Пьер Гийота - Эдем, Эдем, Эдем Страница 2

(несколько мыслей по поводу)

«Нет ничего более прекрасного, более великого, чем секс, только в нем и следует искать надежду на спасение».

Сад, письмо к жене (Винсен, 25 июня 1783)

0. — Париж, 1969: царство буржуазии, все еще временно господствующей, окончательно прогнило; ее идеология обречена. От этого борьба не станет менее длительной и упорной.

1. — Эдем, Эдем, Эдем: ни на что подобное со времен Сада еще никто не отваживался. А это значит: теперь появилась историческая возможность полностью покончить с чтением Сада; начинается совсем другая история, не та, где Сад обозначил точку радикального сдвига; Эдем, Эдем, Эдем необходимо читать иначе, уже никак не соотнося с Садом.

2. — Можно предложить кое-какие даты: в них мы могли бы разглядеть самые общие черты аналитической истории того, каким образом начали описывать секс, отсекая тем самым изнанку всех наших дискурсов. Например, 1783 год, совершенно очевидно, является годом незримого буржуазного революционного переворота, и одновременно, абсолютно непостижимого несокрушимого письма де Сада. Но кто в тот момент был в состоянии все это проартикулировать? Никто. Впрочем, речь здесь идет только о том, чтобы высказать некоторое предположение, что и в наши дни (1970), когда рождаются эти строки, мы, вполне возможно, понимаем далеко не все, однако факт прерывистой продолжительности совершающейся революции — на сей раз она отказалась от какого-либо сюжета и переродилась в массовую — и материалистического письма, которое дублирует ее все более сознательно, снова подводит нас, правда, несколько иным образом, к ситуации исторической неизбежности. Текст Сада, таким образом, лучше всего было бы разместить на самом краю предыдущего временного кольца, которое в данный момент уже почти замкнулось. Другой пример. Можно считать, что чтение Сада было начато лишь в 1931 г., когда Морис Эйн написал: «Стоит пожалеть тех, кто в правильном стремлении к самому жестокому анализу бытия способен или сознательно желает обратить внимание лишь на непристойности, соответствующие их уровню развития. Естественно, грубый луч, брошенный в самые интимные уголки того, что обычно принято называть душой, должен казаться им еще более невыносимым, чем мягкий свет психоаналитических концепций». Само собой, эта фраза уже давно устарела. Следует избегать всего, что могло бы отослать Литературу к «бытию». Впрочем, психоанализ, кажется, снова становится целью обычных ожесточенных нападок. В то же время кого в наши дни, после книги «Эдем, Эдем, Эдем» надлежит жалеть?

3. — Еще одна иллюстрация: уже более близкий нам Бланшо пишет: «В лице Сада — а его фигура наводит на самые парадоксальные размышления — мы имеем первый пример (однако был ли второй?) того, как манера письма, свобода письма, может вдруг совпасть с реальной свободой, когда та переживает кризис и в истории появляется вакантное место». От себя добавим, исключительно для тех, кто способен это понять: текст, подписанный Пьером Гийота, появился во Франции в 1968 году не случайно.

4. — Переплетение — история/литература (речь, естественно, идет не о какой-то абстрактной «литературе»). Ее основа: исторический материализм. Борьба классов и секс проходят через всю человеческую историю красными нитями. 1869: Песни Мальдорора. 1871: Парижская Коммуна. 1884: Происхождение семьи, частной собственности и государства, где Энгельс отмечает: «Мы движемся теперь ксоциальной революции, в которой современный экономический фундамент моногамии исчезнет точно так же, как и сопутствующее ей явление: проституция». Это переплетение порождает его учение.

5. — Не нужно забывать того, о чем нам ежесекундно напоминает поразительная мощь «Эдема»: «необходимо во всем исходить из радикального несоответствия мысли и секса, дабы не стать жертвой того, чем Фрейд угрожал Юнгу, а именно: «вязкого болота оккультизма». (Лакан)

6. — Отвергать одновременно цензуру и контр-цензуру: одна — моральная, вторая — психологическая. То есть отвергать эксплуатации сексуальных образов (сексуальность вместо секса). Упорно отвергать, повторяя себе это столько раз, сколько требуется, любую сублимацию и, в частности, ту, которая способна являться в виде псевдо-наготы. Цензура — торможение в первой степени. Контр-цензура — подавление второй степени (жеманность, эротизм).

7. — Беспрерывно утверждать материалистическое основание. Впрочем, материализм все еще подавляют и, следовательно, он способен заявлять о себе лишь под маской чудовищности, о которой пока никто не имеет ни малейшего представления. Ибо он, в конечном счете, еще более чудовищен: полная очевидность, противостоящая бесконечности той же вселенной. Что-то вроде дионисийской тяги к потрясениям: «Облаченный в священные одеяния, он алчет крови агонизирующих козлов, одержимый неуемной жаждой сырой плоти». (Эврипид). Но никакого мифа, никакого бога. Вечное возвращение к животному. Только описание взрыва в пустыне.

