Сол Стейн - Другие люди Страница 22

Этот разговор, по существу, и привел меня на кушетку доктора Коха. Первые наши встречи напоминали рытье канала, только не в земле, а в моей памяти. Доктор Кох хотел, чтобы я вспомнила, когда впервые проснулась ночью и не смогла уснуть. Видела ли я сны? Я не помнила. О чем вы думали перед тем, как лечь спать? Как я могла вспомнить? Прошло столько лет. Вы вспомните, заверил он меня. Наберитесь терпения.

Впервые я порадовалась, что хожу к психоаналитику, когда меня изнасиловали. Люди этого не понимают, но, когда такое случается с тобой, более всего хочется выжать из себя эту мерзость, лежа перед кем-то на кушетке. Я никак не ожидала, что в ту ночь Кох так по-скотски отнесется ко мне. Я же обращалась к нему за помощью!

В детстве мне казалось, что врачи должны выглядеть, как мой отец. Коротко стриженные волосы, узкие галстуки, подчеркнутая вежливость. Не то, чтобы все они выглядели как двойники, но, похоже, носы у них всех были как на картинах Модильяни: длинные, тонкие, одни ноздри, никакой переносицы, едва видимые, линия, рассекающая лицо пополам. Я не преувеличиваю. Послушали бы вы, как они разговаривали с моим отцом. Словно их учили словесности в одном классе. Так вот, когда у тебя в голове создается определенный образ врача и его поведения и ты приходишь к такому доктору как Кох, все привычные представления рушатся, точно карточный домик.

Доктор Кох — грузный старик с встрепанными волосами, крючковатым носом. Внешность у него малоприятная, но вот глаза… под кустистыми седыми бровями, торчащими во все стороны… Я должна признать, по его глазам сразу видно, что сердце доктора Коха открыто тем, кто пришел к нему. Первый раз я оглядела его с ног до головы. Он был при галстуке, но последний душил его, поэтому он на два дюйма опустил узел. И сандалии на ногах. Вы когда-нибудь слышали о враче в сандалиях?

В тот первый раз он принял меня очень холодно, держался отстраненно, но заметил, что я приглядываюсь к нему, хочу понять, что он за человек, и не прошло и часа, как он расслабился и заулыбался.

А вот при нашей второй встрече я почувствовала, что он смотрит на меня. Не на лицо. Оглядывает меня всю. Регулярно ли трахаются люди в его годы? Полагаю, в молодости нам всем представляется, что люди перестают заниматься этим, достигая определенного возраста. А потом мы сами доживаем до этих лет и видим, что останавливаться рано. Бетси Торн трахалась с мужчиной гораздо старше ее, когда училась на втором курсе, с приятелем отца, которого случайно встретила на улице Лос-Анджелеса. Он спросил, вы не Бетси Торн, поинтересовался, что она делает так далеко от дома, пригласил на обед. Она не отказалась, даже не спросив, куда они пойдут обедать, и он привел ее в ресторан, где официантки ходили в одних юбочках, с голой грудью. Так, подумала Бетси, вот, значит, как развлекаются друзья отца, отрываясь от жен. Еда, сказала Бетси, не произвела на нее впечатления, но коктейли смешивали отличные, и варьете ей понравилось. Во всяком случае девушки были симпатичнее, чем она предполагала. Он пояснил, что некоторые учатся в Калифорнийском университете, хотя она и не понимала, зачем им это надо. Когда они поели, он не убрал салфетку с колен. У него эрекция, подумала Бетси, но, тем не менее, поехала к нему в отель. И все было не так, как с парнями в школе, медленный, вы понимаете, что я имею в виду, фантастически долгий подъем на вершину. Я чуть не кончила лишь от ее рассказа. Разумеется, меня это заинтриговало. Как и любую девушку, не бегающую за мужиками. Какой-нибудь пожилой мужчина мог бы удовлетворить мое любопытство. Видите ли, Кох так на меня смотрел, что я вспомнила этот разговор с Бетси, потому что ранее такого повода у меня не было. Да, в общем, и не хотелось мне об этом думать. Что мы делаем, как не пытаемся перекроить жизнь? Был бы Кох помоложе и не такой толстый. Не люблю я больших животов, мне они неприятны. И я волнуюсь из-за того, что у него может не встать. Это было бы ужасно. Едва ли я буду винить себя за это, но, кто знает, как будешь чувствовать себя в подобной ситуации, пока не попадешь в нее. Так или иначе, в течение всего года Кох не приставал ко мне. Время от времени я думала о нем, лежа на его кушетке. Эти мысли я поначалу оставляла при себе, хотя говорила, что рассказываю ему все, о чем думаю, но потом, черт, я выложила ему все, потому что он этого и требовал, говоря, что в этом смысл психоанализа — идти вслед за мыслью, чтобы выяснить ее истинное значение. Жаль, что мне не удалось увидеть его лицо, когда я впервые сказала ему об этом, но он сидел позади меня, и я слышала лишь его голос.

По правде говоря, пересказать Коху мои мысли о нем оказалось куда легче, чем выложить ему подробности моего романа с французом-переводчиком из ООН. Я хотела сказать следующее: у меня роман с французом, он работает там же, где и я, и на том покончить с этой темой, но так не получилось, потому что речь шла о прошлом. В прошлом я делала то и делала это, и я думала, что заставляю Коха ревновать, жестоко с моей стороны рассказывать ему о том, что я была в постели с кем-то еще, когда именно он хотел оказаться в ней рядом со мной, но он реагировал, как обычно: да, продолжайте, что случилось потом? Господи, наверное, чтобы быть психоаналитиком, надо иметь в себе что-то от Бога. Он хочет, чтобы я рассказывала ему все, что у меня в голове, а если она у меня пуста, говорит, хорошо, вспомним, что вы делали вчера, я вспоминаю, и скоро мы говорим о Билле.

Билл Эктон, жаль, что я не упомянула о нем раньше, сын давнего приятеля моего отца по Йельскому университету. Мы встретились на вечеринке, которую устроили мои родители между Рождеством и Новым годом. Они полагали, что без молодежи не обойтись, под молодежью подразумевались мы, так что приглашали своих друзей с детьми. Но общения между поколениями не получалось. Родители наливались виски в гостиной, а дети, если терпели общество друг друга, курили «травку» на втором этаже. В Билле меня поразила его застенчивость. Остальные парни моего возраста вели себя как им и положено: молодые жеребцы, ищущие охочую до скачек кобылку, а Билл просто сидел в углу. Я не люблю скромников, как мужского, так и женского пола, но когда я о чем-то спросила Билла, он ответил строкой из Одена, причем очень к месту. Полагаю, мне польстила его уверенность в том, что я знаю, кем написаны произнесенные им слова. То есть для него я не просто скважина для его бура, но думающая личность.

В тот вечер мы о многом переговорили, а когда родители засобирались домой, Билл не пригласил меня куда-либо на коктейль, разумеется, имея в виду совсем другое, но пожал на прощание руку. Давно я уже не встречала молодого человека со столь старомодными манерами, но тогда я думала лишь о том, что Билл не зануда и его можно привести в дом, если возникнет такая необходимость. (Можете представить себе, что бы было, приведи я в дом француза из ООН? Моего отца хватил бы удар!) Так что при расставании я сказала ему: «Позвони». И все.