Нотнерт (СИ) - "Malvada Reina" Страница 23

− Я прочитала одну из книг. Затем принесли еду. Было даже вкусно.

− Что Вы ели?

Воспоминания медленно приходили, но они были похожи на выцветший мультик, Реджине было сложно сложить целую картинку.

− Кажется, пюре и курицу. И яблоки.

− Хорошо, что Вы делали после того, как поели?

− Взялась за другую книгу.

− Какую именно?

− По архитектуре, − Реджина чуть улыбнулась, − красивая книга.

− Да? Вас впечатлила?

− Очень, особенно готика.

− Да, безумно красивый стиль. Люблю сводчатые окна. В них есть какая-то своя магия.

− Да… − девушка с интересом посмотрела на врача, − я тоже об этом подумала, когда читала. Хотела бы себе такие домой.

− Постарайтесь вспомнить, что было потом.

− Пришла медсестра. − Реджина нахмурилась. − Принесла таблетки. Велела принять, а я отказалась потому, что знаю, что Вы отменили препараты.

Робин вздохнул и устало провел рукой по лицу.

− Я что-то сделала не так? − Реджина сконфуженно посмотрела на него.

− Нет, Вы умница, − Робин улыбнулся, − я действительно отменил для Вас транквилизаторы. Видимо, произошла какая-то путаница с назначениями.

− Затем ко мне ворвались санитары.

− Что было дальше?

− Темнота. Ничего не могу вспомнить.

− Часто с Вами такое бывает?

− Нет. − Реджина быстро покачала головой.

− Вы уверены?

− Абсолютно.

− Хорошо, давайте попробуем выяснить еще момент. Это с Вами происходит не часто, но такое уже случалось?

Некоторое время пациентка задумчиво покусывала нижнюю губу.

− Да, я не помню пожар, в котором погиб мой муж. И как попала сюда я тоже не помню. И то, о чем писали в отчетах… - Реджина запнулась, пытаясь подобрать слова, - некоторые примеры, как это по-медицински… деструктивного поведения. Это плохо?

− Реджина, бывали ли у Вас моменты, когда вы теряли счет времени? Когда Вы смотрели на часы и видели, что на них, скажем, девять утра, а в следующий раз, посмотрев на них, Вы видели, что они показывают три часа дня. При этом Вы ничего не знали о том, что же происходило с Вами между девятью часами утра и тремя часами дня. Бывало ли так с Вами когда-нибудь?

− Сложно сказать. Так сразу ничего в голову не приходит.

Робин кивнул, видимо, сделав для себя какие-то выводы. Реджина надеялась, что он скажет что-то, но доктор лишь задумчиво крутил в руках бутылку.

− Доктор Локсли, так что стряслось?

− Провалы в памяти обычно происходят, когда на свет выходит другая личность. Поэтому все, что Вы помните − это темнота. − Робин мягко взял ее за руку и осторожно размял затекшие запястья, − вчера с Вами очень несправедливо обошлись и, не имея рядом никого, кто Вас поддержал бы, Вы справились с ситуацией по-своему.

− Я кому-то навредила?

− Нет-нет, Реджина, боюсь, больше навредили Вам. Мне очень жаль, − Робин посмотрел ей в глаза с искренним сожалением, − я сделаю все, чтобы подобные инциденты больше не повторялись.

Реджина опустила глаза и прикусила губу, сдерживая ярость. Было чудовищно обидно за эту несправедливость.

− Меня снова переведут в изолятор?

− Конечно, нет.

Миллс удивленно приподняла брови.

− Я же вроде как не справилась с самоконтролем.

− Любой человек, столкнувшись с подобной ситуацией, принимает оборонительную позицию. Я не стану Вас за это наказывать. − Робин вздохнул и протянул Реджине бутылку, − постарайтесь выпить до конца. Я распоряжусь о Вашем завтраке, и мы продолжим беседу, хорошо?

Пациентка кивнула, провожая врача взглядом и делая несколько больших глотков.

Не дойдя до двери, Робин вдруг замер и обернулся. В уголках его губ скрылась сожалеющая улыбка:

− Я тут подумал. Может, Вы хотите чего-то определенного?

− Безумно хочу сладкого, но я не знаю, насколько это возможно.

Доктор улыбнулся:

− Что ж, побуду феей-крёстной.

Через полчаса в палату принесли поднос, на котором среди прочего лежал небольшой шоколадный батончик. Реджина улыбнулась и подумала, что, что ж, пожалуй, если Робин Локсли − ее фея-крёстная, она начнет верить в магию.