8. — Сознательное убийство любой сексуальности, чистой или нечистой, по одной простой причине: принять ту или иную сексуальность — значит поверить в невозможную адекватность мысли и секса. Против всего, что хочет показаться, оставаясь скрытым. Против всего, что хочет скрыться, думая, что показывается. Убийство против наслаждения на фоне чистоты.

9. — Продлить власть одной фразы на материальное копошение, разделенное и несомое непрекращающимися импульсами. Механика органическая и небесная, биологическая, химическая, физическая, астрологическая. «Естественные науки позже включат в себя науки о человеке так же, как и гуманитарные науки включат в себя науки о человеке, так же, как и гуманитарные науки включат в себя науки естественные, таким образом, останется одна единая наука». (Маркс). С первой же страницы «Эдема», вот этот неслыханный театр: кремень, сгустки, пот, масло, ячмень, пшеница, мозги, цветы, колосья, кровь, слюна, экскременты… Золотое пространство незаметно изменяющихся и пульсирующих материй и тел.

11. — Итак: «/Солдаты в касках, напрягая мышцы и широко расставляя ноги, топчут завернутых в пурпурные, фиолетовые шали младенцев;»

/Солдаты в касках, напрягая мышцы и широко расставляя ноги, топчут завернутых в пурпурные, фиолетовые шали младенцев; дети выскальзывают из рукженщин, сидящих на корточках на изрешеченных пулями кусках жести от General Motors; шофер свободной рукой выталкивает заскочившую в кабину козу;/ на перевале Феркус полк морской пехоты пересекает тропу; солдаты выпрыгивают из грузовиков; морпехи ложатся на гальку, упершись головами в изодранные кремнем и шипами покрышки колес, обнажают торсы в тени брызговиков; женщины укачивают прижатых к груди детей: их размеренные движения источают смешанные с потом и гарью запахи, пропитавшие их лохмотья, волосы, плоть: масло, гвоздика, хна, сливки, индиго, сурьмяная сера, — у подножия Феркуса, за отрогом, на котором сгрудились: обгоревшие кедры, ячмень, пшеница, пасеки, могилы, водопой, школа, помойка, смоковницы, мешта[1], заляпанные ошметками мозгов стены, алеющие фруктовые сады, трепещущие от огня пальмы, — полыхают: цветы, пыльца, колосья, ветви, очистки, перья, обрывки бумаги, тряпья, испачканные молоком, дерьмом, кровью, — все это колышется на ветру, раздувающем все новые и новые костры, пламя взвивается над землей вместе с ветром; задремавшие было солдаты встают, обнюхивая полотнища брезента, прижимаются щеками со следами высохших слез к раскаленным бортам грузовика, трутся гениталиями о пыльные колеса; втягивая щеки, сплевывают на крашеную древесину; слезшие с грузовиков спускаются к пересохшему броду, срезают олеандры, молоко стеблей смешивается на лезвиях их ножей с кровью подростков, выпотрошенных ими у центральной стенки в ониксовом карьере; солдаты срывают, ломают растения, коваными башмаками перебивают корни; остальные с остервенением топчут: верблюжьи экскременты, гранаты, оставшуюся после орлов падаль; морпехи карабкаются на подножки грузовиков, в полной экипировке бросаются на женщин, их возбужденные фаллосы таранят фиолетовые лохмотья, которыми женщины прикрывают впадины между бедер; солдат, навалившись на младенца, прижатого к женской груди, убирает волосы, свисающие на глаза женщины, ласкает ее лоб припудренными ониксовой пылью пальцами; оргазм исторгает из его рта поток слюны, стекающей на маслянистый череп младенца; обмякший член так и остается лежать на шалях, впитывая в себя их краску; шквальный ветер обрушивается на грузовики, песок хлещет по осям, по листам жести;/ солдаты с грохотом заполняют грузовики: морпехи застегиваются, прижавшись к брезенту, обволакивающему их шеи под тяжестью ветра и дождя; в наступающей темноте их глаза блестят, пальцы светятся над пряжками ремней; козы с влажной от пота шерстью, сидя в ямах возле костров, лижут лохмотья, завязанные на бедрах женщин, немой подросток, прикрывшись куском мешковины, скорчившись за сиденьем шофера, мочится в синюю эмалированную кружку, придерживая ее искалеченной рукой: шофер, обернувшись, нежно касается его лба с вытатуированным голубым крестом; подросток целует его ладонь и запястье с выступающими разбухшими от спирта венами;/ гусеницы бронетранспортеров дробят выброшенные на дорогу ветром камни; солдаты дремлют; с их свежевыкрашенных, свисающих на бедра членов капает; шофер грузовика, переполненного самцами, скотом, тюками, сплевывает почерневшую слюну, его щека раздулась от укуса