Октав Мирбо - Дневник горничной Страница 23

Барин отвечал:

— Я?.. Скажите пожалуйста!.. Придет же в голову!.. Послушай, милочка… какая-то потаскушка, девка, у которой может дурные болезни… Ах.!. Это уж слишком!..

Барыня продолжала:.

— Если бы я не знала твоего поведения… твоих вкусов…

— Позволь… Позволь!..

— А все эти грязнухи… все девки, которых ты облапываешь на деревне!

Паркет заскрипел под шагами барина, который бегал по салону в лихорадочном возбуждении.

— Я?.. Ах! Скажите на милость!.. Вот представление!.. Откуда это у тебя берется, милочка?..

Барыня настаивала:

— А маленькая Жезюро?.. пятнадцати лет, несчастная, за которую мне пришлось заплатить пятьсот франков!.. Не будь этого, ты теперь, вероятно, сидел бы в тюрьме, как твой преступный отец…

Барин перестал ходить… Он плюхнулся на кресло, умолк…

Разговор окончился словами барыни.

— Затем мне все равно! Я не ревнива… ты можешь куролесить с этой Селестиной, сколько тебе угодно… я только не желаю одного, чтоб мне это стоило денег…

Ну погодите!.. Заберу я вас обоих в лапы.

Не знаю, верно ли утверждение барыни, что барин облапливает девок на деревне… Если бы это и было так, то он был бы в праве разрешать себе это удовольствие… Он здоровый мужчина, ест много… Ему это необходимо… А от барыни… поди-ка дождись… По крайней мере, с тех пор, как я здесь, могу сказать с уверенностью… Это тем более странно, что у них одна постель… но сметливая и наблюдательная горничная всегда великолепно знает, что происходит у господ… Ей даже нет надобности подслушивать у дверей… Уборная, спальня, белье и множество других вещей могут ей сообщить достаточно… Непостижимо, что люди, проповедующие другим мораль и требующие от прислуги воздержания, нисколько не стараются скрыть следы своих любовных похождений… Есть даже такие, которые, наоборот, из хвастовства или какой-то инстинктивной испорченности, намеренно выставляют их на показ. Сама я не дура, и люблю посмеяться, как все люди… Но ей Богу!.. я видела супружества… и очень уважаемые… которые переступали все границы человеческой стыдливости…

Давно, еще в начале моей службы, мне казалось очень смешным увидать моих хозяев на другой день… Меня это волновало… за завтраком я не могла удержаться от того, чтобы не смотреть на их глаза, губы, руки, так пристально, что барин и барыня говорили мне:

— Что с вами? разве так смотрят на своих хозяев?.. Занимайтесь лучше своим делом…

Да, при виде их, во мне пробуждались мысли, представления… как бы это сказать?.. желания, преследовавшие меня весь день, и не будучи в состоянию их удовлетворить, я до одури предавалась мрачному опьянению собственных ласк…

Теперь жизнь научила меня другому поведению, более соответствующему действительности… И я только пожимаю плечами, при виде этих лиц, с которых ни пудра, ни туалетная вода, ни притирания не могут стереть следы ночных ран… Меня только смешат на другой день эти «порядочные» люди со своими добродетельными манерами, благородным видом, презрением к «грешницам» и наставлениями, касательно поведения и нравственности:

— Селестина, вы слишком заглядываетесь на мужчин… Селестина, это неприлично шептаться в уголках с лакеями… Селестина, у меня не публичный дом… Пока вы находитесь у меня в услужении, я не потерплю… — И тра-та-та и тра-та-та!.. Это, однако, не препятствует барину, вопреки его наставлениям, швырять вас на диваны, тискать на постели… великодушно награждая вас за момент грубого наслаждения… ребенком… А потом устраивайся, как хочешь и как можешь… А если не можешь, черт с тобой, подыхай вместе с ребенком… это их не касается… Их дом!.. Ах! черт бы вас побрал!..

На улице Линкольн это происходило систематически каждую пятницу. Это можно было угадать безошибочно. Пятница был приемный день барыни. Являлось пропасть народу, дамы, дамы, расфуфыренные, намазанные, бесстыжие стрекотухи!.. В конце концов, публика довольно подозрительная… Должно быть, между собой они говорили немало сальностей и это возбуждало барыню… Вечером ездили в Оперу, и потом еще куда-то. От того ли, от этого, или еще от чего, верно только то, что каждую пятницу…

Если это был день барыни, то можно сказать, что ночь была барина… и какая! Нужно было видеть на другой день уборную, беспорядок мебели, повсюду разбросано белье, вода разлита по ковру, и запах всего этого, запах человеческого тела, смешанного с духами, которые пахли хорошо, несмотря на все… В уборной барыни находилось большое зеркало во всю стену до потолка. Часто перед зеркалом я находила груду измятых подушек и с каждой стороны высокие канделябры, серебряные ручки которых были покрыты застывшими слезами растаявших свеч… Ах, они таки изощрялись! и я только спрашивала себя, до чего они могли дойти, если бы не были женаты…

С барыней часто случались всевозможные истории, отчасти, благодаря ее беспорядочности, отчасти, вследствие нахальства. Я могла бы рассказать многие из них, очень поучительные… Но бывают моменты, когда вас берет отвращение, утомление от этого вечного копания в грязи… К тому же я думаю, что уже достаточно сообщила об этом доме, который на мой взгляд олицетворял собою самую низкую ступень морального падения. Ограничусь несколькими анекдотами.

Барыня прятала в одном из ящиков своего шкафа десяток маленьких книжечек, в переплетах желтой кожи, с золочеными замочками… Прелесть, что за книжки, похожие на молитвенники… Иногда в субботу утром она забывала одну из них на столе возле постели или в уборной среди подушек. Книги были полны сногсшибательных рисунков… Я не прикидываюсь святошей, но скажу, что нужно окончательно потерять всякий стыд, занимаясь подобною мерзостью… Мне так становится жарко при одной мысли об этом. Женщины с женщинами… мужчины с мужчинами… и все это смешано в безумных объятиях… в исступленных сопряжениях тел… Груды обнаженных тел… извивающихся, изогнутых, вместе и по отдельности; группы, совокупленные изощренными объятиями и фантастическими ласками… Губы, судорожно сведенные, как щупальца осьминога, впивающиеся в груди, в тела, целая огромная масса ног и бедер, вытянутых, переплетенных, подобно ветвям дерева…

…Ах! Нет! Не могу!..

Матильда, главная горничная, стащила одну из этих книжек, полагая, что барыня не осмелится ее спросить. Однако, у нее хватило смелости…

Безуспешно перерыв все ящики, поискав везде, она обратилась к Матильде:

— Вы не видали книги в комнате?..

— Какой книги, барыня?

— В желтом переплете.

— Молитвенник вероятно?

Она посмотрела прямо в лицо барыни, которая не смутилась, и прибавила: