Юлия Михайлова - Сотвори для себя мужчину Страница 23

Но больше всего легла ему на душу галерея Уффици, где он обнаружил в творениях Боттичелли прославленный на века облик… собственной жены. В самом деле, женское лицо на полотнах неповторимого Сандро было одного и того же типа, очень походившее на лицо его обожаемой Даши. Только прическу изменить и платье укоротить! Но Даша была рядом: вот она, живая и страстная, трепещущая от его прикосновений, а та, на полотнах, недоступная и отстраненная, до которой страшно было дотронуться! Нет, Даша, конечно, лучше, лучше во всех отношениях… Но вообще-то похожа! Он уходил и вновь возвращался к "Рождению Венеры", "Аллегории Весны" и особенно к "Юдифи", лицо которой так соответствовало Дашиному, когда та была утомлена или надувала губки, не в силах переубедить его в чем-либо. Однако Мел не стал делиться с женой своим открытием. В душе он опасался, что, осознав природу своей истинной привлекательности для мужчин, о чем он ее спрашивал еще в первую их встречу, Даша захочет поэкспериментировать с другими партнерами. Нет, ни к чему ей иметь на руках такой козырь, как "типаж, увековеченный в творениях великого мастера"!

Конечно, Даша обмерла у витрин ювелирных лавок на Понто Веккио; она с трудом отрывалась от одного окна, чтобы замереть в экстазе возле другого. А это действительно были шедевры! Мел, который неплохо разбирался в драгоценностях, должен был согласиться, что такого великолепного искусства он еще не видел. На память о Флоренции и восторгах жены на мосту Понто Веккио он приобрел для Даши брошь: голубую коралловую лилию с золотыми тычинками и листьями.

…Рим оказался последним пунктом их путешествия и покорил обоих. Началось, правда, с Дашиных слез. Из каждого города они звонили домой, справляясь о детях. Там все было хорошо. На этот раз Даша услышала несвязное: "Ма-ма, па-па" и вдруг безудержно взахлеб зарыдала. Мел понял, что Даша сломалась: мать взяла верх над женщиной-любовницей. Пора было возвращаться! Быстро взяв трубку, он несколько секунд слушал лопотанье своих сыновей, потом выяснил у тещи, как дела, и бросился успокаивать жену.

— Даша, перестань! Мы через два дня улетаем. Жорж-Алекс в полном порядке. О чем ты рыдаешь? Давай, девочка, успокаивайся, не надо портить себе оставшиеся дни. Вытирай слезы, пудри нос и пойдем бродить по Вечному Городу. Моя самая славная жена на свете…

— Они скучают… Они зовут нас… — всхлипывала Даша.

— Глупости! Парни даже не вспоминают нас. А бормочут: "папа-мама", потому что поговорить хочется, а других слов не знают. Если бы они могли, то рассказали бы тебе, что даже рады нашему отсутствию, так как дед с бабкой разрешают им все, включая то, что запрещаешь ты!

Даша постепенно успокаивалась, как всегда завороженная и убежденная его доводами. Больше она не срывалась. Дни в древнем Риме слились в поистине волшебный экскурс в историю. Вначале они отправились на Форум и в Колизей. Стоя на седых мраморных ступенях, среди развалин и обломков колонн, они слушали рассказы многочисленных гидов о том, что "через эту колоннаду в последний раз прошел Юлий Цезарь в мартовские иды перед тем, как принять свою смерть", или что "с этой террасы обратился к полкам Октавиан Август великий император Рима". Чувство было такое, что они попирают ногами тысячелетия, а потом, воспарив над развалинами, окидывают взором историю человечества. Таких эмоций им пока не удалось испытать нигде!

Вечером, в ранних синих сумерках они добрались до Колизея. За разрушенными временем стенами с зияющими проемами арок их охватила тишина. Шум говорливого миллионного города так и не смог преодолеть их мощь.

Спустившись вниз, они увидели остатки мрачных камер, где содержали обреченных на смерть людей, перед тем как бросить их на съедение львам и тиграм. Именно так расправлялись с первыми христианами, истово защищавшими новую веру. В этот момент в пустынный Колизей вступила припозднившаяся экскурсия. В руках у гида был факел и еще два факела держали мужчины-туристы. Даше показалось, что внизу зашевелились тени несчастных мучеников, а из темных углов здания слышится зловещее рычание некормленных зверей. Иллюзия была настолько полной, что она невольно прижалась к Мелу, ища у него защиты.

— Что, малышка, испугалась? Не бойся, я тебя никому не отдам! — Ему самому в игре света и тени на древних развалинах чудились картины кровавой расправы с подвижниками бессмертного учения.

…На следующий день был Ватикан и Собор Святого Петра. Переполненные античными впечатлениями и живописными красотами Флоренции, они, по правде сказать, не очень внимательно прошлись по Ватиканскому музею. Конечно, задержались у Стансов Рафаэля, конечно, полюбовались Аполлоном Бельведерским; но главное впечатление было "Страшный суд" Микеланджело в Сикстинской капелле. Сотни туристов, заполнивших Капеллу, стояли, сидели и даже лежали на полу, рассматривая великолепную настенную и потолочную живопись, а у "Страшного суда" десятки людей сидели на полу, согнув колени и вперив взор в необычные, колоритно выписанные фигуры. Здесь было на что посмотреть! Сколько типажей, сколько характеров: вот где простор для психолога! А посреди могучая обнаженная фигура Сына Божия, большее похожая на флорентийского Давида, нежели на хрестоматийный византийский облик Христа!

Молчаливые, подавленные творческим величием человеческого гения, они прошли мимо декоративно разряженных папских гвардейцев, обогнули колоннаду Собора Святого Петра и вступили под его своды. Их встретил удивительный церковный хор: шла торжественная служба. Хор был удивительным потому, что мужские и женские голоса не сливались вместе. Женские как бы спрашивали, мужские — отвечали, а может быть, наоборот, спрашивали мужчины, а женщины отвечали, но они не сплетались. Было такое впечатление, что, как и в жизни, мужское и женское не могут друг без друга, но существуют сами по себе, то в противоборстве, а то в любовном союзе, но каждый в то же время сам по себе.

Они подержались за стертый палец бронзовой статуи Святого Петра, потом переместились к Микеланджеловской Пьете, укрытой прозрачным стеклянным колпаком. Опять Мел подивился, как титаны Возрождения элегантно и ненавязчиво проводили свои идеи. На руках у матери умирал сын, а мать была едва ли не моложе сына, потому что она — Неувядающая Женственность!

Купив несколько свечек, не верующие в Бога, но искренне верящие в судьбу, Мел и Даша поставили ровно горящие огоньки друг за друга, за своих сыновей, за родителей Даши и дядю Мела. Умиротворенные, с удивлением обнаружившие, что исполнены какой-то неземной благости, они вышли из храма и ступили на раскаленные камни площади Святого Петра.