осы; под глазами мешки, карманы набиты черным виноградом; красная от загара, поросшая сединой голова старика подпрыгивает на листе железа под рычагом скоростей: кованым каблуком шофер с засохшей на подбородке черной слюной наступает ему на затылок, вырывает несколько белоснежных прядей, снизу по железу барабанят осколки камней;/ в лагере боец: «Эй вы, псы, а ну-ка, почистите мою конуру!»;/ самки развешивают на кустах тряпье своих детенышей;/ самцы устанавливают палатки вдоль сточных канав: под согнутыми засохшими тростниками поблескивает розоватое месиво из мясных объедков и рвоты; солдаты прикладами отталкивают самок, которые пытаются уложить своих детенышей в тени расставленных палаток; ногами, кулаками колотят в спины самцов, нагнувшихся над брезентовыми полотнищами; морпехи вваливаются в шахту, вырытую в залежах оникса под местом стоянки лагеря; в лихорадочном возбуждении, трясущимися руками они швыряют о стену бутылки: осколки стекла падают в темную ротонду, осыпая блестками их твердые, торчащие из ширинок отростки; брызги пива и вина с бромом падают на плечи и голую грудь слуги; морпехи валяются на земле и блюют по углам; слуга в обмазанных жиром и соскальзывающих с бедер шортах обнаженной ногой, на щиколотке которой вытатуирована женская грудь, возит по полу тряпкой; обогнув стойку, он подталкивает ее почти к самым губам блюющих солдат;/ два самца привязывают скотину за палатками; дети с забитыми катышками дерьма задницами, сидя на изъеденной солью траве, тяжело дышат, их лбы покрыты пылью, головы безжизненно свесились на плечи, лиловые глаза следят за тем, как устанавливают палатки; солдат, курчавый брюнет, с раздувшимися от дичи, почти касающимися рябых мочек щеками и подпрыгивающим втрусах испачканным членом, присев рядом с девочкой, гладит ее затылок, лезет рукой под прикрывающие ее грудь лохмотья, ощупывает соски, подмышки: девочка закрывает глаза, ее голова касается измазанного виноградным соком запястья солдата; серая голодная слюна течет у нее по щеке, смачивая солдатский кулак;/ порыв ветра поднимает с куч испражнений страницы бульварных романов, разодранных скорчившимися над ямами солдатами, выдавливающими из себя еще не успевшее остыть после насилия дерьмо: страницы цепляются за финиковые пальмы, вонь виноградных экскрементов распространяется по зеррибе[2] лейтенанта: голого, сидящего в чане с теплой водой, переливающейся в проникающих сквозь дыры лучах солнца; он громко насвистывает, положив медаль на кончик языка и натянув цепочку туго надутыми щеками, лиловая головка члена касается розоватой от винограда пены, испускаемые им газы заставляют вибрировать бронзовые края чана и усиливают его свист; солдаты, невольные участники этого затеянного метрополией маскарада, бродят вокруг палаток в свете гаснущего костра, они расстегивают ремни, ползают по песку, трясь изъеденными чесоткой поясницами о куски холста; самцы, самки, с фосфоресцирующими нервами, теснятся вокруг свечей, подростки, засунув головы в мешки, жуют сырую муку; детеныши зубами и сжатыми в ниточку губами раздвигают лохмотья, прикрывающие обвисшие женские груди, слизывают с губ подростков пережеванную муку; валяющиеся на усыпанном тряпьем и осколками битой посуды песке солдаты ощупывают, тащат за голые ноги девочек; папаша хватает подсвечник; курчавый брюнет, перекатывая куски дичи во рту, достает свой кинжал: его рука стремительно прикрывает обмотанный ярко-красным тряпьем член, щиплет его, сжимает; курчавый брюнет подтаскивает к себе за ляжку сонную девочку: она скользит по песку к выходу из палатки; два бойца — с виска одного орлиным клювом во время сна был снят скальп после изнасилования над переполненным птенцами гнездом, поры другого сочатся желчью, штаны закатаны до покрытых блестками соли колен — удерживают отца, затыкают ему рот, он пытается поджечь горящей свечой их волосы; курчавый брюнет берет девочку на руки: она посапывает во сне, ладонь на лбу разжалась от тряски; в свете затянутой дымкой луны нижняя половина ее обнаженного тела кажется зеленой; ихневмоны, шершни, сфексы облепляют ее гениталии, когда курчавый брюнет перешагивает с ней через яму с кухонными отбросами; курчавый брюнет семенит по грязной соломе, мимо псарни; он задыхается, хрипит, предвкушая насилие, на его обнаженной груди выступает обильный пот, девочка просыпается: она замечает в открытом рту задыхающегося курчавого брюнета мясо, застрявшее между клыков, комок мяса у