Золотой след (ЛП) - Эшли Кристен Страница 2

— Господи, — пробормотал он в темноту комнаты.

Поднес ладони ко лбу и надавил.

Каждую ночь, каждую ночь в течение шести недель с тех пор, как он увидел ее в своей больничной палате, ему снились такие сны. Всегда секс, горячий секс, дикий секс, не тот, что был восемнадцать лет назад. Без воспоминаний. В снах ей было не двадцать, и ему не двадцать четыре. Тогда у них был горячий, дикий секс, самый лучший, самый, черт побери, лучший из всех, что у него когда-либо был. Но во сне она выглядела, как сейчас, и он был таким же. И секс был лучше.

Гораздо лучше.

Вне этого чертового мира.

Он уставился в потолок, сосредоточившись, чтобы успокоить мысли и тело.

Лейн не понимал этих снов. Он больше не виделся с ней после той ночи. Он виделся с ее братом Мерри и отцом Дэйвом десятки раз, но не с Ракель. Он не спрашивал Мерри и Дейва о визите Рокки и ничего не спрашивал о ней. После того как дни превратились в недели, а она так и не появлялась, он пытался убедить себя, что ему это привиделось в больничной палате, особенно, когда увидел ее взгляд, почувствовал запах ее духов, ощутил прикосновение ее рук, волос и губ.

Но он знал, что это были не галлюцинации.

Он скатился с кровати, встал, пошел в ванную, помочился, вымыл руки, плеснул водой в лицо, почистил зубы и уставился на свое отражение в зеркале.

Раны затянулись, но все еще были красные, такова жестокость пуль, разрывающей плоть, оставляя заметные следы. Три дюйма вниз от середины правого плеча и еще одна в верхней части живота. Пижамные штаны скрывали рану на правом бедре. Она находилась рядом с колотой раной на правом боку, которую он получил в Сан-Антонио и глубокими порезами от осколков, получив их на левом бедре и сбоку, когда взорвалась бомба в Лос-Анджелесе.

Он согнул шею и сплюнул, прополоскал и вытер рот полотенцем, потом бросил его обратно на столешницу, прежде чем поднял голову и посмотрел в зеркало в своему отражению в глаза.

— Мне нужна новая чертовая работа, — сказал он сам себе.

Потом склонил голову набок и прислушался.

Ничего.

Он вошел в комнату, не сводя глаз с задернутых штор, и увидел слабый просвет, пробивающийся по бокам и в щель посередине. Посмотрел на будильник.

Шесть тридцать.

Он снова прислушался.

— Черт, — вырвалось у него, и он быстро вышел из своей комнаты — огромной хозяйской спальни, где стояла большая двуспальная кровать, низкий комод и еще один, более узкий и высокий комод, на который он поставил телевизор с плоским экраном. Если бы он захотел, то мог бы поставить на это место кресло или кушетку, чего не сделал, потому что было много пустого пространства, создающего ощущение мужского логова. Из комнаты можно было пройти в хозяйскую ванную с двумя раковинами, огромным зеркалом перед ними, акрами пространства между раковинами, шкафами под ними, разделенными этим пространством, где хозяйка дома, если бы таковая имелась, могла бы поставить скамейку и туалетный столик. За раковинами был туалет, предоставляющий уединение, точнее слева, если стоять к нему лицом. Напротив — душевая кабина, достаточно большая, можно уместиться вдвоем. Между двумя покрытыми ковром ступеньками стояла огромная овальная ванна. За ванной была огромная гардеробная, почти такая же большая как спальня.

Лейн распахнул одну из двойных дверей, которые вели на большую открытую площадку наверху лестницы, где находилась его скамья для жима, гири, беговая дорожка, стена, заполненная встроенными полками, шкафами и письменным столом у широкого окна, компьютер и потрепанное вращающееся кресло перед столом.

Он прошел через комнату к одной из дверей на противоположной стороне лестницы. Громко дважды стукнул. Его рука потянулась к ручке, он нажал и толкнул дверь, качнувшись телом в темную комнату, увидел своего младшего сына Триппа, который спал без задних ног.

— Трипп, вставай, иди в душ, — приказал он громким голосом.

Трипп зашевелился, перекатившись на кровати.

— Что?

— Вставай, парень, иди в душ. Ты опаздываешь. Тебе пора в школу, — сказал Лейн сыну.

— Хорошо, — пробормотал Трипп и перевернулся на живот.

