Олег Болтогаев - Яблочный сок Страница 2

А мы рады им.

Яблочный сок. Это не только предмет труда. Мы его пьем, пьем и пьем.

И не можем напиться. Девушки с линии баклажанной икры приходят к нам.

Это практикантки из Мичуринска. Одеты они забавно.

На девушках тонкие синие халаты чуть ниже колен.

В такой униформе ходят все технологи комбината.

Но если на матронах в летах эта одежда смотрится, как должное, то на юных созданиях с осиными талиями такое одеяние вызывает улыбку.

На головах у девушек белые шапочки. Наподобие испанок.

В детстве мать шила мне такие, когда отправляла в пионерлагерь.

Кабачковая и баклажанная икра — это дипломная работа девушек из Мичуринска. Они носят с собой тетрадки и что-то в них записывают. С очень умным видом. Очевидно, что-то очень важное. Мы ехидничаем, просим, чтоб дали списать.

Они смеются. Мы — тоже.

Девушкам хочется яблочного сока. Мы угощаем их. Самый лучший сок тот, что прямо из-под пресса. Когда он еще не пастеризован. Во время пастеризации он становится кисловатым. А здесь, под прессом, он гораздо слаще и приятнее. У нас есть специальный ковшик. Литра на два. Им мы и черпаем сок из-под пресса. Девушки пьют жадно, со смаком. У них в цехе жарко, они слегка вспотели и очень хотят пить. А мы хотим есть. Девушки понимают и в следующий раз приносят кастрюльку, полную баклажанной икры, три ложки и булку теплого хлеба. А мы снова поим их яблочным соком. Другого у нас ничего нет. Есть только шуточки, анекдоты, легкие заигрывания. Девушки пьют сок, а мы в три ложки трескаем икру с хлебом. Вкуснятина! Насчет пожрать — мы мастера!

Через десять минут кастрюлька пуста. Боже, хорошо-то как!

Мы начинаем общаться с девушками, растапливая ледок недоверия улыбками, молодым блеском глаз и многозначительными намеками.

Девушки моложе нас примерно на год, на полгода.

Они поступили в техникум сразу после восьмого класса.

Поэтому учиться им осталось всего один год.

А нам — целых четыре. Грустноватая арифметика.

Мы не можем отделаться от ощущения, что они гораздо старше нас.

Тем более что мы практически не в состоянии соперничать с нашими бывалыми, искушенными в амурных делах четверокурсниками.

Но, к счастью, все четверокурсники работают в цехе по производству консервированных каш с мясом. Губа не дура! Но, главное, они нам не мешают. Пусть они обожрутся своими кашами! А мы будем общаться с красивыми девами.

Одну красавицу зовут Тоня. Она мне нравится.

У нее длинные-длинные волосы. Чуть ниже талии.

Она носит их, не заплетая в косы. Красиво.

Хочется потрогать.

Давно не видел таких волос. Прямо как у колдуньи.

На лоб свисает челка. Глаза голубые.

Нет, колдуньи не бывают голубоглазыми.

Лицо прямое, улыбка добрая, открытая.

Фигурка классная. Походка легкая.

Создает же природа таких красавиц!

Все при ней — грудь, талия, ножки.

Тоня мне нравится. На кого она похожа?

Наверное, на киноактрису Клаудиу Кардинале.

Так и хочется сказать: «Чур, моя, чур, моя!»

Вторую девушку зовут Таня. Колян, тебе нравится Таня?

Третья — Наташа. Тоже красивая. Саша, хочешь Наташу?

Фу, какой я грубый! Как я мог так подумать!

Оказывается, совсем рядом с нами, за стенкой, находится линия про производству вишневого сока. А мы и не знали! Девушки ведут нас туда на дегустацию. Вкусно, но много не выпить. На зубах сразу оскомина. В вишневый сок, чтоб его можно было пить, добавляют сахар. Но этот процесс уже автоматизирован, и сладкий сок недоступен нам, студентам. И мы возвращаемся назад к своему, к привычному, к яблочному. Его можно пить без меры. Сколько влезет. До отвала. До икоты.

Снова садимся на ящики возле пресса. Точим лясы.

Мы пытаемся понравиться девушкам.

Мы «подбиваем клинья».

Мы «клеим девушек».

Мы «закидываем удочки».

Мы «кадрим чувих».

Мы «фалуем телок».

Наше оружие — ласковый взгляд.

Наше оружие — легкие заигрывания.

Наше оружие — наша молодость.

Все это почти неосознанно. Почти на одних инстинктах.

Чего мы хотим?

Этого ужасного глагола «трахаться» тогда еще не было.

А что было?

Было не лучше.

«Натянуть».

«Кинуть палку».

«Поиметь».

«Хариться».

«Отодрать».

И несколько матерных глаголов.

Какой убогий наш язык!

Пушкин! Ау!

Девушкам, конечно, никто так не говорит.

А что говорят девушкам? «Давай сделаем это».

Что — «это»? А вот это самое. С большой буквы.

Но до «этого» еще, как до Киева раком.

Раком — в смысле — на четвереньках.

Грубо, но как верно.

Мы заигрываем с девушками.

Мы хотим любви. Мы надеемся.

А вдруг?

Мастерица, обнаружив нашу сходку, поднимает хай.

Девушки встают и, не торопясь, с достоинством, уходят.

Мастерица, гнида, испоганила нам весь кайф. Мымра!

Мастерица продолжает бушевать. Обычно мы быстро реагируем на ее вопли, но сегодня мы молчим и угрюмо смотрим на нее. И она, видимо, понимает, что задела нас за живое. Она быстро снижает децибелы и начинает говорить нормально. С девчатами мы должны зубоскалить после работы — вот ее основная мысль. Мы по-прежнему сидим неподвижно. Тут она соображает, что мы элементарно сорвем ей смену. Если захотим. Хитрозадая донская казачка меняет тон. Она начинает вспоминать время, когда сама была молоденькой. Мы слушаем. Мы как бы не верим в то, что это тело когда-то весило не сто килограммов, а лишь пятьдесят, и что талия была пятьдесят сантиметров, а не сто, как сейчас. Но мастерица уже окунулась в свое девичество. Ее понесло. И нам легче. Ну, вот, оказывается, что и на работе можно погутарить с девушками. Такова теперь ее идея. Это другое дело. Она почти извинилась перед нами.

«Пусть девчата приходят, дело молодое», — завершила она свой монолог.

Мы молча, не спеша, встаем и идем загружать трактор.

Когда работа заканчивается, начинается наше свободное время.

Его так много, его так мало.

Дорого вовремя время, Времени много и мало, Долгое время — не время, Если оно миновало.

Вечерами — танцы.

Магнитофон работает три часа кряду, а толпа танцующих не редеет. Нет, кое-кто, конечно, исчезает, но на смену им приходят новые пары. Танцы в основном медленные, томные. Касания коленей, тугих кончиков груди, живота, все это будоражит кровь. Ладони воровато скользят по девичьей спине, под пальцами застежка лифчика, мужское начало встает, упирается в живот партнерши. Но в темноте можно и не отодвигаться, пусть ощущает, что я неравнодушен к ней. Девушка тоже не отодвигается, она, похоже, даже еще сильнее прижимается ко мне. Отлично!