него за щекой; курчавый брюнет ставит ее на ноги, прижимает к решетке псарни, обнимает ее, целует в рот, в уши, где шелестит окровавленная сера; его рука расстегивает штаны, достает член; девочка жадно всасывает в себя мясо, перекатывающееся за щеками курчавого брюнета, жует его, закрыв глаза и раскинув руки вдоль решетки; курчавый брюнет с непокрытой головой, возбужденный лихорадочным сокращением мышцу нее на лице и животе, взметнув ногами соломенную пыль, спускает в нее струю белой обжигающей спермы; разбуженные лязгом решетки собаки выскакивают из будок, их цепи поблескивают, волочатся по экскрементам; курчавый брюнет покусывает десны девочки, он пропихивает меж своих зубов волоконца мяса, и девочка подбирает их языком у него на зубах; собаки жалобно воют, перемалывая лапами засохшие экскременты, цепи звенят по щебенке; курчавый брюнет сжимает коленями поясницу девочки: после второго оргазма его плечи холодеют; руки девочки по-прежнему сцеплены на потной пояснице курчавого брюнета; решетка подается; курчавый брюнет подминает под себя девочку; его ногти скребут землю; он дышит в щеку девочки, задыхаясь, выдувая соломенную пыль; девочка двигает животом, раздавленным брюшным прессом курчавого; слепота, ногти, плевки, косящие глаза курчавого; опустошенная мошонка курчавого распластывается по бедру девочки; под пальмами морпехи тащат из палатки потерявшую сознание женщину: ее сжимает в объятиях белокурый солдат с багровым лицом, мокрыми от слез, воспаленными от угольной пыли глазницами, моча мешает ему спустить сперму; «…вставляй, мудило; хрен; паси жмуриков»; их руки, губы лижут, ласкают искаженное лицо женщины под испачканной мазутом, винищем ладонью белокурого солдата;/ вся в грязи, покрытая соломенной пылью — кроме сжатых губ и влагалища, откуда торчит сдавленный член курчавого — девочка стонет, втягивая носом кровавые сопли;// голова женщины стукается об изрезанный ствол: инициалы, даты призыва, пронзенные стрелами сердца, — мертвой пальмы; расхристанные солдаты, сжимая в липких кулаках свои возбужденные члены, толкутся между женских ног, раздвинутых кулаками двух уже облегчившихся товарищей, обмякшие члены которых отдыхают на обтянутых пятнистыми штанами ляжках;/ в палатке солдаты, усевшись на грудь, руки, живот отца, ерошат ладонями свои почерневшие волосы, пердят: вбитый в рот потерявшего сознание самца подсвечник поскрипывает между его пересохших губ;/ смотровая вышка возвышается над засохшей пальмовой рощей; часовой пёль[3] со взмокшим ворсом на черепе, желтая радужная оболочка глаз которого почти сливается с голубоватым белком, наводит прожектор: луч света выхватывает потные тела взгромоздившихся на женщину солдат; часовой мнет член в кулаке, поворачивает прожектор: луч пересекает пересохшее русло вади[4], останавливается на дрожащих под легким ветром запыленных олеандрах: там стая шакалов рвет на части наполненный гниющей жижей труп осла — их вздувшиеся бока покачиваются; часовой толкает раму прожектора, луч пламенит покрытые пушком, усыпанные сахаром, трепещущие под засаленными полами униформы груди: спутанные волосы покрыты бисеринками пота; луч разжижает кровь на горле, гной в порезах; член толкается в накрахмаленную ширинку, вылезает из трусов, разрастается, изогнувшись, под тесной тканью; часовой кулаком направляет прожектор в стратосферу; стонет, зевает, трется ляжками о защитное ограждение, шов брюк врезается ему в зад; солдаты отходят от скрючившейся у ствола женщины; муравьи, мошки пожирают семя, сперму, стекающие по краям ее раскрытого влагалища, лоскут — охровые цветочки на фиолетовом фоне — прилип к лобку; они уходят прочь легкой походкой, с еще не высохшей на подбородке слюной, широко расставляя ноги; заправляют свои отростки, застегивают пояса, вытирают изгвазданные руки о ляжки, их пальцы вымазаны сурьмой, покрывающей густую шевелюру женщины; пердят; прислонившись спиной к лестнице сторожевой вышки, достают сигареты из забрызганных спермой карманов, меся ногами пропитанный мочой песок, закуривают, трясут задницами: залупы, отлепившись от трусов, выдают оставшуюся сперму; газы охлаждают их потные задницы; часовой садится на корточки, его ягодицы раздвигаются, освобождая слепленные дерьмом волосы у заднего прохода, прижимается ноздрями к дырам в полу; от распахнутых солдатских рубах исходит затхлый запах спермы, смешанный с едким дымом табака, сожженного у них на губах измазанными в семени пальцами; сменившись, часовой