Тот самый сантехник 4 (СИ) - Мазур Степан Александрович Страница 2

Он, например, был всецело за зелье. Ибо на весь вечер позабыл про большую любовь. А это уже — не мало. Впереди лишь остаток безрадостной жизни, если не найдёт своих Глори-Холов.

— Да нормально. Как сочок идёт, — добавил Стасян. — Да, Кишка?

— Я — Арсен! — напомнил Кишинидзе, так как был уже не просто литёхой, а человеком из почти элиты.

— Сеня, ты чё такой хмурый? — тут же распознал этот намёк на элитарной Стасян.

— Напился что ли?

— Я? Да я трезв как осколок… картонка… стёклышко, — перечислил капитан с ходу.

— А чё почернел весь? Загорел? — ржанул крановщик, доставая мягкий козырь расизма из рукава. Не в стиле «убить всех чёрных», а с намёком на — подъебать. Но с улыбкой, и без последствий в виде колюще-режущих и прочих проникающих со вмятинами в черепе.

Кишинидзе кивнул открывшемуся варианту действий, но предположений делать не стал. У гор свои законы. Даже — миропорядок. Можно только принять. А шеф почему-то не одобрял больше двух драк не неделе с непонятливыми. Лимит был превышен ещё в среду.

Нельзя!

В поисках скорого решения, Арсен на Борю посмотрел. Нет, при свидетелях точно не стоит разборки устраивать.

В связи с этим он тут же подлил в стакан дамы из баклажки, долив почти до краёв, чиркнул зажигалкой, чем опалил очередные края очередного стакана поднявшемся над стаканом пламенем. Тут же дунул на него как не свечу, смахнул дымок, как будто и не было. И протянул стакан Боре с такой мыслью «догонится и разберёт, кто прав».

— Ты давай это… без этих вот самых, Борь, — на всякий случай уточнил почти капитан.

— Это же чистый яд! — возразил Боря, даже не думая брать стакан в руку. — Эталонный!

— Не ссы, я… это… обезвредил. Так что давай это… ну с нами… простуды изгонять… И вирусы преду…предупержу… предупреждать…

— Какой с вами?! — всё ещё делал попытки вернуть даму в чувство Боря. — Что с Кристиной? У ней даже мышцы не расслабляются. Что это? Шок? Кома? Спастика мышц?

— Она же просто это… поторопилась, — поставил свой диагноз Кишинидзе. — А я протормозил. Я же это… думаю!

— Мужика у ней просто хорошего нет, — поставил Стасян и свой диагноз и зацокал. — Сеня, знаешь, как раньше утопленников англичане спасали?

— Не-а. Гуголь, как? Ай, бля. У меня же кнопочный.

— В жопу дым вдували, — ответил без всяких интернетов крановщик. — Ну… дыма у нас нет. Я последнюю выкурил. Так что просто вдуй ей!

— Во идея! — тут же нашёл важную точку соприкосновения Арсен, желание «небольшого перелома собутыльника на лице» на «серьёзный разговор опосля» поменяв.

Боря посмотрел на обоих с лёгким недоумением. Вот вроде люди по жизни, а как выпьют — упырь на упыре. Только один дырой в сердце прикрывается, а другой дырой в голове, в которую сколько не заливай, всё вытечет.

Если Кишинидзе ещё мог гениально произносить тост из одной-двух фраз, то с каждой новой минутой за столом ему становилось всё тяжелее формулировать общий мыслительный процесс. Но он не сдавался, только картошечку проклинал и притрагивался к ней всё реже и реже, чтобы не травануться.

— Борь… давай, а?

— Я не пью! — напомнил сантехник, и оба корешка зубами заскрежетали.

Как по сердцу мужикам резанул.

Есть слова боли, а есть — выражения. В мужском лексиконе их выбор не велик, но в него в обязательном порядке входит «я не пью», что по уровню мужского коллективного удивления сопоставимо с «я беременна», когда слышат подобное от любовниц.

— Поломал нахер все клише, — скривился Стасян и пучок укропа за ухо Кристине сунул.

Шутки ради. А та только улыбается. Чистая и со свалившимся на пол полотенцем уже.

Боря сразу отметил, что пока только с головы свалилось. Есть ещё пространство для манёвра. Но поясок на халатике тоже всё слабее и слабее.

«Как бы чего не вышло», — добавил внутренний голос Борису: «Без косметики, конечно, на любителя. Но русские корни бабушки спасают ситуацию. Ещё пару поколений будут обладать женственностью. Так что не знаю, что там за проблемы у Олафа, но зря он так».

