Саманта Янг - На улице нашей любви Страница 24

— Нет, я сижу в своей квартире, трезвая как стеклышко. А твой бойфренд, душевно разбитый и морально уничтоженный, дрыхнет в соседней комнате на диване.

Райан затаила дыхание.

— Джеймс в Эдинбурге? — наконец спросила она.

— Да. Он чуть жив после твоего удара. И он рассказал мне все. О твоих родителях. О твоей матери.

Я смолкла, ожидая ответа, но Райан, казалось, лишилась дара речи.

— Райан, почему ты ничего мне не рассказывала?

— А почему ты никогда мне ничего не рассказывала о своих родителях? — отбила она мой вопрос.

Взгляд мой упал на семейную фотографию, глаза тут же защипало, и я поспешно отвернулась.

— Потому что они погибли в автокатастрофе вместе с моей маленькой сестричкой. Мне тогда было четырнадцать. О таких вещах лучше молчать, чтобы не растравлять себе душу.

Вот в этом я вовсе не была уверена. Два приступа подряд заставили меня понять, что молчанием проблему не решишь. Набрав в грудь побольше воздуху, я произнесла то, что никому и никогда не говорила:

— После гибели родителей у меня остался единственный близкий человек — моя подруга Дрю. Когда она умерла год спустя, я оказалась в полном одиночестве. И мне пришлось самой о себе заботиться. Никого никогда не волновало, что со мной происходит. Никто и никогда меня не контролировал. Наверное, ситуацию можно было изменить, захоти я этого. Но я привыкла полагаться только на себя и ни на кого другого.

В течение нескольких секунд я слышала только удары собственного сердца. Потом Райан пробормотала:

— Раньше ты не была со мной так откровенна.

— Раньше я ни с кем не была так откровенна.

— Ты всегда казалась такой уверенной и самодостаточной. Я думала, твоя жизнь тебя вполне устраивает. Казалось, тебе никто не нужен…

Я тяжело опустилась на стул.

— Я показала тебе свои скелеты в шкафу вовсе не для того, чтобы ты почувствовала себя виноватой. Мне и в самом деле не нужно, чтобы кто-то обо мне переживал и заботился. Мне так проще. Может, когда-нибудь все станет по-другому. Но я в этом абсолютно не уверена. Но я — это я, а ты — это совершенно другое. В тот день, когда ты открылась Джеймсу, ты поняла, что хочешь переложить на кого-то часть своих проблем. Ты устала от одиночества? Верно? Конечно, уживаться с другим человеком не просто. А бороться с собственными страхами еще сложнее. Но Джеймс… он любит тебя, Райан… и это многого стоит. Прогнать человека, который тебя любит, и остаться в одиночестве только потому, что твоя подруга одна — это чистой воды идиотизм. Я одна, потому что так сложилось. А ты сама выбираешь одиночество. И это неверный выбор. Чертовски неверный.

— Джосс?

— Что?

— Прости, что я была такой паршивой подругой. И помни, ты не одна.

Как бы не так.

— Я тоже была паршивой подругой. И тоже об этом жалею.

— Ты сказала, Джеймс у тебя?

— Да.

— Я не хочу быть одна. Глупо быть одной, когда можно быть рядом с Джеймсом. Господи, какую чушь я порю.

Я почувствовала, как губы расплываются в улыбке. Тяжесть в груди начала рассасываться.

— Вовсе не чушь. Правда не может быть чушью.

— Я позвоню ему прямо сейчас.

— Отлично. Кладу трубку.

Я дала отбой и растянулась на кровати, прислушиваясь. Минут через двадцать хлопнула входная дверь.

Я встала и вышла в гостиную. Пусто, на диване лежит аккуратно свернутое одеяло, поверх него — листок бумаги. Записка от Джеймса.

«Джосс, я твой должник».

Сжимая записку в руке, я вернулась в спальню и уставилась на семейную фотографию. Мне казалось, боль притупилась с годами. Но в последние несколько дней стало ясно, что я ошибалась. Мне необходимо с кем-то поговорить. Эта необходимость назрела уже давно. Но я боялась. Боялась, что человек, которому я откроюсь, при случае использует мою откровенность против меня. В школе я ходила к психотерапевту, но все ее попытки мне помочь разбивались о стену, которой я себя оградила. Тогда я была подростком. И думала, что могу сама разрешить все свои проблемы.

Теперь я выросла. Я понимаю, что не способна справиться со своими проблемами в одиночку. Я не хочу, чтобы приступы удушья повторялись. И я должна изменить правила, которые сама для себя установила.

ГЛАВА 7

— Что, загадочный незнакомец уже смылся?

Голос раздался над ухом так неожиданно, что я вздрогнула и просыпала на стол ложку растворимого кофе, которую держала в руках.

— А вы, я смотрю, никогда не работаете! — процедила я, метнув на Брэдена сердитый взгляд через плечо. — И никогда не стучите, прежде чем войти!

Брэден, прислонившийся к косяку кухонной двери, и бровью не повел.

— Можно мне чашечку кофе? — спросил он, указывая на чайник.

— С молоком?

— С молоком. И два кусочка сахара, будьте любезны.

— Почему-то я была уверена, что вы пьете черный и несладкий.

— Человеку свойственно ошибаться. Кстати, вас бы тоже не мешало немного подсластить.

— Так вы будете кофе? — сморщила я нос. — Или предпочитаете упражняться в остроумии?

— А еще говорят, утро вечера мудренее, — пробормотал он.

— Это вы к чему? — Я швырнула в его кружку два куска сахара. — Хотите сказать, что утром я так же невыносима, как и вечером?

— Что-то в этом роде, — засмеялся Брэден.

Как и всегда, от его смеха у меня защекотало в животе.

Ожидая, пока чайник закипит, я сложила руки на груди. Лифчика под майкой не было, и я не забывала об этом ни на секунду. В обществе Брэдена я вообще ни на секунду не забывала о своем теле. Честно говоря, после гибели родителей и Бет мне стало совершенно наплевать, как я выгляжу. Носила я исключительно те вещи, которые казались мне удобными, никакими женскими ухищрениями не пользовалась. Меньше всего на свете меня волновало, какое впечатление я произвожу на других людей. Как ни странно, это работало в мою пользу и привлекало парней.

Но сейчас, стоя напротив Брэдена, я осознала, что все мое хваленое безразличие как ветром сдуло. Мне было далеко не наплевать, нравлюсь я ему или нет. В отличие от красоток, которые наверняка бродят вокруг него стаями, я не могла похвастаться модельной фигурой, то есть не отличалась ни ростом, ни особой худобой. Конечно, коротышкой меня никто бы не назвал, но и высокой тоже. Слава богу, ноги у меня стройные и талия тонкая, но бедра широковаты и попа довольно увесистая. Да и грудь не маленькая. Волосы у меня неопределенного оттенка — что-то среднее между русым и каштановым, — зато густые, длинные и вьются естественным образом. Но у меня редко возникает желание ими щегольнуть, обычно я закалываю их в небрежный узел на затылке и почти никогда не распускаю. Глаза можно считать моим главным достоинством — так говорят люди. Я унаследовала от папы необычный, светло-серый с переливом цвет. Но в сравнении с глазами, которыми природа наградила Холли или Элли — кошачьими, миндалевидными, манящими, — мои гляделки проигрывают.