Ирина Горюнова - Доминанты Страница 23

О сексе со мной никто не говорил так же, как и о взрослении, изменении женского тела, менструации, поэтому когда она началась, я подумала, что заболела смертельной болезнью и скоро умру, ведь из меня хлещет кровь. Я не понимала, что делать. Не помню уже, кто просветил меня на тему того, что это рано или поздно случается со всеми девочками, но эти несколько часов страха не забуду никогда. Когда я вспоминаю все ошибки моих родных, становится дурно, ведь они непоправимо искалечили меня своими комплексами. Единственное, что из этого произошло хорошего: я никогда не повторю их ошибок по отношению к собственному ребенку. Пусть и слабое, но утешение.

Помню, в юности я пыталась найти помощь у Бога, в церкви, но несколько мерзких богомолиц, накинувшихся на меня, как стервятницы, за то, что я оказалась неподобающе одета, излечили от желания поверять что-то Всевышнему. «Если он дозволяет таким стражам охранять подходы к своему престолу, то что-то неправильное творится в этом мире», – рассудила я. Иногда я молилась дома, по-своему, как умела, но очевидно получалось не слишком убедительно – меня никто не слышал. Я мечтала полюбить кого-то большой и светлой истинной любовью, полной благодати, но мои романы не приносили мне счастья. Одного возлюбленного увела близкая подруга, другой был настолько театрален, что заигрался сам и заиграл меня в такой сказочный роман, что я перестала понимать, кто я и где я. Оказалось, он был девственником и страшно боялся вместе с семенем потерять и творческое начало, сублимируя в актерской игре нерастраченное сексуальное возбуждение. Впрочем, мы все же переспали, и потом он стал находить себе все новых и новых партнерш…

Следующим моим увлечением стал Юрка, который чуть не сбил меня с ног, проезжая с бешеной скоростью при красном сигнале светофора на своей «хонде». Уроженец достославного града Киева, он гордо именовал себя ландшафтным дизайнером, обустраивая для новых русских их сады и приусадебные участки в искомом для тех стиле.

Юра снимал чердачную мансарду, превратив ее в мастерскую. Многочисленные чертежи, рисунки, наброски в художественном беспорядке заполоняли пространство небольшой квартиры: пол, стены, стол, подоконники, шкафы, полки и полочки… Иногда он писал картины маслом, мечтая устроить свою выставку в Манеже или, на худой конец, в ЦДХ.

Он любил писать меня обнаженной, требуя, чтобы я не шевелясь, лежала, анатомически разложенная на синих шелковых простынях, приобретенных специально для этой декоративной цели. Когда мое тело покрывалось от холода и неподвижности пупырышками и занемевало, он вкрадчиво подходил к старому проигрывателю, в раздумье перебирал виниловые пластинки в потертых картонных конвертах, доставал одну, разглядывая ее в узком луче света, прокравшегося через плотную, видавшую виды жаккардовую занавеску, протирал от пыли рукавом длинной художнической хламиды, заляпанной несмываемыми пятнами красок, и медленно насаживал ее на предназначенный штырь. Так же неторопливо нацеливал иглу, стараясь попасть на начало дорожки или определенную песню, включал и, дождавшись первых звуков искомой мелодии, подходил ко мне. Невесомо проводя испачканными в краске пальцами по моему телу, он рисовал нем узор за узором, выдумывая только ему одному видимую картину…

Эти пальцы, чуткие, нервные, немного удлиненные пальцы прикасались к самым чувствительным точкам, отыскивали такие потаенные эротические места, о существовании которых я до той поры и не подозревала, эти пальцы заставляли меня биться в животном оргазме, содрогаться в яростном зверином наслаждении, рычать и выть, выплескивая инь навстречу его ян, врывающемуся в мое лоно с торжеством победителя именно в тот кульминационный момент, когда это мыслилось сумасшедше необходимым. Он любил медленно, неторопливо проводить языком по моим соскам, прикусывая их зубами, щекотать пупок, спускаться к бедрам и, добравшись до клитора, терзать его невыносимыми ласками. Вопль, вырывавшийся непонятно из чьей глотки: «Черт подери – дери – дери!» многократно отражался эхом от стен и множился и множился в сознании, заставляя все быстрее и торопливее устремляться навстречу друг другу.

Наши отношения походили на рабскую зависимость, на природную магнитную аномалию, выплеск вулканической лавы, сжигающей и испаряющей на своем пути все возможные и невозможные преграды. Я болела им, мучилась, умирала и возрождалась им, забыв обо всем, что когда-то составляло меня саму, мою личность и необходимую гармонию, мой путь. Я шла его путем, безропотно и покорно ведомая сексуальным инстинктом. У меня создавалось ощущение, что, стоит ему посмотреть на меня или прикоснуться, я тут же воспламенюсь, я теряла голову настолько, что могла раздвинуть ноги для его пальцев в любом публичном месте, будь то компания друзей, светский прием, приусадебный участок очередного клиента или любое другое место. Я перестала носить брюки, предпочитая платья, под которые не надевала белья для того, чтобы ему удобнее было взять меня в любой, пусть даже самый неподходящий момент. Как-то раз он, задумчиво выпуская изо рта кольца дыма и стараясь не смотреть в мою сторону, безразличным тоном проговорил:

– Не хочешь ли попробовать втроем?

– Втроем с кем? – спросила я. – С мальчиком или девочкой?

– Неважно. Люблю экспериментировать.

– Ты спал с мальчиками?

– Бывало. Иногда это прикольно. Впрочем, я с удовольствием просто посмотрю, как тебя будет трахать кто-то другой.

– И не будешь ревновать?

– Нет. Это же только секс. Если тебя обнаженную будет рисовать другой художник, используя твое тело, я что, должен ревновать? Секс сродни искусству, это наслаждение, так почему я должен завидовать, печалиться или испытывать другие негативные чувства только потому, что ты спишь с другим, тем более если это на одну ночь и в моем присутствии? И я могу точно так же заняться сексом с другой девушкой, зная и ощущая тебя в моем сердце…

– Я не знаю, можно попробовать, хотя мне это не очень по душе.

– Расслабься, это просто комплексы, навязанные прошлым соцстроем, социальные догмы, когда считалось, что в нашей стране секса нет.

– Ладно. Давай попробуем.

Мы поехали в ночной клуб и там, выглядывая потенциального/ую партнера/шу, провели вечер. Когда он подвел к нашему столику худенькую черноволосую девушку, я все же слегка напряглась.

– Елена, – представилась та и протянула худую птичью лапку.

– Катя, – ответила я и заказала еще виски, чтобы немного снять напряжение.

«Юрка прав, – думала я, – проблема в том, что я не умею расслабляться, живу по каким-то устаревшим понятиям о морали и чести и никак не могу скоординироваться, слиться, сопоставиться с современными ритмами раскрепощенного города, с его ночной разнузданностью и разгульностью. Надо попробовать».