========== 8 ==========

Доктор Локсли был человеком слова. Реджина убедилась в этом на собственном опыте. После того инцидента, имевшего место пару месяцев назад, Робин строго-настрого запретил входить в ее палату всем, кто не был напрямую связан с ее историей болезни. Британец сам отбирал медсестер, которые не шарахались от одной мысли, что придется зайти прямиком в ад, и были очень дружелюбными, он собственноручно подбирал ей рацион и приносил еду, несколько раз в день перепроверял назначения и описывал результаты анализов понятным ей языком, осознавая насколько для нее важно быть вовлеченной в процесс лечения. Хотя Реджине сосем не нужны были бумажки для того, чтобы понять, что ей стало намного лучше: пропала тошнота после каждого приема пищи, проснулся аппетит, куда-то бесследно испарилась апатия, ей хотелось постоянно чем-то заниматься, узнавать что-то новое и… общаться.

Реджина Миллс никогда не была чересчур общительным человеком. В детстве в череде уроков по верховой езде, фортепиано и живописи у нее просто не было времени на общение с ровесниками. Но ей всегда нравилось беседовать с умными людьми, у которых девушка могла почерпнуть для себя что-то новое. И она обожала беседовать с доктором Локсли.

Часы консультаций она воспринимала как уникальную возможность открыть для себя какой-то новый мир, а Робин охотно шел ей навстречу в этом. Казалось, он знал абсолютно все − с невероятной легкостью он поддерживал разговор об архитектуре, без колебаний рассказывал об исторических событиях и по полочкам раскладывал литературные произведения. Только вот право, казалось, дается ему не так легко, о чем Реджина посмеиваясь сообщила на одной из консультаций. Врач добродушно пожал плечами тогда и ответил лишь:

− В чем слаб, в том слаб.

− Так просто? Людям обычно не свойственно так легко говорить о слабостях.

− Людям многое не свойственно, Реджина, − Робин улыбнулся, удобнее устроившись на стуле, − почему-то в наших мозгах, словно на генетическом уровне, закрепилась мысль, что что-то не уметь или быть в чем-то слабым − это непростительная роскошь, автоматически приравниваемая к самым страшным недостаткам. Как по мне, любой наш недостаток более простителен, чем уловки, на которые мы идем, чтоб его скрыть. Я не люблю лицемерие, мне претит ложь. Зачем же приукрашать действительность, если проще сказать правду?

− Люди не прощают недостатков, доктор Локсли, − Реджина потянулась за стаканом с водой, − с самого детства меня учили быть идеальной и за каждое проявление слабости лупили до кровоподтеков, а потом и за подпорченный фасад доставалось. Мне кажется, Вы живете в каком-то утопичном мире, − девушка слегка намочила губы и задумчиво провела пальцем по краю стакана, − все хотят быть идеальными в глазах окружающих. Так безопаснее. Тебя не осуждают за невпопад сказанное слово, за какие-то мелкие ошибки.

Если ты идеален, у других нет иного выбора, кроме, как принять это и относится к тебе соответствующим образом.

− Ну, по Вашей логике я абсолютно не идеален, ведь я спокойно говорю о том, что мне в чем-то не хватает такта, в чем-то знаний, в чем-то терпения, а в чем-то опыта. Вы меня осуждаете?

− Что? Нет. Что за вздор?!

− Понимаете, к чему я клоню? Все вот здесь, − Робин постучал пальцем себе по лбу.

Реджина некоторое время задумчиво смотрела на него, покачивая в длинных пальцах стакан с водой.

− Мне не хватает общения. − в конце концов честно призналась она, − не поймите меня неправильно, я безумно благодарна за все, что Вы для меня делаете… − на мгновение девушка замолчала, пытаясь подобрать слова.

− Но общения со мной Вам мало?

− Вы же не можете быть со мной все время.

Доктор кивнул и закрыл блокнот, в котором изредка делал какие-то пометки.

− Честно говоря, я тоже задумывался о том, что Вам нужно немного социализироваться. Поэтому не вижу абсолютно никаких причин запрещать Вам проводить время в пределах зоны рекреации. − Реджина ушам своим не верила. Несколько секунд она просто смотрела на врача в ожидании, что он засмеется и скажет, что это его дурацкий британский юмор и таким, как она, не место среди нормальных пациентов. Но Локсли молчал, внимательно ее рассматривая.