— Ну же, Трипп, — потребовал Лейн, распахнув дверь, и направился по коридору к следующей двери.

Он постучал еще раз два раза и открыл дверь. Тут же послышалось движение, но это была собака Джаспера — Блонди слишком дружелюбная золотистая лабрадорша. Она спрыгнула с кровати Джаспера и поплелась к двери, ее тело раскачивалось в стороны, пока она виляла хвостом. Его сын даже не пошевелился.

Блонди обошла Лейна и остановилась, почти прижавшись к его ногам, ей хотелось гулять.

В комнате пахло подростком и собакой. Не слишком удачное сочетание.

— Джаспер, вставай. Пора собираться в школу, — снова громко произнес Лейн.

Джаспер не двигался.

— Джас, вставай, — сказал Лейн громче.

Тело Джаспера слегка шевельнулось, но он не издал ни звука.

— Ты встанешь, примешь душ и спустишься вниз через пятнадцать минут. Понял? — сообщил ему Лейн, открыл дверь и включил яркий верхний свет в качестве дополнительного стимула.

Трипп был большим фанатом поспать, но Трипп вставал. Трипп делал то, что ему скажут.

Джаспер — нет. Джаспер не был большим фанатом подъемов. Еще меньше он любил школу. И еще меньше он был поклонником своего старика и особенно того старика, который говорил ему что он должен делать. Джаспер должен был завести будильник и разбудить брата, если Трипп не проснется. Но он никогда этого не делал, потому что никогда не заводил будильник, и когда Лейн начал заводить ему будильник, Джаспер отключал его, просто чтобы позлить Лейна. Это был их ежедневный танец, когда его сыновья жили с ним, и это всегда выводило Лейна из себя.

Лейн отвернулся от двери и стал спускаться по лестнице, Блонди так близко трусила рядом, что чуть не налетела на его ноги.

Она дрожала от возбуждения, потому что это была ее самая любимая часть утра. Она вылетала на улицу, ей это очень нравилось, потом возвращалась домой, чтобы поесть и поприветствовать всех своих мальчиков одновременно, что случалось не так часто или не очень часто, как ей хотелось бы.

Габби ненавидела собак, но она купила Блонди для Джаспера за две недели до того, как Лейн переехал в этот дом. Она сделала это по одной причине, потому что была стервой и потому что ненавидела Лейна больше, чем собак. Три недели спустя, когда он уже обосновался в этом доме, и они договорились о совместной опеке, она объявила, что Блонди остается у него, несмотря ни на что.

Итак, Таннер Лэйн впервые за двенадцать лет вернулся в родной город, и у него на руках оказались активная, возбужденная сука — золотистый щенок лабрадора, а также два сына, которые его особо то и не знали, один из них с трудом его выносил, а также Рокки, дышащая одним и тем же воздухом с Лейном, хотя и на расстоянии десяти миль от него, но все же, как он думал, чертовски близко к нему.

Его жизнь, никогда не отличавшаяся особым великолепием в течение восемнадцати лет, превратилась в полное дерьмо.

Он прошел через огромное открытое пространство — кухню и гостиную, с раздвижной стеклянной дверью, ведущей на задний двор. Наклонился, выдернул стальную задвижку из дверной перемычки, выпрямился и отпер замок двери. Он протянул руку, толкнув дверь к панели безопасности, набрал код, вернул дверь назад, а затем открыл раздвижную стеклянную дверь, чтобы Блонди выбежала наружу. Она ни секунды не колебалась, промчавшись мимо него.

Лейн закрыл дверь, щелкнул выключателем на кухне, повернулся и осмотрел нижний этаж своего дома.

Двенадцать лет у него не было ничего, кроме квартир или домов на несколько семей. Иногда его квартиры были маленькими, студиями. Иногда были большие или таунхаусы. Некоторые из них были полным дерьмом, некоторые дворцами. Все они были временным пристанищем.

Теперь справа от него находилась кухня. В дальнем углу столешницы и шкафы под прямым углом к двери, ведущей в большую кладовую и подсобное помещение, выходящее в гараж. Посреди кухни стоял огромный треугольный островок с отрезанными остриями краев, перед ним табуреты. Огромное пространство было для обеденного стола у большого окна, пространство, которое Лэйн так и не заставил. Он предпочитал есть стоя или сидя перед телевизором. Его мальчики ели за островком на табуретках или у себя в комнатах, или на лету, или сидя перед телевизором.