Эрика Йонг - Сердце Сапфо Страница 21

Египтяне верили, что Исида. — древнейшее из древних божеств, дарительница жизни, богиня-мать. Они обращались к ней так: «Повелительница богов, ты носительница крыльев, ты владетельница красных одеяний, царица корон Севера и Юга, мать на горизонте небес, хозяйка и владетельница гробницы, дарительница очарования, дарительница молока и крови и всего текущего…»

Исида была первая из богов. Она родила Хора, солнце. Без ее излучающего свет чрева земля была бы погружена во тьму и ничто не росло бы на ней. Она проглотила Осириса, спасителя, и вернула его к жизни. Он был рожден заново, как Хор, вырос и совокупился со своей матерью, чтобы продолжить нить жизни. Ежегодные наводнения на Ниле — это слезы Исиды, оплакивающей своего мертвого сына. Ее истекающий влагой глаз был также и вагиной. Ее символом был круг, нанизанный на рог.

Я возносила молитвы, чтобы на меня снизошло знание, как угодить жрице. И вдруг меня осенило. Она потеряла своего любимого кота Сесостриса. Если бы я смогла заменить это животное, она наверняка полюбила бы меня. Я отправилась к ее дому и нашла одну из ее служанок.

— Скажи мне, какой был Сесострис, — спросила я ее.

— Он не был похож на обычного кота. У него была рыжевато-золотистая шерсть. Один глаз абсолютно голубой, другой — агатовый, а когти длинные, я таких не видела у других котов. Он понимал греческий, египетский и финикийский. Он кричал как ребенок. А когда его гладили, молния вспарывала небеса, тучи проливались дождем. Мы считали, что это не просто кот, а посланец, который послан на землю, чтобы передать волю богов. Моя хозяйка любила его как ни одно другое существо на земле.

Я отблагодарила девушку, попросила ее не говорить хозяйке о моем любопытстве и отправилась домой размышлять о том, как выйти из этого затруднительного положения. Мысли мои занимали Алкей, моя дочка и Исида. Мне снились безумные сны, в которых я была в постели сразу с тремя. Ночами я покрывалась потом, а днем тряслась от холода. Я была как сумасшедшая. Я ждала новых известий от Алкея, но боялась, что они отвлекут меня от мыслей о жрице.

Наконец я отправила в город и его окрестности своих рабов, чтобы они нашли кота, похожего на Сесостриса.

Только Праксиноя отказалась идти. Рабы находили котов с золотистой шерстью, с агатовыми и с голубыми глазами, длинными острыми когтями, но ни у одного из них не было нужного набора качеств. Мой дом кишел котами, а я пребывала в отчаянии. Я убедила себя, что пока не исполню желания жрицы, она меня не полюбит.

Коты наводнили дом, и моя мать и Праксиноя были в ужасе.

— Что ты будешь делать, если одна из этих диких тварей выцарапает глаза девочке? — спросила Праксиноя. — Сапфо, ты сошла с ума. Выгони котов в сад, если хочешь, чтобы твой ребенок был в безопасности и я оставалась в этом доме.

Она дулась, как уязвленный любовник. Каждый раз, входя в комнату я видела, как Праксиноя шепчется с моей матерью.

Я сдалась и оборудовала кошачий питомник в саду. Мои рабы каждый день приносили свежую рыбу и разделывали ее для котов. Скоро все сиракузские коты перебывали в нашем доме. Но нового Сесостриса так и не нашлось. Наверное, это и в самом деле был очень необычный кот. Я не могла найти такого кота, который понимал бы греческий, не говоря о египетском или финикийском.

В отчаянии, утратившая надежду, я снова отправилась к жрице.

— Я пыталась найти другого Сесостриса вместо того, что ты потеряла, — призналась я, — но таких больше нет. Есть коты с золотистой шерстью и агатовыми глазами, есть коты с голубыми глазами и длинными когтями, но ни один не понимает греческого, что уж говорить о египетском и финикийском. То, что ты потеряла, нельзя возместить. Я не могу вернуть это тебе. Но я люблю тебя всем сердцем. Позволь мне спеть песню, которую я сочинила для тебя.

Жрица кивнула.

Любовь потрясла мое сердце,Так яростный ветерКолышет дубы на высоких горах.

Жрица внимательно выслушала меня, потом поднялась.

— Идем, — сказала она. — Я покажу тебе кое-что.

Она провела меня в дом, где женщины сидели за ткацкими станками. Мы прошли через купальню и пиршественный зал. Спустились по сырой и узкой лестнице. Там, под домом, находился громадный резной саркофаг из камня, где она должна была упокоиться в свое время. У стены стояла крышка с изображением лица моей жрицы — будущая маска для ее мумии. Расписанная искусными художниками, она должна была сохранить ее молодость, как мумифицирующие бальзамы — ее плоть. Саркофаг был открыт. Жрица забралась внутрь. Я стояла рядом в недоумении. Что я должна была делать? Она игриво посмотрела на меня и пригласила последовать за ней.

Гроб был больше, чем казался. В нем вполне хватало места для двоих. Мы легли рядом, так что наши тела соприкасались по всей длине.

— Мы долго будем мертвы, — сказал Исида, дотрагиваясь до моего лица шелковистыми подушечками пальцев.

Ее тело пахло лотосом, жасмином и миррой. Она забрала мой язык в свой рот и принялась гладить мое тело своими прохладными ладонями. Она прикоснулась к моим соскам, которые поднялись навстречу ее пальцам. Она обсосала их своими сладкими губами.

Потом она перешла к моему пупку — водила вокруг него языком, пока он не закипел, как вода на огне. Она гладила мои бедра, пока меня не охватило желание. Я никогда еще не чувствовала внутри такой неутолимой пустоты, жаждавшей заполнения.

— Ты можешь мне принести еще много чего, кроме Сесостриса, — сказала она, притрагиваясь языком к моему горячему чувствилищу.

Она принялась водить языком вокруг шишечки плоти, которая затвердела для нее. Потом она ввела свой тонкий палец в мое жидкое нутро и принялась манипулировать им, пока я не разлилась, как Нил в наводнение. Теплый сладковатый запах заполнил саркофаг, и мне показалось, что мои ноги парят в воздухе.

— Мы приземлились на луне, — сказала жрица Исиды. — Давай посмотрим, сможем ли мы вернуться на солнце.

И тут она стала показывать, каких прикосновений ждет от меня. Ей нравились легчайшие касания, дразнящие ласки, от которых золотистые волоски на ее руках вставали дыбом. У нее был удивительный язык, которым она ласкала меня так же, как я ласкала ее своим. Я подражала ее прикосновениям. Мой язык стал ее языком. Расположившись голова к ногам в саркофаге, мы ублажали друг друга так, словно впереди у нас была вечность.

— Когда меня забальзамируют и положат сюда, я вспомню это тепло. Может быть, мы и не бессмертны в отличие от богов, но, занимаясь любовью, мы ощущаем присутствие вечности. Бери то, что хочешь, Сапфо, потому что ты есть то, чего ты жаждешь.