Неджма - Ваниль Страница 27

Я отправилась искать Лейлу — и нашла ее только через час. Она объяснила, что ходила на базар за карандашом для бровей. У меня не было времени на то, чтобы упрекать ее за неосторожное решение одной выйти на улицу, и я скорее посвятила ее в свои планы. Я уточнила, что Лейла может за нами понаблюдать, и поняла, что она не отказывается.

Лейла встретила Сиди внизу лестницы и сослалась на то, что я лежу в агонии и мне необходимо помочь, если только он не хочет смерти под своей крышей.

Конечно, я чуть не умерла, но от желания! Сиди обнаружил меня лежащей, наполовину обнаженной. Он наклонился над моим изголовьем, и я томно протянула к нему руку, которая упала на его колени, невольно погладила бедра и прошла совсем рядом с членом. Больше ничего не понадобилось, чтобы он забыл даже о присутствии Лейлы: по крайней мере, обилие женщин под его крышей не привело его к тому, чтобы путать их с вещами. Он не замечал мою подопечную, которая в двух шагах от нас наблюдала за увлекательной сценой. Сиди взял меня сзади, без сомнения, это была его любимая позиция, и трудился надо мной, пока я хлопала его по бедрам, чтобы он ускорился и вошел глубже.

Я должна была признать выносливость и силу мужчин, которые оказывают честь стольким женщинам сразу. Сиди развил бешеный напор, говорил на нескольких языках, бредил, произнося имена своих женщин, а затем и мое, смакуя его и упирая на «з» и «б», целуя мой затылок. Это безумие меня забавляло. Я говорила себе, что если я пользовалась тем пылом, который он тратил на своих жен, то и в отношении его было, верно, то же самое. Будучи новой избранницей, я обогащала его, мощь шейха росла, голос становился уверенней, и орган работал на благо владельца. Каждое влагалище укрепляло его копье и увеличивало власть. Каждый вечер эмир навещал свой гарем, где я теперь фигурировала в качестве пятой наложницы.

В третью ночь любви мое спокойствие растаяло, как сахар в воде, и моя способность размышлять о добровольном гареме уступила чувству, в котором я сразу же увидела ревность. Я не могла представить, что Сиди работал над другими телами под той же крышей, делил сперму, увлажнял десять грудей, ласкал губы и лизал ягодицы, задыхаясь. Я хотела, чтобы он посещал только мое жилище, ел только за моим столом. Не соглашаясь с многоженством, скорее наоборот, я негодовала, что оно укрепляет член, но без особых чувств. Я хотела быть единственной, но нас было пять, и я бредила планами, которые избавили бы меня от соперниц.

Для того чтобы я пришла себя, потребовалось, чтобы на этом настояла малышка. Она вспоминала о цели нашего путешествия, утверждая, что время отправляться в путь. С лукавой улыбкой она добавила, что от моей боли в спине остались одни воспоминания, так как она только что присутствовала при испытании крепости моих костей. Это напоминание о реальности доказывало, что девушка становилась зрелой, и я должна была это оценить, но у меня только испортилось настроение.

— Я отказываюсь уезжать, — ворчала я, как девчонка.

Я знала о своем упрямстве и не двинулась бы с места, если бы странные обстоятельства не вмешались в нашу жизнь.

Солнце начало, проникать на улочки Медины, когда вокруг дома Сиди зашумели, и Шушане приказали вывести двух иностранок. Многоженец прибежал в ночном халате и наткнулся на стражников. Нас увели у него на глазах, и ярость помешала ему произнести хоть слово. Когда я последний раз повернулась к нему, то увидела четыре тени на террасе.

Только в тюрьме мы поняли причину наших злоключений. Я узнала, что причиной этому была Лейла! Она объяснила все с беззаботностью, свойственной ее возрасту.

Несколько дней назад, стоя на террасе, она услышала голос:

— Эй, девушка! Спустись, у меня к тебе просьба.

Лейла оглянулась и поняла, что голос шел из дома Послушания.

— Спустись, я прошу тебя, спустись.

Она сбежала по ступенькам и остановилась у окошка напротив. Она никого не увидела, но услышала тот же самый голос:

— Могу я попросить об услуге?

Лейла пробормотала:

— Простите, кто это?

Под дверь просунули конверт.

— Возьми это письмо и отнеси его по указанному адресу.

— Я не знаю города и не умею читать.

Голос стал настойчивее, он почти задыхался:

— Пожалуйста, ради бога, от этого зависит моя жизнь.

И по шуму шагов стало понятно, что женщина быстро убежала внутрь.

Накануне нашего задержания одна из заключенных в доме Послушания призналась на допросе, что она передала весточку своему любовнику с помощью девушки, которая жила в доме напротив. Он ответил на ее призыв, женщина сказала, что это ее брат, стражница, разглядев в темноте только огонь, пропустила его, не опасаясь, и двое голубков провели ночь вместе. Утром неожиданно появился муж, который, раскрыв обман, хотел поджечь дом. Подняли тревогу, и стражники получили приказ задержать нас за сообщничество. Не разобравшись, они увели и черную служанку Шушану.

Так Лейла рассказала, что на самом деле заставило ее бегать по улицам Медины, чтобы купить карандаши для своих прекрасных глаз.

Женская тюрьма находилась на выходе из Медины, рядом с Воротами Сожалений. Перешагнув порог, мы услышали крики и увидели жандармов в оранжевой форме, толкавших перед собой группу ярко накрашенных женщин, одни из которых, будучи пьяными, спотыкались, другие проклинали каждую куфию, которая попадалась им на пути.

Нас толкнули в подземную камеру и заперли на ключ. Я поняла, куда нас посадили, когда негритянка расплакалась.

— Что такое?

— Тюрьма, тюрьма, — повторяла она, закатив глаза. — Они меня убьют.

Я посмотрела на Лейлу, которой, казалось, это не было интересно. Последствия случившегося ее даже забавляли, а заключение вызывало скорее любопытство, а не страх. Я подумала, что это одна из немногих вещей, которым я завидую в молодости, — слабая память и беззаботность!

Но негритянка вела себя по-другому: она не переставала плакать. Я подошла к ней и прижала к себе. Мы сидели втроем на одном плетеном матрасе, и нам светила только одна свеча. Шушана вытерла слезы и извинилась за эту дополнительную неприятность.

Мы с Лейлой слышали ее голос, не видя глаз, смотрящих на огонь, и не замедлили отметить, что у этой женщины, которая казалась такой спокойной, лежал на сердце тяжкий груз.

Поглощенная горем, она призналась:

— Сейчас, когда моя жизнь переворачивается, я могу говорить. Возможно, провидение обрушило на меня это несчастье, чтобы облегчить мою совесть…

Она повернулась к нам.

— Судьба заставила меня заниматься позорной профессией, — сразу сказала она, изучая нас, как будто пытаясь понять, способны ли мы вынести ее признания.