, нельзя! Тебе же сказали?

Но Сашке, я определенно понравилась. Тем более, я, ему мандаринку сую, в его маленькую ручку. И он, не обращая на всех внимание, ее очищает. Сначала кусает зубками, а потом и руками.

— Ну, как? Вкусно? — Он головой кивает согласно и стоит совсем рядом.

— А тебя как зевут? — Спрашивает, а сам кусает мандаринку и сок у него бежит тонкой струйкой по подбородку.

— Маринкой!

— Малинкой? — Переспрашивает.

И меня так умиляет его детская непосредственность, я словно взмываю ввысь, с этим новым и вкусным именем. И только теперь осознаю, что мне всеми фибрами своей души так и хочется, чтобы я стала, хотя бы для него одного, но Малинкой. А что? Малинкой, как ягодкой быть хорошо!

— Санька, а ну отстань, иди назад! — Это теперь уже она.

— Малинка, не плакай, я еще плиду! А ты мне дашь конфету? Белку с олесками?

— А сестре?

— Нет, сестле не надо, у нее диотес, только мне!

Опять она. Делает пять шагов и тянет его за рукав.

— Вы не слушайте Сашку, он у нас такой попрошайка!

— А тебя как звать? — И протягиваю ей вторую мандаринку. — Бери!

— Чот! — Поясняет Сашка, почти не отрываясь от своего занятия.

— Ну, же, Сашка, идем уже! Вы его не слушайте, он вам наговорит. И вовсе не черт, а чертенок, так папка говорит. А он так не может, потому так не правильно. А я, Даша.

— Ну, что же приятно! А меня…

— А я уже слышала, ты Малинка.

— Ну, вот и хорошо! Теперь так и буду, Малинкой!

— Не плачь, я плиду! Пока Малинка!

— Пока, Саша и Даша!

И когда они вышли я чувствую, как от них, этих милых ангелов, словно заряжаюсь хорошим настроением и здоровьем, словно батарейка, от подзарядки.

Потом, я уже каждый раз, им что–то передаю и угощаю. Потому, то конфет прошу купить, дядю, то мандаринок. А он мне говорит, что у меня разыгрался аппетит. А это хорошо, значит, дела пошли на поправку. И я прошу его каждый раз, что бы, как только детки у них, то их бы ко мне. Моих ангелков!

Их оставлял, почти каждый день у них сосед, так говорил дядя. А я все гадала, какой он, хотя уже все разузнала, что он вдовый и что он в училище на кафедре какой–то. Представляла себе, почему–то, что у меня с ним будет роман, а детки, те так и останутся с нами. Я же так мечтала о семье и уюте! Мне этого явно не доставало. Впрочем, как и здоровья.

Меня ведь поначалу на две недели в госпиталь, по случаю сотрясения мозга, а уже потом дядя забрал к себе. А я все переживала, как я для них, как там в моем взводе? Девчонки, конечно, меня навещали, но только ненадолго. Стеснялись Богдана Ивановича, и только Зойка вела себя с ним как–то фамильярно и нагло.

Она так ничего и не поняла, а я особенно ни о чем ей не говорила. Сказала, что во всем виноват каблук. Потому и упала на лестнице. Не сказала, что я от нее и этих ведьм, тогда убегала. Потому и травма у меня бытовая.