Отмечая, что порой можно пооткровенничать только с внутренним голосом, когда друзья вокруг дебилы или бухают, а то и бухают как дебилы, Глобальный взгрустнул.

— Боря, это ты раньше не пил, — уточнил Кишинидзе, пучок укропа убирая и им же зажёвывая. — А теперь одной ногой в этой… как её…

— Могиле? — подсказал Стасян, мелко икнув.

Тут же повторил процесс.

— Какой могиле? дурак что ли?! — забурчал загорелый ещё в горах при рождении капитан, с чем он действительно ничего не мог поделать.

Ну красивый сразу, ну и что? Какие вопросы?

— В замужестве он! — уточнил Кишинидзе. — А ты — человек-говно. Скоро двадцать пять, а женщине ещё кольцо не надел!

— Не надел, — вздохнул Стасян, согласно кивая и снова мелок икая.

— А дальше что? На самокате на границу поедешь? К этим… этим самым? — поинтересовался Арсен и на всякий случай уточнил. — Среди тех, кто… действительно?

Если бы картину можно было описать смайликами, то Стасян из улыбающегося смайлика мигом обернулся унылым. Так как на самокатах никогда никуда не собирался. По причине их отсутствия на селе.

Боря тоже округлил глаза. Поженили заочно, это понятно. Но не помнил вроде, что дарил кольцо Лиде лично. С другой стороны, майор Гусман тоже не просто так ляпнул про свадьбу. Значит — надо! Припекает им там. А ему теперь выкручиваться.

«Они же и взад всё отыграть могут. Отмотают показания и всё, запасайся вазелином», — добавил внутренний голос в целях устрашениях: «Так что женись и не выёбывайся, Борь. А то хуже будет. Лепка из хлеба, конечно развивает мелкую моторику рук, но что-то мне подсказывает, что в фильме про тюрьму со Сталлоне те кадры, где показывали лесоповал с комарами, вырезали не зря».

Находясь в сумбуре чувств, Боря дал слабину на лице, задумавшись. Чем тут же проиграл тактически. И был мгновенно повержен мужиками стратегически.

— Ты что, плохо слышал? Папка её уже настроился! — заявил Стасян, переводя от себя внимание на друга по совместительству. Подняв стакан, даже вручил ему прямо в руку. — Так что давай, за новую жизнь, чувства, ну и за детишек, конечно. Побольше делай. Картоху будет кому копать. Должно же быть нормальное семейное хобби.

В больное место Глобального словно прилетела ракета. Со скоростью гиперзвука или выпущенная из рогатки, уже не имело значения. Боря просто взял стакан, как одинаково взял бы графин, автомат и банку сгущёнки и тоже посмотрел на холодильник. Но там скорее ржавчины полоска, шероховатости краски и времени длань. А до кратеров Марса пока далеко. Не видно!

Но змей-искуситель Кишинидзе только подлил яду в кровь, заявив:

— Ой, а мама-то как будет рада… Да, Борь? Давай, за маму!

«Сука же ты», — хотел сказать Боря, но Стасян ради такого случая даже поднялся, едва макушкой люстру не сбив, и добавил, поддерживая коллективный порыв:

— Желаю тебе охуевше…в смысле охуённой тёщи! Чтобы всё у вас было по пиз… в смысле пиздато! Не такой уж ты и хуе… хуе… хороший ты, Боря, человек, в общем.

Кишинидзе сразу загудел одобрительно. Стасян добавил ухмылку.

«Почему мы вообще дружим?» — пытался понять Боря, но на ум ничего не приходило.

Желая быть последовательным в своём выборе, он хотел вернуть стакан на стол и уйти с кухни, не доводя до конфликта.

«Правильно, чего с долбаёбами спорить?» — поддержал внутренний голос.

Но тут телефон крановщика загудел. Мутным взглядом Стасян скользнув по дисплею, хмыкнул вдруг. Потёр лицо, магическим образом избавляясь от икоты. А когда зрение сфокусировалсь на надписи, дёрнулся, как будто подгружая опцию глубокой заморозки. Чем мгновенно поставил алкогольное опьянение на паузу.

А затем, уже не вставая, трезвым как стёклышко голосом ответил в трубку:

— Да, мама?

Кишинидзе с Борей переглянулись. Почти капитан тоже временно поставил стакан. Тосты то были, есть, и будут есть, а мама — это святое.

— Понял, скоро буду, — те же идеально-трезвым, как будто сидел и пил воду с глубин Байкала, добавил Стасян и отключил трубку.