Вик (ЛП) - Аврора Белль Страница 20

Что?

В ушах звенело.

— Простите?

— Я не знаю, что тебе сказать. — Она слегка пожала плечами. — Хорошего дня.

Когда она попыталась закрыть передо мной дверь, моя рука выдвинулась как барьер.

— Подождите. — Женщина посмотрела на вытянутую конечность, как будто собиралась ее отрезать. Через щель я быстро спросила: — Как долго вы здесь живете? Когда вы переехали?

Женщина вздохнула, подумав об этом.

— Не знаю, полгода или около того. — Она взглянула на мою руку. — Теперь можешь отпустить.

Мои пальцы разжались, и она закрыла дверь перед моим безмолвным лицом. Тысячи разных мыслей пронеслись в моей голове.

Хорошо. Итак, Аника пыталась мне что-то сказать.

Я осталась одна, все слова, что практиковала, были не нужны, и освободилось место для одного приглушенного вопроса: «Что, черт возьми, здесь происходит?»

Глава 7

Вик

Я был в огне.

Мои руки горели. Мои мышцы горели. Черт, даже мои легкие горели. Но это было хорошо. Приятное отвлечение.

Это было лучше, чем девяносто процентов моих чувств, которые я испытывал, когда думал о ней.

Саша держал боксерскую грушу, пока я бил ее, стиснув зубы, и ударяя кулаком так, как я знал, что никогда не смогу ударить человека, если только не захочу покончить с ним. Я поднял ногу и издал кряхтение, швыряя ее в грушу с песком с такой силой, что Саша пошатнулся. Затем он быстро восстановил равновесие и предостерег меня:

— Полегче.

Нет, это не так. Ничего не было легко. Жизнь была тяжелее, чем укус дьявола, и если выместить свое настроение на эту гребаную боксерскую грушу было всем, что я мог сделать, чтобы на время облегчить боль, то я бы это и сделал.

Я пинал ее снова и снова, с каждым разом все сильнее, пока внезапно не повернулся спиной и тщетно пытался взять под контроль свои бушующие эмоции.

Бл*дь.

Задыхаясь, я упер руки в бедра и опустил голову, позволив каплям пота стечь и собраться на кончике моего носа, прежде чем упасть на пол. Затаив дыхание, я грубо выдохнул:

— Извини.

Я имею в виду, я не извинялся, но было просто вежливо сказать это.

Мои глаза закрылись, и все что я видел, была Настасья. Это маленькое облегающее платье с длинными рукавами. Волнистые каштановые волосы пахли ванилью и персиками. Ее выразительные глаза, которые всегда выдавали истинные чувства. То, как надувались ее полные губы, даже когда она улыбалась.

Подтянутое тело, фигуристая задница, миниатюрные сиськи. Слюнки текут.

Ее неуверенное заявление эхом отозвалось в моей голове.

— Пойдем домой со мной.

Это было официально. Я потерял рассудок. Других причин, чтобы отказать ей, не было.

Не часто Нас выставляла себя напоказ, но для меня она это делала. И она делала это часто, делала это очень часто, начиная с подросткового возраста. Я любил это в ней. Нас не просто не скрывала своих чувств; она также не скрывала свой разум и рот.

Боже. Сожаление захлестнуло меня, тяжелое и густое. Может быть, я должен был это сделать, хотя бы ради того, чтобы провести с ней еще одну ночь. Дело в том, что я не хотел быть игрушкой. Я не был той игрой, которую она могла взять с полки, когда ей стало скучно, независимо от того, насколько весело было играть.

А играть с Настасьей всегда было весело.

Она была моей, а я ее. Во веки веков. И пока она не вобьет это в свою хорошенькую головку, я пытался дать ей то, о чем она просила, но я был всего лишь человеком.

Пространство.

Мои губы скривилась при этом слове.

Когда в истории разорванных отношений пространство приносило хоть какую-то пользу?

Нет. Когда человек просил свободы, это было началом конца. Смертный приговор.

