Шахразада - Нур-ад-Дин и Мариам Страница 22

Мариам с наслаждением вздохнула. Абусамад – нежный любовник, внимательный и страстный. О, как же ей повезло, что ее мужем стал именно он, а не какой-то другой мужчина! Он осторожно подготавливал ее. Она никак не могла понять, почему не чувствует себя виноватой. Возможно, потому, что она не искала этого чуда, этого восторга, и найти его столь легко было великим даром Аллаха всесильного. Большего она и не могла бы просить.

Он снова повернул ее на спину и, прикасаясь к ней легкими поцелуями, двинулся по ее ногам вверх, дошел до бедер, но остановился. Это – особое удовольствие, и он решил приберечь его до следующего раза. Он стал раздражать языком ее пупок, и она вся извивалась от удовольствия, когда он снова добрался до ее грудей. В этот раз он сосал ее соски цвета меда до тех пор, пока от полноты ощущений они не встали упругими ядрышками.

Своим большим телом он накрыл ее. Их губы снова слились, и она почувствовала, как он тяжел. Со вздохом она раздвинула ноги, давая ему дорогу, и прошептала:

– О да, мой прекрасный, желанный, да!

Нежно, с бесконечной осторожностью, он проник в ее тело. Мариам сразу же ощутила его желанный, прекрасный жезл и слегка вздрогнула. Он остановился, чтобы дать ей время привыкнуть к себе. Потом начал глубже проникать в нее, и, к своему изумлению, она ощутила волшебное начало.

«Слишком быстро!» – подумала она, почти негодуя на себя, но была не в силах помешать этому.

Задыхаясь, она вскрикнула, открыла глаза и увидела, что его пылающий взор устремлен на нее.

Он видел, как медовая глубина ее глаз покрылась поволокой в то мгновение, когда ее омыла первая волна наслаждения.

– Нет! – всхлипнула она. – Это слишком быстро!

Но он стал успокаивать ее:

– Это только начало, любимая! Я дам тебе море наслаждения!

И он сдержал слово. Он доводил ее до вершин блаженства несколько раз и лишь потом позволил себе излиться в нее.

Они заснули, держа друг друга в объятиях. Их прекрасные сильные тела переплелись.

Сейчас же, вернувшись из тех далеких дней, Мариам улыбалась чуть печально. Это воспоминание словно пролило целительный бальзам на измученную тоской душу. Словно из-за порога ее муж простился с ней, забрав боль и дав долгожданный покой. Пальцы плели кожу, душа отдыхала.

И в этот миг на нее обрушился водопад! Мариам вскочила, пытаясь понять, откуда взялись эти потоки … И увидела почтенного Нур-ад-Дина, который все еще сжимал в руках теперь уже пустое ведро.

– Аллах всесильный, Нур-ад-Дин! Что ты делаешь, безумец?!

– Я спасаю тебя из пожара, глупая женщина!

Макама четырнадцатая

– Это ты глуп, уважаемый! Разве ты не видишь, что в этом доме ничего не горит?

Нур-ад-Дин огляделся по сторонам. Действительно, вокруг царили чистота и спокойствие.

– Но я же видел черный дым, что поднимался к самым верхушкам тополей отсюда, из твоего двора! Мне показалось, что я слышу и запах паленого – словно горят ковры или занавеси.

Мариам было неуютно в насквозь промокшей одежде. Она бы и мечтала укрыться в своих покоях, чтобы переодеться и привести себя в порядок, но изумление на лице давнего друга было таким неподдельным, что почтенная женщина все медлила.

Не мог прийти в себя и Нур-ад-Дин. Увидев черный дым, услышав сухое потрескивание разгорающегося пламени, он словно обезумевший бросился спасать единственную женщину в мире, которой дорожил. «Только бы успеть», – бормотал он про себя. Ему показалось, что весь двор закрывали черные облака копоти, словно горели дорожки, устилавшие каменные плиты до самой калитки.

Сейчас же, придя в себя после этой безумной паники, Нур-ад-Дин не мог понять, откуда же взялись эти пугающие клубы дыма, столбом поднимавшиеся в небо, почему он слышал треск огня, хотя ничего не горело.

– Должно быть, добрый мой друг, тебе все это лишь привиделось…

– Быть может и так… – неуверенно ответил Нур-ад-Дин.

Мариам все настойчивее провожала его к калитке. Но он по-прежнему медлил и пытался понять, что же так испугало его.

Наконец женщине надоело разглядывать озадаченную физиономию нежданного спасителя, который, казалось, вовсе не собирался покидать ее дом.

– Добрый мой друг, – с едва заметной иронией проговорила Мариам, – я оставлю тебя на несколько минут. Мне нужно сменить одежду и вывесить ее на просушку. Ибо ведро, которое ты наполнил, было воистину большим, а вода – невероятно мокрой.

Нур-ад-Дин усмехнулся.

– Прости меня, добрая женщина! Мой испуг был и куда больше этого ведра, и куда мокрее воистину совершенно мокрой воды.

Мариам кивнула и наконец удалилась. Пока она меняла одежду, повязывала вокруг лица тонкую газовую шаль и вывешивала на просушку действительно мокрое платье, Нур-ад-Дин ходил по двору и осматривался. Он пытался понять, что же горело и почему черный дым так напугал его.

Но все было более чем спокойно. Вымокший кушак лежал там, где упал. Едва заметно шумела листва тополя, где-то за дувалом пел запоздавший петух, хотя солнце грозило вот-вот уйти за горизонт.

– Но, Аллах всесильный, что же здесь могло гореть? Что?

Увы, ответа на свой недоуменный вопрос Нур-ад-Дин не находил. Он готов был уже признать, что ему это все лишь померещилось, и в этот момент легкий аромат пощекотал ему ноздри.

– О повелитель правоверных! О Аллах всемилостивый! Эта женщина глупо подшутила надо мной!

Нур-ад-Дин кинулся к печи в углу двора и стал разбрасывать сложенные дрова. Не найдя ничего необычного, он сел рядом с тем, что осталось от поленницы, и принялся грозно сверлить взглядом дверь в женскую половину дома. Словно почувствовав этот взгляд, Мариам вышла во дворик.

– Это ты, о хитрейшая из хитрых, решила подшутить над Нур-ад-Дином!

– Я?

Удивление Мариам было более чем велико. Оно было огромно. И к тому же уверенность Нур-ад-Дина начинала женщину понемногу злить. Пока лишь злить. Но где та грань, за которой раздражение может перерасти в гнев или обиду?

– Ну конечно, ты! Ибо ты что-то печешь! А значит, ты положила в печку мокрые поленья, дым от которых я и принял за пожар!

– О самый безголовый из мужчин! Покажи мне хоть одно мокрое полено! Мой усердный сын, мой мальчик, никогда не приносит матери только что срубленных поленьев! Ибо мой труд он ценит более чем высоко!

Нур-ад-Дин в глубине души вынужден был признать, что Мариам права – дрова были сухими, а поленница сложена и укрыта столь аккуратно, что сделать это действительно могли только любящие и умелые руки.

– Но тогда почему из твоей печи валили эти страшные клубы?

– Аллах всесильный! Из моей печи никогда не валил черный дым! Ибо все это время я была здесь, рядом. И мои лепешки никогда еще не сгорали до черноты!