спускается, бежит, с отвердевшим, скованным тугими трусами членом, к пальмовой роще за колючей проволокой, тащит женщину за ноги от ствола в просоленное болото, наваливается на уже бездыханное тело, раздвигает пальцами увядшие губы ее влагалища, вставляет свой сократившийся при соприкосновении с охладевшей плотью отросток, целует иссохшие губы женщины, ее глаза, с радужной оболочки которых испаряется солдатская слюна; влагалище женщины смыкается на члене пёля, сжимает его, сдавливает; пёль поднимается, всеми порами источая холодный пот, капельки которого свисают с волосков, завитков, вытаскивает свои пальцы из безжизненной шевелюры женщины — блохи, вши выскакивают из пропитанных пресным потом прядей; мухи, ихневмоны устремляются туда, опыленные цвелью с листьев полузасохших мужских пальм, пробираются к позеленевшей коже черепа — , сжимает у основания свой член, вцепляется в завитки на лобке женщины; на его мошонке, которую он ощупывает другой рукой, проступает белый пот: мошкара, муравьи склеиваются в массу между его пальцами; он задыхается от затхлого запаха соли; распрямляется, приподнимая за поясницу прижатую к своему животу женщину, идет вперед, расставляя ноги, спотыкается, вздыбленная женщина своим весом давит ему на член, натягивая кожу на позвонках его шеи, первый шейный позвонок и грудная кость начинают выпирать; на засыпанной сухим песком площадке у самого края пальмовой рощи он резко останавливается: мухи, мошкара кишат у него под фуражкой, в колтуне на затылке; окоченевшие женские ноги бьются об его напряженные икры; он, задыхаясь, опускается на колени, корчится, его живот похолодел, мышцы в паху, член напряжены до предела, ноги женщины с разбухшими измятыми песком венами разгибаются; он колотит кулаком по влагалищу, его пальцы раздирают одеревеневшие мышцы, губы, выворачивают их, лезут внутрь; пёль обнажает висящий на бедре кинжал, очерчивает кончиком согнутого об ониксовую стенку во время резни лезвия полукруг вокруг влагалища, вонзает лезвие в безмолвную плоть, рвет, обдирает, перерезает все мышцы, нервы, управляющие влагалищем женщины, кромсает окутавшую, сдавившую его детородный орган дряблую материю; вновь отвердевший от соприкосновения с шевелящейся плотью член резко поднимается, увенчанный куском кровоточащего мяса; пёль берет его в руку, ласкает, вытирает полой своей пропотевшей рубахи; поднимается, прислоняется спиной к стволу; подбирает винтовку на просоленной площадке — песок с шумом летит ему в глаза — возвращается к женщине, бьет прикладом в лицо, в грудь — красный деформированный увядший член болтается на ляжке пёля; пёль приседает, отвернувшись, вцепляется в женские красные подмышки: его потные руки скользят по холодной плоти; забрызганные кровью изрезанного влагалища ноги волочатся по останкам; пёль ногой сталкивает искалеченный труп в вырытую шакалами под колючей проволокой яму, на дно, устланное падалью, дерьмом, исторгнутым ими в погоне за добычей; поднявшиеся в воздух шершни, сфексы, с вибрирующими усиками, жалами, осаждают его член, глаза, ноздри, губы; пёль заворачивает голову в рубашку, оса жалит его под правым соском, навозная муха пьет семя, осевшее по краям обнаженного пупка: ее сдавливают потные складки внезапно вздрогнувшего торса; она уползает, жужжа и смешивая свое дерьмо с потом, по складке к бедру; пёль бросается бежать, схватившись за член, выбросив вперед раскинутые руки; в санчасти два солдата с голым торсом валяются под умывальником, хрипят, блюют, щека к щеке; хлюпая коленками в розоватой блевотине, свисающие волосы слиплись от кровавого дерьма; практикант, присев, всаживает иглу в их обнаженные ягодицы: два санитара удерживают их в лежачем положении на кафеле; пёль садится на скамью, его голова подпрыгивает, свесившись на плечо, зубы стучат; его покрытый засохшей кровью отросток торчит из ширинки; его сосок раздулся; практикант, красный член которого тычется в измазанную йодом ширинку, выпрямляется, вглядываясь остекленевшими глазами в соблазнительно пухлые щеки, в складку, образованную повязкой под пряжкой ремня; два санитара поднимают солдат, перетаскивают их к выставленным снаружи, у бараков, на подставках носилкам; ужаленный в грудь пёль стонет, кровавая слюна стекает по его пересохшим губам, двумя нитями спускаясь на подбородок; практикант вырывает у него рубашку, бросает ее к его ногам; он протирает, перевязывает укус; практикант, сжав в кулаке носовой