Если Настасья думала, что я позволю тому, что у нас есть, вот-вот умереть, она сошла с ума. Итак, я сделал все, что мог, чтобы оставаться в ее поле зрения. Я стал работать ближе к ней, чаще заходил, чтобы увидеть ее, и да, я попадал ей на лицо, когда она позволяла. Не потому, что я на самом деле был зол на нее, а потому, что, когда мы спорили, сексуальное напряжение зашкаливало. И что может быть лучше, чтобы заставить ее скучать по мне, чем напомнить ей, как хорошо я ненавижу трахать ее, когда она умоляла меня об этом.

Прошла пара недель, и я не мог выкинуть из головы тот отчаянный поцелуй. Конечно, мы оба были расстроены, и раздражение взяло над нами верх, но от этого стало только жарче. Ее рука обхватила мою щеку, пока она наказывала меня, кусая губу. Мои пальцы впились в ее задницу, когда мы врезались в стену.

Черт возьми.

Я подавил стон, и Саша спросил:

— Ты в порядке?

Не-а. Как я мог быть?

Женщина, с которой я планировал свою жизнь, внезапно решила, что я не ее вечный мужчина.

Она делала это во второй раз. Первый раз меня чуть не сломал. Я не собирался позволить ее неуверенности погубить меня. Я бы убедил ее. Бесспорно так.

Я знал, что она любит меня. Ты не смотрел на кого-то так, как Нас смотрела на меня, не любя его. В ее глазах был солнечный свет, который сиял только для меня. Ее свет проникал в меня, сохраняя целым, сохраняя в здравом уме.

Она должна была любить меня. Потому что, когда Настасья любила, она отдавала все, а если не любила меня больше, то конец. Все шансы на счастье исчезли.

Они говорили, что плохие вещи приходят тройками, и я никогда не верил в это, пока Нас не отправила меня восвояси. Поговорим о пинке под зад. Удары просто продолжали поступать. Удар за ударом я принимал их, но не знал, сколько еще смогу выдержать.

Я уже был окровавлен и разбит. Еще один удар превратил бы меня в пыль. Но если бы я падал, то падал бы, размахивая кулаками.

С тех пор как мы были бандой непослушных детей, присягнувших фирме, мы прикрывали друг друга. В отношении таких вещей существовало неписаное правило. Ты поддерживал своего брата, несмотря ни на что. Это был первый раз, когда я отказался принимать кого-либо в свои шестерки. Саша и Лев были моими братьями, но я не мог пойти к ним за этим. Не потому, что они не могли помочь, а потому, что они настаивали бы на помощи, а я не мог этого допустить.

Моя гордость не позволяла мне. Это было то, что мне нужно было сделать самостоятельно.

Хотя я признавал, что мое эго было опасной вещью, потребность показать себя им, ей, была важнее всего. Может быть, тогда Настасья увидит, какой потенциал у меня действительно был. Прямо сейчас я не годился в мужья. Я знал это, и да это задевало.

Она заслуживала большего, чем я мог предложить. Но это не означало, что я был готов ее отпустить.

Эта семья уже столько сделала для нас с Аникой. Их отец был больше, чем другом семьи. Он был патриархом для всех нас, детей, находил время, чтобы поговорить с нами о наших проблемах и пытался найти их решение. Они дали нам работу, дружбу и сделали нас частью своей семьи. Я был обязан им разобраться с этим дерьмом без их помощи. Я был в долгу перед Антоном Леоковым, который усадил меня в восемнадцать и дал свое благословение на свидание с его дочерью, зная, что я все равно бы это сделал.

Тяжело было проглотить пилюлю, осознав, что ты никогда не решал ни одной проблемы самостоятельно без помощи друзей.

Наши проблемы накапливались. Настолько сильно, что до вчерашнего дня я даже не заметил, как это отразилось на Анике. Пришло мое время сделать шаг вперед и взять на себя ответственность. Я бы не позволил женщинам в моей жизни молча страдать, потому что я ни хрена не могу сделать.

Сомнения терзали меня, но я продолжал твердо стоять перед лицом неопределенности. Потребовалось бы больше, чем денежные проблемы, какими бы большими они не были, чтобы поставить меня на колени.

У меня не было выбора. Я должен был добиться успеха. Я был не из тех, кто допускает неудачи. Не только ради семьи, но и ради себя. Если я потерплю неудачу, я не знаю, что буду делать, потому что находиться рядом с Нас и не иметь возможности обладать ею — было пыткой. Чистая агония.