Пьер Луис - Афродита Страница 23

Она потянулась к его губам. Рабыни отодвинулись вглубь носилок, а когда царица зашептала слова любви, зажали ладонями уши, боясь услышать что-нибудь лишнее.

Но Деметриос молчал, не отвечая на ее ласки, слушал рассеянно. Он видел только кровавую рану ее улыбки и подушку, черную от ее волос, которые она, ложась, всегда распускала, чтобы голова отдохнула от их тяжести.

А Береника твердила:

— Любимый, я так плакала этой ночью! Моя постель была холодна. Когда я проснулась и протянула руку в твою сторону, там было пусто, я не нашла ни твоего тела, ни твоей руки, которую целую сейчас. Я до утра ждала тебя, но ты так и не пришел. Я послала рабов во все кварталы города в поисках тебя, а когда они вернулись ни с чем, казнила их сама. Где ты был? В Храме? Но не в этих садах, не с этими женщинами? Нет, по твоим глазам я вижу, что тебя не отягощал Эрос. Тогда что же ты делал вдали от меня? Ты был у статуи... Да, я уверена, что ты был у нее. Теперь ты любишь ее больше, чем меня! Пусть она похожа на меня, пусть у нее мой рот, мои глаза, мои груди — но ты стремишься к ней, а не ко мне. Ты бросил меня ради нее! Тебе скучно со мной? Да, я вижу... Ты погружен в мечты о мраморе и о твоих уродливых статуях, а ведь я красивее их всех вместе взятых! И я живая, я люблю тебя и готова выполнить любое твое желание!.. Но ты ничего не хочешь. Ты не захотел сделаться царем. Ты не захотел стать богом, которому поклоняются. Сейчас ты не хочешь даже любить меня...

Она поджала ноги и облокотилась о подушку.

— Но я сделаю все, чтобы ты вернулся во дворец, любимый. Если ты больше не хочешь меня, скажи, кто она, та, которую ты хочешь, — и она станет моей подругой. Женщины моего двора красивы. У меня есть двенадцать девушек, которые с самого рождения живут в гинекее, даже не подозревая о том, что на свете существуют мужчины. Они все будут принадлежать тебе... лишь бы ты навещал меня после них. А еще в моем дворце есть женщины, которые имели больше мужчин, чем все куртизанки Храма! Им нет равных в искусстве Эроса. Только скажи, и я отдам тебе любую из тысячи моих рабынь. Я наряжу ее так, как наряжаюсь сама: в желтый шелк, золото и серебро. Хочешь?

Деметриос молчал.

— Но нет же! Тебя ничто не прельщает! Ты самый прекрасный и самый бесчувственный из всех мужчин! Ты не любишь никого, ты не способен любить кого-то — ты только из милости или от скуки дозволяешь любить себя. Ты позволяешь мне предаваться с тобою Эросу, но сам ведешь себя, словно корова, которую доят, а она равнодушно глазеет по сторонам. О боги!.. В конце концов, я обойдусь и без тебя, молодой грат, предмет всеобщего обожания, кого никто не может заставить страдать. Ничего, что в моем дворце нет мужчин, а есть только женщины! В сильных объятиях бронзовых эфиопок я скоро забуду твои ноги, стройные, словно у девушки, и твою душистую бороду. Ничего! Пора и мне отдохнуть от влюбленности! Но помни: в тот день, когда меня перестанет волновать твой блуждающий взор и я смогу обойтись без твоих поцелуев, я велю сбросить тебя с моста Гермеса — туда, где сейчас лежат мои кольца и ожерелья, и ты будешь лежать рядом с ними, как надоевшее украшение. Ты забыл, что я — царица!

Она поднялась, ожидая его ответа. Однако Деметриос даже не шевельнулся, словно не слышал ни слова. Тогда Береника гневно воскликнула:

— Ты, видно, ничего не понял!

А он небрежно откинулся на подушки и задумчиво проговорил:

— Знаешь ли, я тут вспомнил одну сказку...

Давным-давно, еще до того, как эти земли были завоеваны твоими далекими предками, их населяли дикие животные и немногочисленные племена людей.

Звери были великолепны: львы с огненными, словно солнце, гривами; тигры, полосатые, как поля в лучах заходящего солнца; пантеры, черные и опасные, будто ночь.

А люди были малорослыми и невзрачными, одетыми в рваные шкуры, вооруженными кривыми копьями и уродливыми луками. Они все вместе жили в пещере, заграждая вход каменной глыбой, которую с трудом сдвигали с места.

Вся жизнь их состояла в добывании пищи, в охоте, и повсюду в лесах лилась кровь.

Страна эта была столь мрачной и неприветливой, что даже боги отвернули от нее свои взоры. Когда рано утром Артемида покидала Олимп, ее путь никогда не лежал в эту сторону. Войнам, которые здесь происходили, никогда не покровительствовал Арес. Поскольку в той стране не знали флейт и цитр, от нее отвернулся и Аполлон. И лишь трехголовая Геката царила там, находя кровавую поживу каждый день.

Но однажды в эти земли забрел человек другой расы.

Он не носил шкур, как здешние обитатели. Он был облачен в белые, ниспадавшие до земли одежды.

По ночам, озаренный луною, он любил бродить по лесам, держа в руках черепаший панцирь, к которому были приделаны два рога зубра, а меж ними натянуты три серебряные нити.

Когда его пальцы касались этих серебряных нитей, то раздавались сладостные звуки, более нежные, чем журчанье ручейка или шелест ветра в листах деревьев. Три тигра, которые проснулись, когда он впервые заиграл, были зачарованы этой музыкой и не только не бросились на незнакомца, но наоборот — молча слушали его и скрывались в чаще, лишь когда он закончил играть. А на другой день послушать песни серебряных нитей собрались и другие тигры, и волки, и гиены, и даже змеи приползли из своих темных нор и лежали в траве, затаясь и никого не трогая. Спустя некоторое время звери уже сами молили его коснуться серебряных струн. Тигры приносили ему дичь, медведи — коренья и травы, и все вместе звери охраняли его.

И человек возомнил себя великим. Он был уверен, что звери всегда будут получать несказанное удовольствие от его музыки, и постепенно перестал вкладывать душу в свою игру, а лишь лениво перебирал струны, даже не заканчивая мелодий, а беря всего несколько аккордов. Однако звери боготворили его, а потому были довольны и тем малым, что получали. Тогда он вовсе обленился и совсем перестал играть.

Лес снова помрачнел. Однако дичь и фрукты по-прежнему появлялись возле его жилища: звери по-прежнему любили его, так уж устроены их сердца!

Однажды вечером человек стоял, прислонясь к стене своей хижины, и смотрел, как солнце опускается за деревья. В этот миг мимо него медленно прошла львица. Он повернулся, чтобы уйти, ибо ожидал надоевших просьб сыграть, но львица не обратила на него никакого внимания.

Он удивился, он возмутился и спросил высокомерно:

— Разве ты не хочешь попросить, чтобы я сыграл для тебя?

Но она ответила, что это ее не интересует.

— Да ты знаешь, кто я?! — воскликнул человек.

— Знаю. Ты Орфей.

— И ты не хочешь послушать моих мелодий?

— Нет, не хочу, — вновь ответила львица.

— Боги! Как я несчастен! — воскликнул музыкант. — Ведь я так мечтал сыграть для тебя. Ты прекраснее всех обитателей здешних мест! Послушай мою игру хотя бы немного, и я исполню любую твою волю!