платок, указательным пальцем трогает, трет губы, зубы пёля: член шевелится у него в трусах… «чертов пастух, оттянулся, потрахался вволю… здоровенный степной ловелас… слизистая оболочка рта воспалена…, хоть ставь тебя под горячий душ, хоть под инсектициды, скребница и та не сдерет с тебя этот аромат шерсти, молока… нажрался теста, поташа, насосался ядов… опять кому-нибудь вставил в зад, а испачканный дерьмом член, твердеющий всякий раз, когда судорожно напрягаются хрящи на заднице, все равно воняет потом лижущих соль животных…»…: пёль целует через кисею ногти практиканта, его ноздри улавливают запах высохшей в складке ткани спермы; практикант убирает носовой платок, гладит голое плечо пёля, сжимает его член, перекатывает в ладони, шарит в ширинке, достает мошонку, ощупывает складки; пёль, с ноющим брюшным прессом, раздвигает ноги; поднимается, опирается ляжками о раковину, отдает свой вновь отвердевший член во власть пальцев практиканта, которые прижимают его к фаянсовому краю, погружают замызганный член в чашу с перекисью водорода; пёль выходит: из прилепившегося к пальмовому навесу над санчастью гнезда жаворонков доносится шуршание; пёль гладит гнездо, жаворонки выпархивают, обгадив его запястье; пёль приседает, ложится на подстилку, предназначенную для подвергавшихся пыткам заключенных, засыпает, жесткий шов брюк снова врезается ему в зад; его мокрые от выделившейся при движении щек слюны губы — колени, икры, лоб — , дрожат, касаются пятен крови на подушке..«.. я пью кровь истязаемого мятежника прямо у него изо рта, прижавшись к его икрам, у меня на запястье браслет с серпом на цепочке, мой рот полон крови, я бегу между окутанными огнем, полными ядом канавами к лугу, где скачут рыбы, подальше от царства рабов; на вершине горы я выплевываю кровь в ониксовую вазу; остальные, в чьи затылки инкрустированы навозные жуки, упершись лбами друг в друга, выплевывают совсем иную кровь, золотую, голубую, черную; ветер швыряет брызги крови на мою обнаженную поясницу, туча экскрементов закрывает вершину горы: под выступом скалы солдаты раздувают сложенный из веток в открытом рту мертвой женщины костер, пламя колышется, они сидят на корточках, их вставшие дыбом растрепанные волосы сметают пыль с ее грудей; я трусь грудью о шерсть на ее лобке, в которой запутался жаворонок; он вскрикивает всякий раз, когда моя грудь наваливается на тело, у меня из ’ глаз брызжут слезы; горячая кровь струится у меня из ушей; дождь экскрементов забрызгал скалу; кровь в водоеме горит, кипит; молодой повстанец, чьи обнаженные ноги вымазаны ониксовой пылью, губы — мукой, выходит из земли, склоняется над водоемом, окунает в него голову, кулаки; подняв испачканную кровью голову, он испускает хриплый призыв в направлении гор, кусты шевелятся: выскакивают львы; улегшись у ног повстанца, они лижут его колени; молодой повстанец, набирая смешанную с экскрементами кровь в свои сложенные в виде чаши ладони, обрызгивает их гривы; в лагере женщины виснут на шлагбаумах, члены солдат направлены на их матерей, приехавших из метрополии на Праздник Рабства по приказу Штаба; я уношу свою мать в бамбуковую комнатку, я укладываю ее на подстилку из отравленной соломы: зарывшись с головой под подол ее платья, я поедаю фрукты, пирожки с антилопой прямо с ее обветренного лобка, в то время как она, уставшая от путешествия в трюме, в кузове, засыпает; на рассвете она ускользает из-под моего тела; ее хватают солдаты под сторожевой вышкой, откуда, содрогаясь от желания, за ними наблюдаю я, их колени опрокидывают ее на песок, оса жалит ее в правую грудь, в которую уже впились губы солдат…»..;/ у решетки псарни солдат переворачивает под собой девочку; практикант садится на корточки, приподнимает за пояс курчавого, высвобождая его член, курчавый встает, убегает; практикант сдувает солому, скопившуюся на крошечном скорченном теле, берет девочку на руки; ее тело расслабляется, ощущая дыхание, запахи, чмоканье практиканта, который держит ее, жуя сухарь, девочка целует его губы, подбирая своим языком прилипшие к деснам практиканта крошки; он кладет ее на свою кровать в санчасти, моет ее истерзанное влагалище; у нее жар, со щеки стекает рвота, он выходит, освещает загаженные лагерные сортиры, где солдаты обрабатывают женщин, поднимает оцепеневших солдат, ласкает лбы опрокинутых женщин, отделяет их от дергающихся военнослужащих местных формирований, отделяет от задниц тех, кого держат сведенные судорогой мышцы; вернувшись, он долго моет водой свои измазанные спермой, смазкой ладони, руки, грудь; проблевавшись, он берет на руки, прижимает к охлажденной груди завернутую в хирургическое белье девочку, переходит из палатки в палатку, опрокидывая лицо девочки в свет свечи; палатка, где два солдата удерживают самца, завалена песком, глубоко прогретым от движений сцепившихся потных членов и продолжительных судорог; практикант отталкивает поднявшихся солдат, члены которых опадают в хлопчатобумажном белье, кладет девочку к ногам самки, зажигает извлеченную изо рта самца свечу, подталкивает к выходу расхристанных солдат — в углах губ самки дрожат капли свежей спермы;/// в общих спальнях, где бамбук колышется под рассветным ветром, страдающие бессонницей голые солдаты, сидя по-турецки на матрасах, ищут вшей в своих испачканных краской гениталиях; подозреваемый, подросток с голым торсом, схваченный у палатки за чтением измазанного дерьмом вестерна, доставлен на пост: на его щеке, на груди, на животе следы рук, кровавые отметины; сержант надевает на его окровавленную голову пустое ведро из-под кофе; сахар склеивает волосы подозреваемого, попадает в кровь, забивает уши; солдат из наряда в протертой на откляченной заднице рабочей одежде приносит из сортира измазанную дерьмом дубину, он бьет подозреваемого три раза по плечу, семь раз по челюсти смазанным крезолом концом палки, заставляет сжать ее в кулаке; шофер достает из своего грузовика ключ, рукоятку; ключом он разжимает сведенные судорогой челюсти подозреваемого, расстегивается, мочится на его разорванные губы; подняв подозреваемого тремя ударами ключа по груди, он засовывает рукоятку через дырку в брюках между его ягодиц; раскрасневшиеся солдаты, встав со своих матрасов, хватаются за рукоятку, поворачивают ее в заднице подозреваемого; подозреваемый, откинув обслюнявленную голову на плечо, касаясь затылком раздутых ширинок своих мучителей, втягивая губами слюну с дерьмом, сжимает ключ зубами; острие рукоятки заставляет его чрезмерно напрягать поясницу; шофер извлекает окровавленную рукоятку, вытирает о мешки с песком, отбрасывает ее от поста; подозреваемый, потеряв сознание, валится на матрас; солдаты, плюясь, пердя, расстегивают его; дулом ружья они приподнимают его член, откидывают ему на живот, где его, придавив, удерживает кованый башмак сержанта; рыжий солдате провалившимися глазами, с торчащей меж двух обломанных пуговиц ширинки фиолетовой залупой, наклоняется, берет в руку мошонку, перевязывает ее извлеченной из-под матраса грязной тряпкой; его пальцы ласкают образовавшееся у основания стиснутого члена горлышко, где сплетаются мембраны;// приведя в чувство подозреваемого в пустом помещении, практикант, встав на колени, развязывает тряпку; часовой, с розовыми от рассветных лучей губами, идет по площадке, широко расставляя ноги, засунув кулак в ширинку; прислоняется спиной к стволу пальмы, подпертому песчаной балюстрадой возле площадки; напрягая ноги, достает член; оружие, обоймы клацают у него на пояснице, дрочит, каска съехала на затылок, подбородный ремень сжимает его горло с торчащим кадыком, язык высунулся изо рта; двое детей, присев, гадят на колючую проволоку; солдат направляет зажженный прожектор на внезапно появившуюся горизонтальную полоску света; женщина из палатки, груди которой болтаются в сшитом из кусков шелке, лобок прикрыт прилипшей шелковой тряпкой в цветочек, навалившись крупом на колючую проволоку, выскребает пальцами дерьмо из детских задниц, вытирая пальцы о песок; просунув сквозь колючую проволоку свою белую руку с покрасневшим кулаком, она трогает торчащий из взрыхленного песка огрызок солдатского хлеба; винтовка солдата нацелена на ее плечо, дуло стукается о раму прожектора; одна грудь выскальзывает из шелка; солдат до боли сжимает член; большой палец его другой руки, сдвинутый ускоренными движениями дрочки, сотрясающими, сводящими плечо, руку, рывком нажимает курок; женщина падаете изрешеченным горлом, волосы на ее безжизненно поникшей голове смешиваются с колбасками дерьма; сперма брызжет на башмаки, ткань; свежая кровь бурлит из-под свернувшейся крови между грудей; солдат соединяет в кольцо снятый со спускового крючка указательный и большой пальцы, сжимает член у основания, размазывает теплую сперму по лиловой залупе, подбирает ее пальцами, подносит к губам; дети, с распухшими от плача лицами, животами, ползают между раскинутых ног женщины, зарываются под лохмотья, сворачиваются, сося пальцы, зарывшись головами под нагретые тряпки у курчавого лобка, засыпают, рыдания сотрясают их хилые тела, когда же внутренности остывают, они просыпаются с воплями, // Ваззаг, утирая измазанный яйцом, мятой, спермой рот, вытаскивает свою онемевшую ногу из-под живота спящего повелителя шлюх, навалившегося на его правый бок; с прилипшей к пояснице простыней он встает с кровати; голый, он спускается по лестнице; серьги у него в ушах звенят, когда он наклоняет голову — в морщинах на лбу скопилась высохшая сперма — под перемычкой стойки; лежа на животе в чулане среди тряпок, ведер, щеток, рыжий мальчик, стукаясь лбом, коленями о цемент, восстанавливает запасы спермы; рядом с ним лежит гусыня, клювом зарывшись ему подмышку; Ваззаг поднимает гусыню за шею, потирая рукой сосок мальчика; он тащит гусыню из чулана… «я забираю у тебя эту развратницу, Хамсиех, мне нужно обслужить хромого…»; гусыня кричит, Хамсиех переворачивается на спину; его заляпанный член резко подскакивает между ляжек, подпрыгнув, встает; язык высовывается изо рта; в ноздре клокочет сгусток спермы, он высмаркивает его в пальцы, перекатывается на бок, запихивает между ягодиц; сваленные в кучу тряпки трутся о стенку, мальчик ощупывает пальцами сточный желоб, который проходит из чулана в борделе с мальчиками до каменного пола женского борделя: смешанная со спермой кровь смачивает его пальцы; Ваззаг бросает гусыню в первый сортир в коридоре, ведущем в садик; обнаженный снизу мальчик, чей мощный торс обтянут порванной на месте сосков белой майкой, с браслетом на правой ноге, присел в углу: его ступня скользит по краю дыры, он придерживает ногу сцепленными под коленом руками; его необрезанный член волочится по грязному цементу; Ваззаг придерживает гусыню за крылья; мальчик съеживается; трепет его длинных ресниц вызывает дрожь у раскрывшей клюв гусыни; Ваззаг разжимает руки, гусыня прыгает вперед на пульсирующую шею мальчика; а он, выпрямившись у трубы, хватает гусыню за шею: при прикосновении к перьям, к лапам его член твердеет; он запихивает шею гусыни между своих бедер; Ваззаг выходит в садик, в клетках прыгают кролики, он дает им покусать свой член; прислонившись спиной к этелю — вокруг ствола которого завязаны тряпки хромого — , он обвязывает свои руки, запястья, ноги сорванными с дерева листьями, самый зеленый втыкает в лиловый конец своего отвердевшего под крошечными зубками члена; он прыгает на террасу женского борделя — во время прыжка его испачканная мошонка бьется снизу о ягодицы; в переулке работяги-подростки, сборщики фиников, механики, смазчики, ссорятся из-за прислонившегося спиной к дверному косяку Хамсиеха, его мощное молочно-белое тело украшено по центру черной растительностью, к которой рабочие тянут руки; Ваззаг садится на корточки на краю люка: шлюханы расстегивают вернувшихся с юга солдат; один из них поднимается по лестнице: даже не видя его лица, при одном взгляде на его торчащий из штанов член, Ваззаг:… «Рико, цветик мой…»: солдат, зашедший на террасу, чтобы выскрести в сторонке от шлюх своим увлажненным большим пальцем скопившуюся между пальцами ног грязь, заключает Ваззага в объятия под красным фонарем между рядами развешанных простыней, после того какшлю-хан, встав на колени, источая своими обернутыми листьями членами свежий аромат семени насекомых, отряхивает его запыленные в походах, на биваках волосы; в борделе под ними крикливый солдат с выбритым до голубизны на висках черепом набрасывается на черную шлюху; опрокидывает ее на лестницу из розового дерева, шлюха скрещивает свои босые пятки на ботинках солдата: английская коробочка с любовным порошком, что меняют на юге на горсть сахара, выскальзывает из кармана солдата, шлюха хватает ее, открывает, вдыхает порошок; в то время как солдат стегает ее по пояснице, она выдувает в него весь порошок сквозь свои измазанные медом зубы; солдат выплевывает порошок обратно в губы шлюхе; солдаты суют кулаки между женских грудей, вытаскивают их, слизывают пот, пропитавший легкую ткань; шлюхи расстегивают солдат, которые один за другим обвивают их бедра; отростки солдат встают от прикосновения к пальцам, ладоням, сокращаются от прикосновения к браслетам, перстням; пот солдатского члена покрывает кораллы, серебро;/ подняв плечи, Хамсиех зажимает свой отросток между ляжками; столпившиеся вокруг его влажного тела рабочие гладят его, пытаются, засунув пальцы под изогнутое основание, высво